Церемония награждения проходит как в тумане. Джин рядом с Чонгуком, на расстоянии вытянутой руки в числе почетных лиц факультета. И близкое с ним соседство сейчас — это последние минуты на таймере бомбы. Секунды делают тик-так, синий и красный провода переплелись, не разрезать, и скоро рванет. Чонгук, снявший только шлем с мокрой головы, крутится, оглядывается, не успевает ловить Джина взглядом в толпе вручающих ему награду, поздравляющих, толкающих умные, долгие речи. Кубок, какая-то статуэтка, букеты цветов, и упирающегося Чонгука уводят куда-то в сторону раздевалок. Джин возвращается на свое место. И продолжает считать секунды.
Его любимый тхэквондист не заставляет себя долго ждать. Освободившийся от горы твердого пластика на нем, но оставшийся в добоке, босой, с бешеными глазами из-под мокрой челки, он появляется около двери, ведущей прочь из спортивного зала. Грозная фигура замирает около двери, ловит джинов томительный взгляд, рьяно тычет в него пальцем, требуя заслуженную награду и скрывается за дверью.
Ноги Джина сами несут его на выход вслед за Чонгуком.
Комментарий к 27.4
*Даянг - корт для занятий тхэквондо.
*Veni, vidi, vici - пришел, увидел, победил, крылатое латинское выражение, сказанное Юлием Цезарем. Фраза, означающее скоротечное течение войны.
*Елена Прекрасная - прекраснейшая из женщин, жена царя Менелая из Спарты, которую украл троянец Парис. Ее похищение стало поводом к троянской войне.
*Черный пояс Чонгука в системе данов и гыпов тхэквондо весьма крут.
*Защитная амуниция выглядит так:
https://ibb.co/DrYmnQL
https://ibb.co/cNx7q6q
https://ibb.co/nDLzCsp
========== 27.5 ==========
Джин все сказал и показал.
Джин нетерпеливо толкает двойные створки тяжелой двери. В коридоре, пустом и оглушающе тихом после зала обнаруживается Чонгук. Тот по задумке вроде как должен расслабленно опираться на стенку, но напряженная, заледеневшая поза крепкого тела, глаза, прицелами отслеживающие приближение Джина, руки, сложенные на груди — выдают Чонгука с головой. Он ждет. Ждет свой приз, ждет когда его вручат. Ждет Джина. Награду ведь не забирают? Ее принимают, склонив голову. И Джин вполне готов наградить. Еще как готов. Хоть сам взваливай на плечо своего потрепанного в битвах Дракона и неси в пещеру.
Розовые кроссовки замирают неприлично близко к босым ногам, почти касаясь их трогательной наготы, пока Джин во все глаза разглядывает Чонгука. Раскрошиться. Капли пота ползут по его вискам, по краю челюсти, оставляют влажные дорожки на фактурной шее, пропадают в черной кайме выреза спортивного одеяния. Чонгук все еще тяжело дышит, широкая грудь под белой тканью добока ходит ходуном, пока его обладатель пытается выдохнуть запал схваток. Но у него не получится, Джин уверен. Впереди еще одна схватка. Не выдыхай, Чонгуки.
— Хён. Я выиграл… — джинов Капитан Очевидность плавит в ответ горящими глазами лицо Джина, мысленно ласкает его закушенную губу, ведет взглядом по шее и дышит еще тяжелее.
— Я заметил, Гуки. Это было… сногсшибательно во всех смыслах… — Джин непроизвольно проходится языком по иссушенным губам, вспоминая поединки Чонгука, больше похожие на танец Бога.
Атмосфера неумолимо накаляется. Джин сам втягивает воздух так, будто отмахал раз двадцать туда-сюда на дорожке бассейна. Сладко, горячо крутятся вихри внизу живота, распаляя его, толкая совершить преступление на сексуальной почве. Нервные выдохи кроят расстояние до любимого лица, пока Джин все ближе и ближе клонится к Чонгуку. Рука упирается в стену рядом с его головой, взгляды ввинчиваются друг в друга. Зрачки Чонгука расширяются от прилива адреналина, пока его пленительная фантазия принимает реальное воплощение, обретает физические черты. Да-а-а-а, Джин тут, рядом с ним, дышит в унисон, жмется ближе и распадается на атомы от желания.
