– Джованни, – протянул руку мужчина, представляясь, – думаю, что запомнил бы столь милую девушку.

– Алена, – коротко ответила я.

Гражданская панихида закончилась и тело перенесли в помещение для кремации.

Народ постепенно потянулся к выходу. Кто старался выйти незаметно, кто, не стесняясь, направлялся к выходу, как например, вдова, под руку с кем-то столь же скорбящим, как она сама.

Когда процедура была полностью завершена и урну с прахом поместили в специально отведенную ячейку, дорогой и близкий друг – заместитель, положил руку на плиту, громко, театрально вздохнул и за ним вышли последние провожающие.

Мы тоже вышли на улицу, я поискала глазами Ирину и не увидела ее.

– Ну, что, поехали на поминки? – спросил Паша.

– Если можно, без меня. Я видела здесь Изотову, хочу с ней поговорить, – вздохнула я.

– Окей, – согласился Пашка.

Я вернулась в зал с прахом усопших. Как я и ожидала, Ирина была там.

– Ванечка, прости меня, пожалуйста, прости, – тихо плакала она, прислонившись лбом к плите.

Я постояла в нерешительности. Потом кашлянула, Ирина обернулась.

– Алена? Я…Я хотела проститься, я уже ухожу, – торопливо вытирая глаза, сказала она.

– Давайте прогуляемся, – предложила я, – только не здесь.

Доехав до ближайшего парка, мы не спеша побрели по аллеям. Ирина сокрушенно молчала и выглядела очень подавленной.

– Ирина, можно нескромный вопрос? – решилась я.

– Задавайте, – безучастно отозвалась Ирина.

– Вы влюбились в Кожемятова? – без обиняков спросила я.

Ирина грустно улыбнулась.

– Ален, Вы можете посчитать меня глупой фантазеркой, но мы с Ваней действительно полюбили друг друга. Я всегда считала, что для каждого человека существует своя половинка и вот свою я нашла. И потеряла, – она снова заплакала.

Если не считать, что все было продумано заранее, то познакомились они весьма романтично. Кожемятов сбил ее машиной, выезжая из ворот собственного дома, когда она совершенно случайно проезжала мимо. Ну как случайно, ее просто выпихнули из кустов под колеса машины.

Вообще, за тот месяц, что мы были знакомы с Кожемятовым, я могла бы его охарактеризовать как «неплохой мужик». Ирину он таскал почти на все встречи, но в отличие от многих своих товарищей по миллионам, относился к своей спутнице уважительно и требовал этого от окружения.

Я усадила ее на скамейку и подождала, пока она немного успокоится.

– Может за месяц, что вы провели вместе, рано говорить о любви? – попробовала я вразумить горевавшую девушку.

– Алена, Вы любили? – и, не дождавшись ответа, продолжила, – разве для любви существуют сроки, чтобы определить ее подлинность? Ваня был самым настоящим, самым добрым, самым искренним человеком, которого я встречала. Мы ведь так похожи, мы с Никиткой сироты, Ваня сирота и нас это как-то по-настоящему сблизило, мы говорили на одном языке. И я предала его. Я предала того, кого так любила.

– Вы спасали брата, – попробовала я ее убедить.

– Да, но…Я не знала, что Ваню убьют. Я думала, что его просто посадят. А я бы дождалась его. Правда.

– Ирина, Вам всего 28 лет, Ваню посадили бы минимум на десятку, Вы готовы были убить десять лет на ожидание человека, который виновен во многих грехах? Да Вы знаете, что Вашему Ване шьют ОПГ? – не выдержала я.

– ОПГ? – не поняла Ирина.

Я только рукой махнула.

– Пусть. Для меня его деятельность ничего не меняла.

– Ирина, давайте я направлю Вас к нашему психологу? Вам необходима реабилитация, – предложила я.

Она покачала головой.

– Спасибо, Алена, Вы и так очень помогли нам.

– Ирина, а Иван никогда не говорил, что ему кто-то угрожал? Что кто-то хотел его смерти?

– Он так всегда про Петрова говорил, своего финансового директора: «Ты моей смерти хочешь», но я думала, что это просто фигуральное выражение.

Петров был не лучше Горбенко, зама Кожемятова. Тоже был готов сделать, что угодно, лишь бы его за шарики не подвесили самого.

