========== Часть 1 ==========

— Хён-хён-хён, Хоби-хён, к-куда делся? Игры только н-начинаются! — пьяно икнул Чонгук около чужой двери.

Его штормило, ноги отказывались держать тело ровно, но остатки мозга яростно требовали найти пропавшего хёна. Это нечестно, как спаивать младшенького после очередного концерта, так Хосок самый первый — наливал, толкал под локоть, подначивал на слабо и на спор. А как сыграть в любимую макне игру, так пропал с концами. А Чонгуку надо! Ему надо дальнейшее продолжение вечера, чтобы сгустить алкогольный кумар, когда хоть в бутылочку играй, хоть в карты на раздевание — смеха будет больше, чем стеснения и ужаса. И ему срочно нужен напарник для продолжения вечера.

Чонгук разболтано размахнулся, чтобы стукнуть в дверь кулаком, грузно на неё навалился. Под его весом она неожиданно распахнулась. И открыла пьяному взгляду…

Хён, как оказалось, никуда не пропал. Спящий Хосок вольно раскинулся в куче одеял и своей одежды. Полностью раздетый, только одна штанина зацепилась за длинную узкую ступню. Чонгуку понадобилось время, чтобы переосмыслить, что именно он видел: пьяный, обнаженный, объятый сном рэп-хён, смуглеющий телом на белом белье.

Сердце тяжело, полновесно стукнуло о ребра. Минуты замедлили бег, растянулись резинкой, чтобы хлестнуть наотмашь, вышибить из головы крупицы трезвости. Чонгук медленно выдохнул и не спеша закрыл дверь.

Несколько неверных шагов ближе к кровати по освещенной прикроватной лампой комнате. Вздохи редкие, гулкие, жалкие — не дай Бог разбудить, прервать морок, ожившую фантазию. Глаз не отвести. Куда не глянь, от макушки до пальцев ног — перегруз для восприятия. Хён спал на животе, отставив и согнув одну ногу в колене. Одна ладонь подпирала пунцовую щёку, вторая — покоилась на соседней подушке. Круглый яркий рот был приоткрыт, разнося по комнате алкогольное амбре.

Кому взмолиться, чтобы сон не прекращался? Ни его, Чонгука — сказочный, невероятный, ни Хосока — глубокий, обморочный. Сегодня хён был безбожно пьян, безбожно гол, безбожно беззащитен. Какие оправдания, никаких, сегодня Чонгуку все можно — алкоголь в крови ревел вседозволенностью. Сколько себя помнил, столько полыхал, горел по яркому, чувственному, нежному хёну, безнадёжно и безответно. И делал вид, что равнодушен. Не то, чтобы не пытался выяснить. Просто ловил безразличные взгляды. Просто слушал истории чужих симпатий, иногда взаимных, иногда нет. И никогда — однополых. Попытки намекнуть ни к чему не привели. Может, Чонгук неудачно намекал, а может, Хосок был настолько не заинтересован. Стоило ли что-то выяснять?

Может, судьба сейчас скинула Чонгуку выигрышный расклад, пусть такой, без взаимности, но и без равнодушия в сморенном алкоголем взгляде. И очень близко, до нестерпимости. Об остальном он подумает завтра, когда протрезвеет и осознает всю степень своего падения.

Чонгук оперся коленями на кровать и опять замер. Опасный момент — Хоби затрепетал ресницами, дернул острым носом, длинно выдохнул. Узкая, смуглая спина медленно разошлась в лопатках. Но нет, ложная тревога, сон был крепок. Хён размеренно дышал и не чувствовал, что в комнате он не один. За ним пристально, жадно наблюдали, теша обнажившееся алкоголем желание.

Смотреть и не насмотреться. Какой он везде изумительный: нежная шея, бархат узкой спины, поясница с ямочками, крепкие бедра. Смуглая отставленная задница призывно круглела, длинные ноги с узкими щиколотками порнушно разведены. Каждая линия тела вмазывала по венам наркотик. Остальным не рассматривать и не трогать. Сегодняшняя доза только для Чонгука.

Его рука очертила вены на шее, прорисовала переплетения линий на точеных плечах, невесомо огладила впадину позвоночника и изгиб поясницы. Чонгук трогал, ласкал, нажимал всё увереннее, вышвырнув из головы опасения, что хён проснется. Но тот и не собирался, его сон был глубок и нерушим. Только дышал чаще, жарче. Чужое дыхание еле слышными выдохами расходилось по комнате, палило нервы Чонгуку. Внутри скручивался тугой узел из возбуждения и опасности — толкал на дальнейшие исследования тела.

