— Мне нравится, как ты стонешь, хён, как же я жажду тебя… — накаченные руки подхватывают Джина под бедра, заставляя обхватить себя ногами. Пальцы тискают половинки, проводят по расщелине прямо по жесткой ткани джинсов. И Джин скулит от того, что так раскрыт, так тесно прижат, так жестко и требовательно проходится там чужой член. — Ты мой, Джин, ты же знаешь это? — У Джина сияющий пиздец, блики под веками, и скоростной шаттл несет его в туманные дали, где станция прибытия где-то на краю Млечного пути.
От Чонгука несет силой. Смотри и бойся. Чонгук неотвратим как торнадо. Налетает мощными вихрями, подхватывает, переворачивает с ног на голову, уносит в небеса и бьет о землю, выбивая все мысли. Чонгук долго ждал и теперь его не остановить даже силой. И Джин сам не в силах остановиться.
Хочется коснуться его там, где никогда еще не касался. Хочется зайти с ним дальше, раздвинуть границы своей опостылевшей гетеросексуальности. Решившись, Джин толкает и пихает Гука, рвется из рук, шепча в розовое ухо:
— Пусти, Гуки, я хочу, хочу… — что, собственно, он хочет, даже сказать не может. Лучше покажет. Джин падает на колени, задирает длинную полу добока, открывая твердый плоский живот и обтянутый белой тканью член.
— Хён, боже, … Не надо, я, кажется, и без этого сейчас… Боже… — но Джин не слышит как Гук пораженно выдыхает, не смотрит, как он жмурит глаза от разворачивающейся перед ним картины, от вида коленопреклонного Джина, разглядывающего его эрекцию.
— Эй, мелкий… — голос Джина сипит от нехватки кислорода, горло рвут хриплые выдохи, — какой-то ты совсем не мелкий… — И пальцы медленно, чутко проходятся по всей длине прижатого тканью члена. Вот это достоинство. Чонгуково добро трепещет под прикосновениями, рвет штаны напором, пока он сам стонет, не переставая, сжимает кулаки рядом с головой Джина. Запредельно. У Джина самого в паху тесно до слез, ширинка джинс впивается в твердость, причиняя дискомфорт. И он сам уже на грани, не хватает только маленького толчка.
Коснуться губами теплой кожи над полоской штанов, отогнуть край резинки брюк и белья, рассматривая во все глаза открывающееся совершенство. Ровный, длинный, налитый силой и желанием. Твердая мощь, спрятанная под бархатистой кожей. Вены плетут замысловатый узор, обегая член по всей длине. Пресвятая Дева. Джину не продышаться. Башню рвет как никогда. Никогда еще так не жмыхало, не било под дых, не выносило желанием за пределы Вселенной.
— Хён, блядь, сам напросился…
Рука сгребает в кулак его волосы на затылке, прибивает вплотную, прижимает лицом к паху, возит щекой, губами, носом по эрекции, прошивая Джина током по всем конечностям. Он летит над землей со скоростью света от вкуса смазки на губах, от нежности тонкой кожи по щекам, от душного, острого запаха, кроющего нос. Имя Джина раз за разом срывается с четких губ, пока Чонгук снова и снова мажет членом по лицу, упирается затылком в стену, загнанно дышит. Джин не может оторвать глаз от такого шального Чонгука, смотрит, чуть подняв голову, чтобы было удобно, чтобы ему было хорошо. Давай, Гуки, теперь выдыхай.
Хриплые, долгие стоны скатываются по Джину, Чонгука выгибает дугой, и вязкие, тугие струи брызжут на джиново лицо. Густые капли стекают по ресницам, челке, губам, медленно катятся по шее, пачкают розовую худи, пока Джин ошарашенно моргает. Облизнуть губы языком, пробуя терпкий вкус, смакуя нежную горечь, не обращая внимания на мутные, колкие взгляды сверху. Вкусный везде Чонгук.
Мокрое, липкое пятно расплывается по белью под джинсами, даже руки не понадобились. Вот это точно пиздец. Джин в изнеможении приземляется задницей на мат и сползает в темноту.
— Хён, хён! Прости меня! — жесткая ткань добока проходится по лицу в попытках вытереть доказательства преступления, тем самым возвращая Джина с того света. — Я, честное слово, больше не…
— Да убери же ты ее от меня, Гуки… — Джин отмахивается от колкой тряпки, с трудом разлепляет глаза, разглядывая красного, нервного Чонгука. Икотный смех дерет горло, истерика накатывает волной цунами. Вот это коротнуло. Джин как компьютер, перегрелся и вырубился.