– Больше ни о ком не упоминал в этом контексте?

Ирина снова покачала головой.

– Хотя знаете, был один звонок…Вроде бы и ничего особенного, он говорил междометиями, но, когда положил трубку, обернулся ко мне и вроде как в шутку спросил: «А если меня не станет, ты будешь тосковать?», я испугалась, а он засмеялся.

– Когда это было?

– Дайте подумать…Во вторник. Да, это было точно во вторник. Чувствовал, Ванечка…

Я задумчиво посмотрела в пространство. Чувствовал или знал? И если знал, почему ничего не предпринял? Или предпринял, но не удалось?

– Единственное, что Вы еще можете сделать для Вани, это помочь найти его убийц, – сказала я Ирине, – если что-то вспомните, то обязательно позвоните.

Она кивнула, и я попрощалась.

Я поехала к ребятам. Пока я гуляла с Ириной, поминки, по старой русской традиции, начинали постепенно переходить в гуляния. Скорбящих родственников не было, урезонить подвыпивших «настоящих друзей» было некому, и взрывы смеха звучали все чаще.

– Ну что тут у нас? – спросила я у Димы, подходя к ним.

– Да все как обычно, еще час и вдова исполнит на столе канкан, – кивнул он на девицу.

Я посмотрела в направлении его кивка и заметила, что экс мадам Кожемятова успела хорошо подкрепиться спиртным и практически висела на том же товарище, который провожал ее из крематория.

– Чувствовал он, говорю вам, чувствовал, – рассказывал Петров, – приходит он ко мне, где-то месяц назад, и говорит: «Иваныч, а вот помру я, кому мои миллионы достанутся, вам что ли?» Я давай его убеждать, что мол ты мужик молодой, еще детей наделаешь, а он и не слышит будто…Да, жаль его, жаль…Хороший мужик был…

– Но не так жаль, как себя, – прокомментировал Пашка, сложив руки на груди, я только улыбнулась.

Когда большая часть гостей разъехалась, мы решили, что и нам пора.

Заехали в фаст-фуд перекусить и обсудить дела наши скорбные.

– Ну, что у тебя? – спросил Пашка.

Я пересказала наш разговор с Ириной.

– Интересные дела, – задумался Пашка, – получается, что ему кто-то угрожал, если откинуть весь этот бред про предчувствия собственной смерти?

– Получается так, – кивнула я, – а у вас что-то интересное было?

– Да в общем-то нет. Поминки, по сути, превратились в корпоратив. Какие-то случайные знакомые и провожающие, не связанные с корпорацией, на поминки не поехали, а половина тех, кто там были, уже успели у нас побывать до. Знаете, ребят, о чем я подумал, а ведь те, кто искренне мог с ним попрощаться просто не пришли, посчитав, что не по Сеньке шапка. А те, кто пришли… – Пашка только рукой махнул.

– Ну, двое пришли, – возразила я, – Ирина по-настоящему горюет. Еще был какой-то тип Джованни, который тоже был поражен фальши происходящего.

– Это тот, с которым ты разговаривала? Что за тип?

– Да мутный какой-то тип. Сказал, что вместе занимались спортом и имели какие-то незначительные дела. Он очень хорошо говорит по-русски, но живет не в России. Во-первых, акцент, во-вторых, внешность.

– А что с внешностью? – не понял Дима.

– Ну, он слишком ухожен для россиянина, – пожала я плечами, – у нас так только геи за собой следят. А на западе это вполне себе норма.

– Слушай, Винокурова, – неожиданно сменил тему Пашка, – а чего ты в пресс-службу не пошла? С твоей мордахой тебе там самое место.

– Чтоб подпрыгивать, чтобы в камеру попасть? Нет, спасибо, – усмехнулась я.

Мой рост был 157 сантиметров.

Я спокойно занималась делами, когда мне позвонила Ирина.

– Алена, простите, что я снова Вас беспокою, но это какой-то ад, – рыдала она в трубку.

– Что случилось? – нахмурилась я.

– Никиту отчисляют. В деканате сказали, что такие студенты позорят университет. Алена, он же отличник, он же мальчик совсем, куда ему теперь, в армию? Как же так, что же нам делать?!

Я разозлилась. Не на Ирину, а на себя за то, что я была частью той системы, что ломала жизни таким, как они.