Мелкая заноза так и ахнула, закрыв ротик ладошками. Её глаза чуть не вылезли наружу. Она замотала головой, пытаясь выгнать из-под волосяного покрова страшную мысль.

— Не мотай башкой, а то отвалится. Именно он заказчик. САМ! А ещё у меня есть вот что…

Я извлек из внутреннего кармана молодильное яблоко. Краснобокое, аппетитное, прямо слюнки текут. Чопля икнула. Она перевернулась в воздухе и застыла, мелко трепеща крылышками.

— Не икай, оно самое. В общем, это задаток. Прикинь — что будет, когда мы сделаем дело?

— А что за делюга? Вдруг прогоны пустые?

— Не, таким раритетом не балуются. Если сам импер такую хрень предложил, то значит, что дело стоящее. Зазовка завелась в гимназии для богатеньких. Вот нам её и надо на чистую воду вывести.

Пикси снова кувырнулась в воздухе и подлетела к яблоку. Из недр своего зеленого спортивного костюмчика с тремя полосками она извлекла маленький ножик. Этот ножик я сам ей делал. Из мефриловой чешуйки с разорванной кольчуги, которую по пьяни купил на магическом рынке.

Эту самую кольчугу потом с трудом втюхал гномам с разборки. Они ещё и принимать не хотели, недоростки хреновы. Пытались хапнуть только как чермет, а не цветной металл. Ну да со мной не забалуешь…

Вот только если Чопля сейчас возьмет не по размеру, то это может не очень хорошо закончиться. Надо бы предупредить торопыгу.

— Подожди, подруга, а ты знаешь — на сколько лет хочешь помолодеть? Вдруг в памперсах окажешься? Что мне тогда с такой поссыкухой делать?

От возмущения пикси перевернулась в воздухе и гневно махнула ножом:

— Сам ты ссыкун! Было всего единожды, так чего каждый раз тыкать будешь?

— Да я не о том… Я же о тебе забочусь, — хмыкнул я в ответ. — Давай я первый попробую, а тебе оставлю. Думаю, что хватит с головой. Будешь молодка-красотка — все цветочные эльфы будут твоими.

— На хрен мне не нужна эта гомосятина, — фыркнула Чопля в ответ. — Мне с брауни гораздо прикольнее зависать. Они как напьются, так сразу же такими озаботами становятся-а-а. Вот как явлюсь к ним козырной чихсой, так сразу челюсти на полу потеряют.

— Тогда давай, только немного, не перестарайся…

Пикси тут же подлетела к яблоку и отмахнула краешек. Нож из мифрила резанул яблоко словно масло. Пикси попробовала упереть свою добычу, но я был начеку.

— Эй, подруга, да ты половину чикнула. Совсем из ума выжила? Ты же до уровня спермы омолодишься. Станешь белесым головастиком.

— Не ссы, кабанчик, все будет шоколадно! — хихикнула Чопля и схрямкала свою добычу.

Я только вздохнул в ответ и впился зубами в бок яблока. Спорить можно до бесконечности, но время шло. А мне ещё надо было затариться хотя бы немного теми шмотками, что носят в Императорской Царскосельской гимназии. По мелочи, но всё же придется потратиться.

Яблоко оказалось весьма сочным, вкусным и сладким. Сок брызгал в разные стороны, а хруст раздавался за ушами. Я слопал его в несколько приемов.

Ох ты и ёж волосатый! Как же меня закрутило-то… Как будто какой-то огромный тролль смял в кулаке, а потом начал выжимать. И ведь выжимал тщательно, со знанием дела.

— Чо пля за дела? — пропищала пикси, пикируя на замызганный ковер.

— А-ух и ё-о-о-о, — только и смог выдать я в ответ.

Крутить не перестало. Наоборот, теперь все внутренности полезли наружу, как будто неведомый гребаный тролль вздумал использовать меня вместо тюбика зубной пасты. А потом ещё и начал тереть по гнилым клыкам, вдавливая в вонючие десны.

— Я щас сдохну! — пропищала Чопля.

— Я тоже-е-е, — выдохнул я.

— Знала бы… ни за что…

В этот момент меня скрутило так, что выгнуло дугой, а потом изо всех сил шарахнуло об пол. Пикси каталась рядом. У меня в голове билась только одна мысль — не навалиться бы на подругу дней моих суровых. А то ведь раздавлю ко всем чертям — обидно будет.

