— Может, нам всем пора в постельку?

Фрейдистская оговорка, так это, кажется, называется. Но слово не воробей — вылетело, не поймаешь. Он из вежливости пропустил это мимо ушей.

— Да, пожалуй, вы правы.

Затем последовала пауза, переполненная тем не менее жизнью. Он смотрел на меня. Я открыла было рот, чтобы сказать хоть что-нибудь, но слова застряли где-то в середине гортани. Мне всегда было немного неловко смотреть на краснеющих женщин. Ужасно, должно быть, чувствовать, как твои тайные мысли проступают наружу. Я улыбнулась ему. А он улыбнулся мне. Я восприняла это как одобрение, и в животе тотчас вспыхнули огоньки. Чего же ты ждешь, Ханна? Чего ты хочешь? Я задумалась. Если тайные намерения не выйдут наружу, это будет выглядеть трусостью, которой ты потом не простишь себе. Так вперед, шепнул мне внутренний голос. В конце концов, самое страшное, что он может сделать — отказаться.

—Это был прекрасный вечер. Не хотите ли,

чтобы он продолжился, переходя в ночь?

Улыбка слиняла с его уст, он покачал головой и сказал:

—Простите, Ханна, но сегодня мне еще надо кое с кем повидаться.

Выспалась я прекрасно. Перед сном, помнится, выпила пинту воды, так что когда в шесть утра на руке у меня зажужжали часы, я не чесала макушку, а сразу вспомнила о предстоящем визите к Бельмону. Заказав завтрак в номер, я вскоре получила целый кофейник горячего кофе и неизменные во Франции круассаны. И с аппетитом поела. А чего вы ждали? Пары абзацев с описанием того, как я, после унижения в ресторане, насилу доползла до постели и всю ночь проплакала в подушку? Ну, простите, если не оправдала ваших надежд. Но даже если бы все так и было, я вряд ли стала бы это описывать. Впрочем, дело-то не такое уж важное. Конечно, досадно. Не слишком приятно обнаружить, что чары твои недостаточно сильны. Но разве равенство полов предполагает, что женщина всегда получает желаемое? За что боролась, а то и напоролась… и никто не умер… волков бояться — в лес не ходить. Припарка из клише — штука весьма действенная. Могло быть и хуже. Главное, что в итоге я раздобыла полезную информацию. Да и счет, по счастью, мне не пришлось оплачивать полностью, поскольку половину расходов мой гость взял на себя. Если вдуматься, то это только справедливо, ибо раз леди не получает вас, то хотя бы частично возместите ее расходы. Я, конечно, отказывалась, но, боюсь, из одного только приличия. Меня ужасала мысль, что я шикую на деньги мисс Патрик, меню которой, подозреваю, было весьма и весьма скромным. В конце концов то, что мы заплатили каждый за себя, дало мне возможность сохранить лицо и позволить себе взять такси до отеля. Я оставила его, когда он получал в гардеробе свое пальто. Даже не помню, не забыла ли я попрощаться с ним. Пускай! Зато я выказала себя гораздо более независимой, чем была на самом деле, проявив толику безумия. Это называется подтекстом: искусство высказаться, не прибегая к помощи слов. Зрелые мужчины обычно не испытывают с этим трудностей. Но, кроме всего прочего, я дала ему понять, что не стремлюсь ни к семейным отношениям, ни к длительной связи. Ну а теперь, теперь, Ханна, вспомни, что Бог помогает тем… Ну все, хватит! Чтобы скинуть с себя всю эту одурь, я резко встала и приняла душ. Мой Сверчок ожидал меня с полотенцем. Я обещала ему и далее жить в воздержании, хотя бы во имя исполнения служебного долга, и мы помирились. Пора возвращаться к работе.

Добралась я до места к восьми. Руасси был окутан туманом. Железный человек перед фасадом грандиозного здания потерял из виду свой факел, мне даже подумалось, что это так и было задумано. Светоч, мол, светочем, а проза жизни состоит в другом. Тайная политика индустриального монстра. В здании, куда я вошла, детки Бельмона уже семенили ножками, бегая туда-сюда. На меня это вновь произвело впечатление. Точно в 8.26 секретарша окликнула меня. Не соизволю ли я подняться на третий этаж? Ассистент мистера Бельмона вас там встретит.