Член стоял по стойке смирно, пачкая модные боксеры, и Чонгук высвободил его, провёл по эрекции рукой, размазывая предэякулят. Кончить хотелось сейчас, но у него большие, невероятно огромные планы на этот вечер. Чужая рука на подушке сжалась в кулак, словно повторила движения по члену. Чонгук, не спеша, её взял, уделил время и ей. Пристально рассмотрел красивую узкую ладонь, тонкие нежные пальцы. Обычно эти руки летали в танцах, при жестикуляции в разговорах, в суете дел, не давали зацепиться, закоротиться взглядом. Но сейчас рука хёна была в его ладони, и Чонгук оглаживал каждую венку, каждую выступающую костяшку, провожал пальцем каждую линию жизни. Только от одних изящных узких кистей мазало до состояния желе. Дыхание клокотало, разрывая ребра, остатки воздуха драли гортань.

— Не сдохнуть бы раньше от переизбытка впечатлений, — прошептал сам себе Чонгук и оглянулся на дверь. Чужих голосов не было слышно.

Тихая, затемненная комната, разобранная постель, неподвижное тело на ней — толкали на эксперименты. Запах алкоголя стелился шлейфом, щекотал ноздри — вселял надежду, что все сойдет с рук, останется незамеченным, забудется в пьяном угаре. Чонгук решился, положил ладонь хёна на член, сжал в кулак своей и начал толкаться бедрами в тесную теплоту. Хосок спал. Хмурил тонкие брови, опалял губы дыханием. Рука его на члене сжималась и разжималась, дарила иллюзию, что взаимность не по принуждению.

— А точно ты спишь? — жалко пробормотал Чонгук, натягивая тугой кулак на ствол. Засмотрелся туда, где пропадала длина, где появлялась с другой стороны налитой тёмно-розовой вершиной и сипло застонал. Собственная смазка увлажнила хватку, позорно хлюпала кожа к коже на каждом толчке.

— Можно, ты сегодня будешь мой? Мой маленький вишневый хён, вкусный, как сироп, — банальности срывались с языка, кружились отзвуком по углам комнаты, но так сладко было их шептать, не боясь услышать отказ.

Крепкий обхват на члене ощущался волшебно. Особенно, если выкинуть из головы мысль, что поверх руки хватка Чонгука была ещё крепче. Но всё неважно, пока в венах алкоголь вперемешку с похотью — разбавлял кровь, разгонял пульс.

Сердце отбивало безумный ритм, и надо бы выдохнуть, сбавить накал ощущений, иначе инфаркт не за горами, даром что молодой. У Чонгука много планов не только на вечер, но и на долгую жизнь. Желательно вместе с грациозным, ярко-смуглым, чувствительным хёном.

Но пока он только топтался на подступах к неприступной горе по имени Чон Хосок, который никак не хотел понимать намеков. Подкаты переводил в шутки, сам же над ними смеялся, обижая и раздражая нетерпеливого Чонгука. То ли его подкаты были тупо-смешные, то ли сказывался недостаток опыта. То ли чёртов Хоби был такой тупой. Красивый гладкий сладкий, как вишневый пирог, но, блин, дурной хён.

Чонгук был в отчаянии. Недавно на концерте он, пользуясь тем, что сценические наряды —джинсы и длинные майки, заловил Хосока в объятья, прижал к телу, впечатал эрекцию в упругие половинки. Тот взбрыкнул, попытался выкрутиться, но зря Чонгук что ли качался и раздавался в ширину? У него теперь крепкие мускулы и жадные руки. Слабосильному, узкому хёну было не вырваться. А Чонгук старался — подталкивал бедрами при ходьбе, втирал член в ягодицы, обхватывал старшего поперек груди на глазах у многих тысяч человек — разве это не похоже на намёк?

Или на следующем выступлении, во время исполнения партии Хоупа, когда тот присел на корточки, зачитывая рэп, Чонгук принялся делать ему массаж. Разминал твердыми пальцами напряженную тонкую шею, линию плеч, оглаживал хрупкие позвонки.

Ну и что, все бестолку. Хлопок узкой кистью по плечу после концерта, смешливый вопль: «делаешь успехи в фансервисе, Гук», и удаляющаяся спина по направлению к гримерке. Всё.

Чонгук реально отчаялся. Даже неожиданная, острая реакция Хоби на массаж, засеченная фанкамами, не сделала ему хорошо. Ну как, сделала, конечно, когда он с телефоном уединился в ванной и подрочил на скриншот с видео, рассматривая поплывшего, зажмурившего глаза хёна, собравшего в морщинку тонкие бровки. Хотелось кончить ему на лицо, на алое сердечко губ. Размазать семя по твёрдым щекам, окунуть пальцы во влажный рот, столкнуться с юрким языком. И слизать всё до последней капли. Но, блядь, это только телефон. Это только телефон Чонгука. Кончить на собственный телефон — это, наверное, дно. Степень его отчаяния с дном и можно сравнить. В своей зависимости, в своем сумасшествии он дошел до тупика — до дня, до вечера, когда собрался трахнуть спящего, пьяного Хоби. И тогда посмотрим, кто будет смеяться последним.