Понемногу непонятная злая боль начала отпускать. Это походило на действие лекарства при дикой зубной боли. То есть сокращения ещё шли, но вот сильных толчков уже не было. Попускало…

Причем отпускало не только меня. Пикси тоже перестала вертеться ужаленным котенком. Она тяжело дышала и вытирала пот. Маленькое личико было перемазано какой-то грязью. Думаю, что моя морда вряд ли отличалась большей красотой.

— Ты как? — выдохнул я между слабеющими сокращениями.

— Каком вверх, — пискнула Чопля. — Как будто ежика родила против шерсти…

— Ты знаешь, а ведь ты совсем не изменилась.

— Да и ты, как был уродом, так им и остался.

— Ну спасибо, грымза мелкая. Ладно, похоже, что надул нас император, — у меня с трудом получилось подняться на руках. — Пойду попробую умыться.

— Ага, вали… Меня захвати по дороге!

Я подставил ладонь. Пикси с писклявыми стонами завалилась на неё. Короткими поползновениями я добрался до ванной комнаты. Посадил Чоплю на край раковины, а сам открыл воду. Тугая струя ударила в ладони. Небольшой колпачок от флакона бритвенной пены был вместо умывальника для Чопли.

Холодная вода принесла облегчение. Разгоряченная кожа только не зашипела под прикосновениями воды. Чопля тоже плескалась с упоением резвящегося щенка.

В дверь раздался стук. Я побрел открывать, утираясь полотенцем. Сил прибавилось, так что ноги переставлялись. Пусть и как колонны, но переставлялись. Открыв дверь, я обнаружил на пороге ту самую «стерлядь» соседку, Марфу Никифоровну.

— Чего грохочешь, вошь подзалупная? Опять танцы ни свет ни заря устраиваешь? — проорала она, а потом осеклась. — Ты чой-то, сын этого придурошного ведьмака? Где отец-то?

— Отец, зачем вам этот ведьмак? — спросила Елена, когда машина выехала на широкий Кутузовский проспект. — Неужели своих мало?

— Своих вполне хватает, но Гамаюн выбрала его. А сама знаешь, что она никогда не ошибается.

Елена поморщилась, потерла плечо. Процесс подливания ведьмаку зачарованного зелья растянулся во времени на час. Сначала его подловили в замызганной разливайке, а потом внушили ехать в крутой клуб. Там уже понемногу притупили ведьмачий нюх различными вливаниями настоев. Медленно, тщательно, чтобы он ничего не заподозрил. И уже в конце ему добавили в самогон зелье Неприкосновения. Оно позволяло владельцу зелья оставаться уверенным в том, что выпивший не причинит вреда.

— Но чем он так уж хорош? Обычный ведьмак, каких сотни.

— Необычный, — покачал головой император. — Очень необычный. И сдается мне, что именно за эту необычность выбрала его вещая птица.

Елена уставилась в окно. Мимо проносились огни столицы. В отражении витрины большой черный автомобиль проплыл диковинной глубинной рыбой. Опасной рыбой, от которой легковые мальки предпочитали держаться подальше, уступая дорогу.

— И всё равно я не понимаю… Неужели эту зазовку никто не может обнаружить?

— Никто не может, — вздохнул Николай Сергеевич. — Заняла она личину одной из боярских дочерей. И так хорошо заняла, что вместе с личиной захватила и воспоминания со знаниями. Просвечивали дочерей под видом гинекологического осмотра, но никого не смогли выявить. А поднимать шумиху — значит признаться в своей несостоятельности. Тут надо тихо действовать. Скрытно.

— А я тогда зачем была нужна? Знаешь, как противно было ложиться в эту кровать? — Елену передернуло от отвращения.

— Иначе ты бы не смогла установить с ним ментальную связь. А так… Мы сможем найти его, когда он разыщет зазовку. Недаром его называют Зверем — если он берется за дело, то доводит его до уверенного финала. Берет след и идет по нему до горла жертвы. И этому стервецу всегда неимоверно везет… Он выбирался из таких передряг, где другие просто растекались в жижу. Он настоящий зверь. И при облаве отец сбросил его в яму с волками. Чтобы не взяли полицейские, чтобы не создали ведьмака…

— И что?

— А то, что семеро волков осталось внизу. Разорванные глотки, вспоротые животы, переломанные лапы… Наружу выбрался только пятилетний мальчишка…