К стыду своему, я ожидала увидеть мужчину. Но это была женщина. Она стояла в центре коридора напротив дверей лифта, и одного-единственного взгляда было достаточно, чтобы понять, насколько она презирает меня. Кто я для нее? Какая-то дамочка, явившаяся без приглашения, не более того. Ну прямо-таки Цербер[28] у адских врат. Я смиренно последовала за ней. Ей, похоже, было здорово за пятьдесят, но она выстукивала каблучками мелодию не менее чувственную, чем ее молодые сотрудницы внизу, да и фигурой вполне соответствовала местному стандарту. Если верить Дэвиду Меркоту— впредь именуемому, мягко выражаясь, предохранителем, — Бельмон начинал с нуля где-то в конце сороковых. Значит, сей дракон в те времена был юной девчушкой, готовой жизнь отдать за возрождение Франции. Как видно, она взрослела, расцветала и старилась вместе с фирмой. Не исключено, что в свое время вынашивала планы стать хотя бы третьей мадам Бельмон. Тщетно. Не этим ли можно объяснить агрессивность, с которой она относится к молодым женщинам?

Кабинет босса невозможно было проглядеть. Коридор упирался в массивную дверь темного дерева с бронзовыми накладками, достаточно широкую, чтобы из нее можно было вынести гроб.

Сразу за первой дверью, перед входом в святая святых, располагался сторожевой пост Цербера. Указав мне на стул, она взглянула на часы. Когда маленькая стрелка достигла шести, она нажала потайную кнопку под крышкой стола. Затем, склонившись к переговорному устройству, доложила:

— Мистер Бельмон. Посетитель, которому вы назначили прибыть в восемь тридцать, уже здесь.

В ответ послышалось какое-то бормотание. Она встала и жестом предложила мне сделать то же самое, после чего открыла дверь, вошла впереди меня и провозгласила:

— Мадемуазель Вульф.

Войдя и услышав за спиной тихий звук закрывшейся двери, я устремила взор вперед, на громадный письменный стол. Он был пуст.

Мистер Бельмон сидел в стороне, в кожаном кресле, рядом на столике перед ним стояла чашка кофе. Он казался крошечным на фоне своего огромного кабинета. Я долго шла по мягкому ковру в его сторону. По мере моего приближения он становился все выше, суше и старше, сильный человек, подкошенный нарушениями сердечного ритма. Ну, прямо Алек Дуглас Хоум, подумала я в первый момент, разве что британский премьер-министр носил ермолку, будто навеки присохшую к черепу. Мумификация, подумала я в следующую минуту. Он протянул мне руку. Я постаралась не слишком сильно жать ее, страшась, как бы она не рассыпалась в прах. Передо мной сидел национальный герой, человек, который поднял Францию из руин войны и упорно вел ее к процветанию. А теперь у этого человека, пережившего три инфаркта, сил, казалось, не хватит даже на то, чтобы поднять чашку с кофе. Стоит ли удивляться, что я спросила себя: неужели это произойдет с любым из нас? Со мной, например? Каждое утро, просыпаясь, обретать себя в этом тяжело двигающемся теле… А где же тот молодой человек с сильными руками, который подкладывал динамитные шашки под нацистские поезда, причем чуть не под носом у неприятеля? А ты, лапа, что ты делал на этой войне? И чего там было больше: романтики или страданий? Я вроде бы все время хотела поговорить с тобой об этом. Но у нас так и не нашлось на это времени.

— Доброе утро, мисс Вульф. Надеюсь, вы извините меня, что не встал вам навстречу. Мне немного нездоровится.

Кто бы стал спорить! Вблизи особенно были заметны морщины и обвисшая кожа, но глаза оставались яркими, а голос— удивительно сильным. Чувствовалось, что под немощной плотью все еще обитал сильный и пламенный дух. Он напомнил мне о теории увлажнения. Мол, если вымочить старика в «Бэби био», все старые покровы отпадут, а под ними окажется совсем молодой человек. Но когда это было, чтобы?.. Я подумала о своей красивой маленькой танцовщице. Нет, их просто невозможно представить вместе. Это я и предчувствовала, услышав о его возрасте.