– В чем дело? – шепнула я Пашке.

– У трупов огнестрел в голову. Криминалист пока не утверждает, но говорит, что похоже на дробовик. А пострадали тела так, что опознать их невозможно. Улавливаешь? – также шепотом рассказал мне Пашка.

– Ты думаешь это наши хлопцы?

– Уверен, – кивнул он.

Мы вошли в кабинет. Горбенко растерянно моргал, криминалист обследовал дробовик, по его лицу, я без объяснений поняла, что из оружия недавно стреляли.

– Николай Михайлович, Вы проедете с нами.

Я поехала домой, на допрос меня все равно не возьмут.

За завтраком отец спросил подробности, я рассказала.

Он хмыкнул.

– Ты гляди, как все ладненько стало. Не хватает только вишенки на этом торте.

И как в воду глядел. Позвонила Светлана, секретарь Ивана Кожемятова, и, рыдая, сообщила, что нашла у себя в столе флешку с посланием шефа.

На вопрос почему раньше не нашла, ответила, что и не искала, просто по давно заведенной привычке, раз в месяц наводила порядок в ящиках стола.

На флешке оказалась видеозапись, сделанная Кожемятовым. Глядя в камеру, он рассказывал, что чувствует угрозу своей жизни и, что за ним следят.

«Если со мной что-нибудь случится, я прошу проверить причастность к этому моего заместителя Николая Михайловича Горбенко. Он ненавидит меня. Доверенные лица сообщили мне, что недавно он высказывался о моей скорой смерти».

Я посмотрела на Пашку.

– Что думаешь? – спросил он у меня и устало потер лицо руками.

– Паш, это смахивает на фильмы с телеканала Россия- 1.

Он кивнул.

– Согласен. Но они тоже где-то берут свои сюжеты.

– Что говорит Горбенко?

– Да что он говорит. Не знаю, не видел, не имею отношения, не убивал. Документы этих двоих, говорит, мне принес Кожемятов, типа не дошел до своего секретаря еще, займись ты. Но, правда, не сдержался и крикнул, что этой паскуде Кожемятову так и надо.

– Это на что он не сдержался?

– Ну, я развивал мысль о юной Натали и дорогом друге Ване.

– А зачем Горбенко поехал на дачу посреди недели один?

– Не признается.

– Но тебе не кажется странным палить собственную дачу?

– Может у него страховка выгодная.

Наш разговор прервал телефонный звонок. Паша ответил и присвистнул.

– Я же тебе говорил, что это наши хлопцы.

– Что, так быстро провели опознание? Ты же говорил, что их невозможно опознать, нужно ДНК устанавливать.

– Все верно, моя принцесса, но есть способы попроще. Камера наружного наблюдения на даче у Горбенко сняла момент его приезда, а через час после него, приехали два парня, вышли из машины, огляделись и даже посмотрели в камеру. И это были?

– Платонов и Сикуров?

– Конечно. Так что не отвертеться, голубчику.

Я только головой покачала.

– Что, Ален?

– Не знаю, – честно ответила я, – как-то все это… Какие-то Шекспировские страсти.

Паша пожал плечами.

– Чего только не бывает.

А дальше все начало выстраиваться не в пользу Горбенко. Баллистическая экспертиза показала, что предположительно Сикуров и Платонов были застрелены из дробовика Горбенко. Дактилоскопическая экспертиза показала, что пото-жировые следы на оружии принадлежат только одному человеку – Горбенко. Дольше всего ждали результатов экспертизы ДНК, но мы уже не сомневались, что тела будут принадлежать Роману Платонову и Тимуру Сикурову. Так оно и оказалось.

– Ни малейших сомнений, моя дорогая, – говорил мне Шниерсон, когда я приехала за бумагами, – если, конечно, Вы не ставите под сомнение мою профессиональную пригодность.

– Что Вы, Борис Натанович, какие сомнения, – улыбнулась я старику.

Уже взявшись за ручку двери, я обернулась к нему и зачем-то спросила:

– Странно, как бывает, да? Сначала жертва, потом его убийцы. Человек смертен, – философски заметила я, вспомнив слова врача Ивана.

– Плохо то, что он иногда внезапно смертен, вот в чем фокус! – озорно подмигнув, процитировал классика старый судмедэксперт.