Охуенно. Это было охуенно.
Джин дергает Чонгука за рукав добока, от чего он валится рядом на маты, обнимает крепко, пряча лицо в шею. Хмыкает тихо, потихоньку вытирая об теплую кожу подсыхающие капли. Чонгук молчаливо сносит, чуя за собой вину. Но это все не то, Джину хорошо до дрожи, и никогда не было так хорошо. Прижаться ближе, чувствуя на спине надежные руки, слушать гулкое, тяжелое дыхание — дорогого стоит. И Джин еще не расплатился. Вовек ему не расплатиться…
— Гуки-я… поехали ко мне, я приготовлю тебе рамен…*
Комментарий к 27.5
*Джин позвал Чонгука на потрахаться :)))))
ТРА-ТА-ТА-ТА! И МЫ НА ФИНИШНОЙ ПРЯМОЙ!
========== 28 ==========
Комментарий к 28
Выкладываю кусочек в качестве пробного шара, авось работает сайт? Если все пройдет успешно, вечером выложу конец.
Честно, поседела на пол головы, когда выложила предыдущие части, а сайт перестал работать, и периодически части фика пропадали как по кайфу, терялись отзывы, ждуны и лайки (мои - другим фикам, в том числе). Поэтому фик со статусом “закончен” прям очкую сейчас выкладывать.
Воспоминания о том, как они с Джином пробирались университетскими тропами к туалету, натянув тому капюшон почти на нос, останутся с Чонгуком до конца жизни. Им повезло, соревнования еще бушевали за закрытыми дверями спортивного зала, и пробежавшие мимо них пара человек больше удивлялись босым ступням Чонгука. Отвлекающий маневр, хмыкает Чонгук и переступает замерзшими ногами по кафельным плиткам школьного туалета. В душ, обуться хочется смертельно, Чонгук все еще брезглив, но привести хёна в порядок — в первую очередь. «Ноги — не лицо», — плоско шутит у себя в голове осчастливленный, развеселый Чонгук и продолжает перебирать слипшиеся пряди челки Джина.
Но на самом деле, после победы ни одной здравой мысли не звенело в голове, кроме как пойти и получить СВОЕ. То, что так томно, хитро, чисто по джиновски пообещали ему в спортивном зале университета. Задыхаясь от переполнявших эмоций, сорвать с себя тяжелую защиту, отпихнуться от счастливого тренера и выскочить из раздевалки обратно в зал. Зацепить как крючком взглядом, наглым жестом поплывшего после его победы Джина и замереть в коридоре, дожидаясь награды. До обуви что ли? Кульминация их двухнедельного вступления хлобыстнула Чонгука до блаженной пустоты в мозгах, до вакуума в голове, и Чонгук, как подросток, проебался по всем статьям.
Не с того он начал, не с того, думает Чонгук, оттирая мокрыми пальцами белесые пятна с темных волос. Кончить на лицо хёну в первый же их раз — ну такое. Но Сокджин застал его врасплох. Стоит только вспомнить его коленопреклонную позу, расплавленный блядский взгляд из-под ресниц, собственный член на его сочных губах, и кровь ревет в ушах, в голове вата и сердце истошно бьется в ребра. Тут просто без вариантов, никакая выдержка не поможет. Ничто не спасет от такого хёна.
Джин невозмутимо терпит, пока Чонгук мочит под краном туалетную бумагу, трет пахучие пятна на шее и худи, только выгибает бровь на его притворно виноватые взгляды:
— Гуки-чи, не смотри на меня так. Я точно знаю, что тебе понравилось, — наклоняется ближе к Гуку и мурчит, касаясь губами его уха, — потому что мне тоже понравилось…
И Чонгука заново, вдоль и поперек обжигает похотливыми мыслями от того, какой Джин на самом деле, под всей этой шелухой скромности, зажатости и вбитых нравоучений. Огненный темперамент, пыл, жгучие чувства бурлят на глубине, прикрытые строгими костюмами и ученостью. Чонгук снова и снова разбивается о картины в голове, как Джин покорялся, прогинался, стелился под Гука, дарил себя, а брал еще больше, не менжуясь, сразу отнял у Чонгука сердце и душу. Скромный, зажатый Сокджинни-сонбэ — глубокий сундук с секретами, и Чонгуку жизни не хватит, чтобы их разгадать. Боженька явно благословил Гука тогда в лагере, пнув под задницу, и направив по следу пьяного президента.
