Когда август перевалил за середину, мама пришла с работы и сказала, что папа в этом году не приедет. Томе стало так обидно, что она даже не спросила почему. Понятно же, что причина эта пустяковая! И тогда Тома написала второе письмо Боре. Она рассказала все: как родители тихо и спокойно жили до развода (они ни разу не ругались), как они разводились (в день суда мама плакала), как странные люди приходили смотреть их дом (тогда Тома в первый раз почувствовала себя одинокой и нелюбимой), как бабушка быстро-быстро собрала в одну большую коробку ее книжки и игрушки, как мама не пустила ее на вокзал проводить папу и как потом в течение трех лет он приезжал к ней в конце августа: занимался с ней математикой, водил на мультфильмы (Томе было интересно, а папа во время сеанса засыпал). И в конце письма девочка сделала вывод, что, если папа в этом году не приехал, значит, она ему не нужна и он больше никогда не приедет.

Когда Тома опускала свое послание в почтовый ящик с цифрой 7, в подъезд зашла та женщина с таксой. Девочку она узнала сразу. Томе пришлось соврать, что она приходила в гости к Боре: они вместе готовятся к новому учебному году, который уже не за горами.

Третье письмо девочка написала через два дня. Она подумала, что Боря, наверное, решил, будто незнакомка – нытик и плакса, а Тома не хотела производить такое впечатление. Девочка решила посвятить это послание только счастливым событиям: как они с бабушкой каждое лето покупают персики и варят из них джем, как они с мамой мастерили макет школы для выставки. Когда девочка прибежала опустить свое письмо в почтовый ящик, ставший ей уже родным, она увидела, что к нему на ниточке был привязан конверт. На нем была пометка «Апельсиновой девушке». Это было письмо от Бориса.

Юноша писал о том, что, хоть он ее и не знает, все равно постарается поддержать и подбодрить. «Если папа не смог приехать в этот август, это не значит, что дочка ему надоела и он больше не захочет ее увидеть», ‒ доказывал Боря. Просто у взрослых часто возникают срочные дела, решить которые в краткие сроки – вопрос жизни и смерти. А чтобы незнакомка не грустила, он расскажет ей о своей экспедиции на Байкал. Оказалось, что Борис ездил в Иркутскую область не как турист, а как слушатель курса по обучению тушения лесных и торфяных пожаров. Письмо было подробное, с описаниями каждого дня из десяти. Девочка читала-читала и не могла начитаться.

А вечером приехал папа. Он, такой неожиданный, стоял на пороге квартиры с огромной коричневой обезьяной в руках. «Девочка идет в девятый класс», – вздохнула мама, на что папа вынул из кожаного портфеля бумажный сверток. Тома его развернула, а там – платье! Такое взрослое и нарядное! «Ну, примерь, примерь», – торопила ее бабушка.

Чудесный приезд папы, его теплые улыбки, рассказы о Москве Тома обстоятельно описала в своем четвертом письме. Как и в предыдущий раз, девочку ждал свисавший на ниточке от почтового ящика конверт. Но только новости в нем были грустные: Борис писал о том, что они с семьей переехали, и он надеется, что она знает его новый адрес. Сам он написать не может: хулиганы воруют его конверты, и он каждый день пишет ей новое послание.

Тома, конечно, новый адрес Бориса не знала, но письмо свое оставила. Получается, он каждый день приходит в свой старый дом и проверяет почтовый ящик: если от незнакомки нет письма, значит, его конверт украли хулиганы. Так он думает. И ему приходится писать ей по-новому. Девочка не стала спрашивать его нового адреса.

Письмо о Байкале Тома сохранила. И перечитывала, когда ей становилось грустно. Девочке казалось, что она слышит всплеск озерных волн о берег. Она обещала себе обязательно туда съездить. И больше Борису не писала.

Бела бежала. Мчалась по одной улице, потом по другой, дальше по третьей. Проносилась мимо домов, кирпичной школы в три этажа, сельского клуба, маленькой бревенчатой библиотеки. Торопилась к заброшенному магазину из красного кирпича с заколоченными окнами. Белу там ждали.

На улице май. На улице дышится так, будто воздух сплетен из нитей счастья, радости и молодости. Наконец-то май! Наконец-то та самая весна, плавно переходящая в лето. Самое высокое небо, самая зеленая трава, самая пружинистая дорога. Она зовет Белу: «Беги, беги!» И девочка бежит. Коса мерно бьет ее по спине, ноги в кроссовках плавно касаются асфальтированной дороги. Все ее существо радуется бегу, скорости и ветру, который так ласково щекочет лицо.