Глухим, урчащим шепотом куда-то за ухо, где нежная и тонкая кожа:
— Розовая Принцесса посвящает тебя в свои Рыцари. Принеси клятву, Чонгуки. Мне многого не надо. Обещай навсегда остаться со мной. Навсегда, Чонгуки. — И не сдержавшись, проводит губами, собирает языком стекающие капли пота, от края челюсти и выше до виска, смакуя их соленую сладость. Вкусно. Слушать низкие стоны, растекающиеся над джиновым плечом — горячо.
— Хё-ё-ён… — Чонгук кусает губы, тело бьет крупной дрожью, когда он хватает за руку Джина и тащит по коридору куда-то вглубь университета. — Навсегда с тобой — это слишком мало…
Их недолгий забег заканчивается около какой-то подсобки, от двери которой Чонгук на манер волшебника достает ключ.
— Здесь хранятся маты для соревнований… — дрожащая рука с ключом не попадает в замочную скважину, и Джин Чонгуку совсем не помогает, наваливаясь всем телом сзади, одними только резкими выдохами торопит уединиться, скрыться в их общей Нарнии.
— Маты, хорошо… Маты это отлично… Чонгууууки… — очередной стон в такое близкое аккуратное ухо, очередной вкус соли на языке, пока Джин обстоятельно вылизывает гладкую смуглую кожу на шее, слушая как шипит и ахает его персональное божество. Джин давно числится в идолопоклонниках, затесался в сектанты и даже не заметил когда. У него теперь свой Господь Бог.
Ключ проворачивается в замке, и парни одним клубком вваливаются в темную, пыльную комнатушку без окон и без мебели. Джин только успевает рассмотреть краем глаза стеллажи со спортивным инвентарем и маты, один на другой сложенные горами по углам, пока Чонгук раскатывает, растягивает его по ближайшей пустой от полок стене.
— Джин, мать твою, хён, какой же ты горячий… — В промежутках между поцелуями, обжигающими шею и ключицы Джина алыми пятнами. Мощная сила жмет его к стене, и Джин всем телом ощущает чужие изгибы, впадины и выпуклости, скрытые грубой тканью добока. — Ты закусываешь сладкую, полную губку, и я забываю как дышать. Стоит тебе откинуть голову, показать шею, и я теряю рассудок. Твои взгляды швыряют меня в пропасть, а касания уносят за стратосферу… — Руки судорожно шарят по розовой худи, жмут талию, бесцеремонно хватают джиновы ягодицы и притирают пах к паху как раз там, где стоит до боли. — Скажи, хён, так бывает? У тебя такое бывает? Или я сошел с ума, и меня пора закрыть в мягкой белой палате? — низкие тихие рыки в ворот худи кроют, накрывают, перекрывают Джина, выбивают почву из-под ног.
Каждое откровение лижет жаром низ живота. Хочется растечься тонким слоем по Чонгуку, раствориться в его руках и собраться заново, с новым набором ДНК, одним на двоих. Джин запускает пальцы в мокрые, темные волосы, открывает путь к шее для своих губ и языка. Отбирает инициативу, жаждая не только получать, но и дарить. Целует, пробует везде и без разбора, куда только может дотянуться. Нежная смуглая кожа проминается засосами, загорается пунцовыми пятнами, пока Чонгук стонет часто, низко, жарко, кончая их общий кислород.
— Бывает, Чонгуки, бывает. Ты сказал «хён», и я в нирване. Улыбнулся, и я вижу звезды. Пусть нас двоих закроют в этой палате… — дыхание рвет грудь, голос Джина тягучий и сладкий, как патока, шепот льется карамелью, пока его руки обхватывают сильную бронзовую шею в попытках втереть в себя всего Чонгука. Ноги жмутся сильнее и ближе к крепким ногам, тело трется о жесткие мышцы. Место, где соединяются ноги, явственнее и ярче чувствует толчки мускулистых жадных бедер.
Джина целуют глубоко, мокро, с оттяжкой, до искусанных губ и сбитого напрочь дыхания. Наглые руки гуляют под худи, рисуют узоры по горящей коже, добираются до сосков, гладят и оттягивают, меняя чувственные касания на острые, жгучие. Джин ахает, хнычет в губы Чонгуку, выгибается в его руках и бьется затылком об стену. Искры из глаз, то ли от удара, то ли от переизбытка чувств, и на каждой вспышке пальцы впиваются в жесткую ткань на плечах, требуя свое и мечтая отдать еще больше. У Джина конкретный передоз, крыша летит с высоты, и остается только с размаха встретиться с асфальтом. Господи, дай же доехать до финала и не скончаться.