Через месяц дело передали в суд.

Половину собак с Кожемятова перевесили на Горбенко и общий срок ему светил очень нехилый.

Уже поздно вечером мы сидели в кабинете, пережидая ливень, и оформляли бумаги, на которые вечно не хватало времени.

– Так, а все-таки, Паш, что делал Горбенко тогда на даче?

Пашка усмехнулся.

– С проституткой он там встречался.

– Как? У него же жена молодая?

Пашка вторично усмехнулся и покачал головой.

– А не по Сеньке шапка оказалась. Молодая жена сначала спала с Кожемятовым, теперь нашла себе нового любовника богаче мужа и, если верить показаниям близких к семье, унижает она его по поводу и без, и в близости отказывает. А он терпит и делает хорошую мину при плохой игре.

– Подожди, он встретился с проституткой, а потом спустился, убил двоих мужиков и поджег собственную дачу? Паш, но он же не форменный псих?

– Согласен, Ален, у самого два плюс два пять получается. Но на оружии его отпечатки и мотив пришить дорогого друга, хоть и слабенький, но у него был. К тому же скажу тебе без протокола: всех очень устраивает эта кандидатура в качестве обвиняемого.

– Знаешь, если бы я знала, что в этом деле будет столько грязи, я бы не согласилась участвовать в операции.

– Винокурова, ты, когда включаешь барышню в кружевах, бесишь нереально. Вообще, какая цель твоего нахождения на службе?

– Не знаю, а что?

– Ну, так ты определись, наконец. Если хочешь с чистенькими ручками ходить, так дуй в пресс-службу, хочешь быть оперативником, заканчивай ныть о несправедливости и грязи. Усекла?

Я кивнула.

– Паш, может мне действительно не место в органах?

Паша посмотрел на меня, встал со своего места, подошел к моему столу и, оседлав стул, сел напротив меня.

– Ален, что с тобой твориться? Ты хороший оперативник, ты никогда не была папенькиной дочкой, но с начала работы по делу Кожемятова, я тебя не узнаю. Сплошная рефлексия и причитания. Что с тобой?

– Я не знаю, Паш. У меня стойкое ощущение, что мы по этому делу делаем все не то и не так. И я не верю в виновность Горбенко, вот хоть режь меня, а я не верю.

Паша помолчал.

– Сказать честно, Ален, я сам не особо верю. Но все упирается в него, сама знаешь.

– Знаю.

Я решила, что мне пора домой.

– Пашка, – позвала я у двери.

– Что, моя принцесса в погонах?

– Спасибо, что ты есть.

– Обращайся, – кивнул усталый старший оперуполномоченный.

Был выходной день, и я думала, чем себя занять.

Словно в ответ на мои мысли, позвонила Ирина. С того нашего разговора, я ей не звонила, и она мне тоже. Мне было неприятно осознавать, что я ошиблась в человеке. Трубку я сняла с некоторой неохотой.

– Привет, Ирин.

– Привет, Ален, как дела?

– Все хорошо, как сама?

– И я хорошо…Ален, ты на меня злишься?

– Нет, с чего ты взяла? – удивилась я ее догадливости.

– Не знаю, чувствую…Ален, я завтра уезжаю, и я хотела бы встретиться перед отъездом.

– Ну, давай встретимся. Надолго уезжаешь?

– Да, навсегда.

– О, как. Это как-то связано с твоим новым возлюбленным?

– Да… – она помялась, – он живет заграницей…я выхожу замуж и уезжаю к нему.

– Ира, если заграница – это Азербайджан или Армения, то я пас.

Она засмеялась.

– Нет, это Америка. Ну, так как? Я хочу вас познакомить, для меня это, правда, важно. Тебе будет удобно сегодня? – она назвала кофейню в одном торговом центре.

– Привыкаешь ко всему американскому? – хмыкнула я, – хорошо, давай в три.

Следом позвонил Вадик.

– Ален, ты вообще помнишь о моем существовании?

– Помню, – улыбнулась я в трубку, – предлагай.

– Вечером у моего друга тусовка по случаю дня рождения. Я бы хотел, чтобы ты пошла со мной.

– Хорошо, – согласилась я.

Вадик, кажется, опешил.