На улице май. И не просто май, а воскресный майский день. Самый первый в этом году. Впереди еще много чудесных майских выходных и будней. Мысль об обычных школьных днях также вызывает улыбку. Школьный день в мае сразу становится особенным, удивительным и неповторимым. Пусть не обижаются другие месяцы! Май – это все-таки май!

Еще один поворот, еще одна улица, по которой стремглав промчится Бела, и вот он – тот самый заветный заброшенный покосившийся магазин из старых красных кирпичей, с молодой порослью крапивы, растущей вокруг него, а может быть, даже и в нем самом, с ивой, раскинувшей свои длиннющие ветви-патлы во все стороны и загораживавшей ими главный вход.

Плакучая ива, читала Бела в учебниках по биологии, а также слышала из рассказов дедушки, растет около водоемов. Около заброшенного магазина не было ни одной даже самой захудалой речушки, самого отвратно пахнущего болотца. А ива есть. Может, дерево это и не ива? Но Беле пока не время об этом думать. Ее ведь ждут! Девочка бежит, несется, стараясь обогнать ветер, но разве посоперничаешь с таким озорником? Ветер всегда на шаг впереди. Куда ни поверни, в какую сторону ни помчись, а ветер, что за чудеса, уже летит тебе навстречу. Беле нравится бежать с ним наперегонки. Беле нравится бежать.

Маме очень нравилось имя дочери – Бела. «Я долго его выбирала, – рассказывала мама, – в детстве обижалась на своих родителей, что они не назвали меня как-нибудь оригинально! Руфь, Эсмеральда, Консуэло. Эх! Поэтому для тебя я очень постаралась. Выбирала между Элоизой и Белой».

Нет! Думаем только о беге! И о том человеке, ради которого бежим! Бела удивилась своим мыслям. О маме девочка всегда любит вспомнить и подумать, если той нет рядом, но сейчас у нее было такое настроение! Как же это описать? Май, воскресенье, пружинистая дорога, счастье от будущей встречи – все это так слилось в ее душе, стало единым с нею, что у нее пока нет сил думать еще о ком-то или о чем-то, даже несмотря на то что ближе этого человека нет никого на планете.

А вот и крона ивы! А вот и милый сердцу заброшенный магазин! И родной человек! Ее Надюшенька. Ее лучшая подружка.

Бела начинает тормозить. Ветер перестает щекотать лицо. Плечи опускаются, легкие становятся тяжелыми, как будто во время бега они куда-то исчезали, а теперь вот вернулись – неожиданно и зло. Дыхание становится учащенным и громким. Оно заглушает все: уютные звуки майского дня, теплые мысли о гармонии и счастье. И слова Надюши. Подруга весело машет ей из-под тяжелых ветвей ивы и что-то при этом говорит. Разве она не знает, что бесполезно разговаривать с человеком, только что обежавшим пол-Земли от Аляски до Нидерландов? Бела останавливается. Она сгибается пополам и опирается ладонями о колени. В ушах звенит. Когда несешься вместе с ветром, радуешься, что тридцать лет назад этот магазин построили на другом конце их села, а вот когда добегаешь до него и стараешься перевести дыхание, злишься на этих дураков. Нельзя что ль было в центре Невесёлкина его воздвигнуть?!

– Если б ты не бежала так быстро, то увидела б, какой почтовый ящик повесили Чурсины, ‒ Надюша каждый разговор начинает с ворчания.

‒ А это так интересно? ‒ удивляется Бела.

‒ Ты разве забыла? Как Чурсин-старший избавился от старого почтового ящика? ‒ Надюша, укоризненно посмотрев на подругу, начинает объяснять. ‒ Он разозлился из-за бесконечных почтовых уведомлений. В течение последних трех месяцев приходили им странные счет-фактуры на оплату газа. Чурсин-старший терпел-терпел: не бранился, не плевался, не колотил мебель и посуду. Был таким символом мудрости и долготрепства, ой, долготерпения. Приходят эти беленькие бумажки, запечатанные, напечатанные, черным шрифтом обработанные. Приходят и в дождь, и в снег, и в самую страшную метель. Приходят ‒ плохие новости с собой приносят. И не видно конца этой горести-напасти. Как же быть? Куда мудру голову сложить? Кому покаяться? А, нет, это из другой оперы. Тут наш богатырюшка Чурсин-старший не выдержал и бабахнул почтовый ящик о сыру землю. Вот и сказке конец.