— Чонгука… Как удачно ты зашёл, — фыркнули ему в губы. — Пожелать спокойной ночи?

— Неспокойной… — Чонгук чуть улыбнулся, одними краешками губ. На большее — шутить, отбивать пасы — его сейчас не хватало. Он был одержим своей любовью, — зловредным, сладким хёном. Сердце грохотало в груди, билось частым, гулким пульсом.

— Прям-таки неспокойной? Не верю, — прильнул к нему Хосок.

— Я могу убедить тебя, — еле выговорил Чонгук. Тот сладко вздохнул, прикрыл глаза.

— Дай сначала я… Не шевелись.

Взрывоопасная смесь — смущение, страсть — красили его щёки алым, сушили губы. Чонгук балансировал на грани, буквально в шаге от того, чтобы пихнуть хёна на пол и вылизать его всего от макушки, до нежных пяток. Но он мог ещё потерпеть, подождать. Минут пять. Не больше.

Хосок потянул его в сторону кровати. Настойчивые руки сняли майку, дёрнули пояс спортивных штанов. Ладони огладили плечи, оценили мощность груди, прошлись по торсу.

— Какой ты крепкий, Чонгука, — почти проскулил Хосок, пробежался пальцами,

пересчитывая кубики пресса.

Пять минут тут же превратились в одну. А Хосок спустился ниже — нырнул под резинку белья, жадно и горячо обхватил ствол.

— Везде крепкий, — выдохнул он и проехался кулаком от головки до основания.

Настала очередь Чонгука стонать. Он накрыл руку, поверх штанов, и заставил повторить.

— Вот так, пожалуйста… Сожми крепче, — со слабым рыком попросил он.

Так вкусно и, одновременно мало — надо всего хёна сверху, снизу, под ним и над ним, вбиваться не в кулак, а в него, погружаясь, проскальзывая в тесную глубину. Он так и сказал в маленькое красное ухо, и хриплые низкие стоны Хосока поплыли по комнате. Тот дрожал в руках Чонгука, сбивчиво шептал:

— Это был ты, Гуки… Тогда… Ты, и никто другой. Тебя я видел во сне, чувствовал, ласкал… Так ждал… А ты повёл себя как дурак.

Чонгука повело от этих слов, от близости хёна, от его хватки на члене. Возбуждение сладко цепляло внутренности, перекручивало, взбалтывало миксером.

— Всё, не могу, хён. Надеюсь, ты закончил… — он поднял Хосока под ягодицы, бесцеремонно сжимая, тиская через тонкую ткань шорт. Сильные ноги обхватили его за талию.

Широкая кровать в номере упруго их приняла. Они освободили друг друга от оставшейся одежды, прижимаясь в процессе влажными горячими телами, лаская друг друга с нежной требовательностью. Чонгук подмял Хосока под себя, поцеловал в вишнёвые губы. Руки не пропустили ни миллиметра смуглого стройного тела. Он так любил в это мгновение, так боготворил. Отдавал скопившуюся любовь, преданность, снова просил прощение — всем своим телом, сильным, твёрдым. Хосок стенал. Вскидывал бёдра, тёрся, цеплялся за мокрые плечи.

— Хочу остаться на ночь, навсегда. Позволишь? — Чонгук огладил горячие ляжки, подхватил ногу, целуя кругло-острую коленку. Хосок замычал, опустил руку на свой пах. Там трепетало налитое, мазало каплями по плоскому животу. От вида расхристанного, распластанного под ним хёна, Чонгука накрыло заново.

— У тебя есть смазка? — он замер, еле дыша. Хотел, жаждал каждую ночь, и больше не хотел обижать или делать больно.

— П-под подушкой. Только я готов, не тормози! — взвыл Хосок, нетерпеливо пихнул его пяткой, когда пальцы Чонгука заскользили внутри. Ногами обхватил талию, дёрнул бёдрами навстречу. Пунцовый румянец охватил его по грудь.

— Ты просишь меня? Скажи это, — Чонгук погладил его изнутри, на грани терпения ощущая, как тесно и влажно там, как отзывчиво сжимаются стенки на каждое движение.

— Хочу тебя, сейчас. Хочу быть твоим. Ну же! — не попросил, скомандовал Хосок, и на последнем слове Чонгук одним толчком ворвался внутрь. Полное ощущение падения с высоты — перехватило дыхание и потемнело в глазах. Узкий, какой хён узкий. Чонгука размазало от яркости ощущений. Хён зажался, закусив губу, и несмотря на то, что Чонгуку до боли хотелось погружаться в тело, он заставил себя остановиться.

— Мне… Почти хорошо… Только надо привыкнуть, — просипел Хосок. — Ты почему такой… ох…

Испарина выступила у него над губой. Чонгук слизнул её, чуть двинувшись вперед. Хосок вскрикнул, выгнулся под ним.

— В этот раз мы… сделаем правильно, — снова замер Чонгук. Но бёдра дрожали, рвались из-под контроля.

— У нас всё… лучше не бывает. Ещё! — Хосок бился под ним, насаживался сам.

— Хосок, ты… о-о-о, ладно… — Чонгук потянул член наружу и вбился обратно.

Поступательное движение выбило стоны у обоих. Чонгук всё забыл, позволил себе отключиться. Подхватил хёна под ноги, толкнулся сильнее — пустить удовольствие по венам, насладиться таким терпким Хосоком. Потерял голову, срываясь на быстрый темп. Сложил Хосока пополам, втрахивая в кровать.

А тот всё принял и кончил первым, выстреливая себе в руку, пачкая собственный живот тугими струями. Чонгук ускорился ещё, в попытке догнать, получить свою долю блаженства. Живот к животу, губами обжигая сладкий рот, сцеловывая дыхание.

Оргазм накатил буйной волной, опрокинул, накрыл с головой. Чонгук кончил, сильно вжимаясь в Хосока. Чужие руки обняли за спину и положили на себя.

Это лучше нирваны. Лучше, чем в раю. Хён перебирал его волосы, лаская и разминая мускулы шеи. Чонгук хотел бы так всю жизнь: вместе, рядом, слипшись телами и соприкасаясь душами.

— Так сильно люблю тебя, — шепнул он устало, на грани сна.

— И я тебя, Чонгуки… — услышал тихое.

Теперь он смел надеяться, что хён его простил.