– Я только вынужден просить сотрудничества с Вашей стороны, – вдогонку мне проговорил генерал.

Я остановилась и обернулась к нему, задавая немой вопрос. А выражение его морды оставалось все таким же беспристрастным.

– Не делайте глупостей, Ваше Величество, – сказал он просто.

Я еще несколько секунд смотрела на него, кивнула в знак согласия, а потом повернулась и вышла из зала.

Был не такой уж поздний вечер, а я уже ощущала себя как после трехдневного похода. Тяжелым шагом я направлялась к себе в покои через освещенные свечами и факелами коридоры, попутно отвечая приветствующим меня стражникам. Сегодня крепость была особенно полна жизнью, ведь многие мои «посетители» прибыли из других городов, поэтому им были предоставлены гостевые комнаты. Кто-то уже покидал Мармашу, кто-то ожидал завтрашнего дня, чтобы встретиться со мной, а кто-то только приехал и не успел еще заявить о себе в этой «очереди». Тут и там меня окружали звуки разговоров, шагающих ног, а также бряцанья доспехов и оружия, которые носились у нас здесь как медали.

Сегодня я не была настроена говорить с гостями, поэтому шла быстро и менее «оживленными» путями. Достигнув своего крыла, я несколько успокоилась: в этой части замка никого не размещали, поскольку она всецело принадлежала мне. Здесь коридоры были особенно тихи и наполнялись лишь случайно донесшимися звуками с других концов крепости. Именно здесь я немного сбавила темп. В какой-то момент звук дворцовой жизни сменился на тихое потрескивание огня в факелах, что подействовало на меня особенно успокаивающе. Лишь несколько раз мне попались слуги, поддерживающие порядок в моем крыле. Я почувствовала, как оставляют меня напряженные мысли, как легко становиться мыслить. Покой – все, что мне сейчас было нужно.

Я зашла в свою комнату, где слуги предварительно зажгли камин и поставили ужин, стянула свой плащ и рухнула на постель, устремившись в потолок. За окном сквозь единичные снежные тучи просачивался серебряный лунный свет, а огни столицы, подобно светлячкам в траве, наполняли город снаружи особой атмосферой. Но я чувствовала себя отстраненной от всего этого: я просто хотела побыть одна и для себя.

Случается, что мы очень много отдаем своего существа: вкладываем не только какой-то труд или душу – будто строим что-то из кусочков самого себя. Сначала это воодушевляет, дает задор и силы делать это еще и еще. Ведь так прекрасно созидать! Но в дальнейшем кажется, будто бы с каждым последующий дарованным кусочком ты отдаешь свои жизненные силы. И распадаешься. Вот именно в это время надо остановиться, потому что ты можешь спасти себя и восстановить потраченное, чтобы потом дарить снова. Но если ты продолжишь, то рискуешь погубить и потерять свое духовное начало.

Я даже не заметила, как под этими мыслями пелена сна, подобно туману, окутала меня, и я отдалась долгожданному забвению, отставив все тяжбы этого дня позади.

Было уже за полночь, когда Найт отпустил нас с Каленом, и мы забрались на свое излюбленное место. Мы взяли с собой свой ужин, состоявший из хлеба и сыра, а Кален не забыл прихватить еще с собой горячее вино с травами (я помню, что Сумеречница упоминала об этом напитке из своего мира, но его название я забыл). Я же ограничился сладким отваром из трав и ягод.

Небо было практически безоблачное. Лишь изредка попадались легкие снеговые тучи, которые закрывали своей дымкой серебряную луну и черное небо, усыпанное миллионами огней. Всегда ночное небо мне казалось родным. Я всегда поднимал глаза наверх и видел в каждой звезде чью-то душу. Разумеется, я не мог бы знать их или тех, кем они, возможно, были при жизни. Но я всегда чувствовал, что они добры, что смогут помочь, что поддержат, даже не зная, кем ты являешься. Ощущение того, что ты не один на свете, несравнимо ни с чем другим в момент великой скорби. Но сейчас, поднимая глаза вверх и созерцая бессмертный и завораживающий звездный свет, я ощущал себя покинутым и одиноким.

– Что с тобой такое? – спросил Кален в промежутке между едой и вином, – На тебе лица нет. Да и ведешь ты себя сегодня особенно отстраненно.

Я повернулся к нему и увидел искреннюю тревогу в его глазах. В лице друга я смог рассмотреть то, что искал только что на небе, от чего мне вмиг стало легче, а сердце наполнилось блаженным теплом.

– Нет, все хорошо, – с притворной улыбкой ответил я и опустил глаза на хлеб, который держал в руках. Подняв на него взгляд снова, я увидел, что он мне не поверил и даже не отвел обеспокоенных глаз, – Тяжелая выдалась битва, а потом сразу же усиленная охрана города. Не было возможности отдыхать.

– Ты и к ней не рвешься все это время, – продолжал он все с тем же обеспокоенным лицом, – С тех пор, как вы уехали из столицы в пустыню, а там – на север, ты очень сильно изменился.

Я еще сильнее поник при упоминании об этом злополучном песчаном крае: не смог совладать с собой. Кален это сразу же и приметил.

– Значит, что-то все же произошло там? – Кален пододвинулся поближе.

– Да, – я посмотрел в сторону моря, рассказывая так, будто докладываюсь, – Мы приехали в Сохаг, где ей назначили встречу Садики и Ахом. Как потом выяснилось, они знаю о том, что происходит здесь и предложили ей дипломатический брак с одним из их сыновей. Она не дала ответа, а сказала, что подумает, на что ей дали месяц. Я узнал об этом в тот же вечер, когда пришел позже ее навестить.

Кален тяжело выдохнул и отхлебнул вина. Потом протянул его мне. Я какое-то время смотрел на него, а потом принял у него флягу. Горячая, обжигающая горло жидкость наполнила меня. С начала она показалась горькой и противной, а потом, оказавшись в желудке, очень теплой и приятной.

– Его не так пить надо, а пробовать, – говорил Кален, забирая флягу, пока я кривился от непривычного вкуса, – Как пищу вкушаешь, которую никогда не ел и хочешь хорошо распробовать. Но самое приятное от этого напитка наступает несколько позже.

Он снова вернулся на свое место и отхлебнул вина, закусив его следом хлебом.

– Это следовало когда-то ожидать, – проговорил он.

– Почему она не отказала сразу? – не удержался я, поскольку на меня нахлынула волна обиды и беспомощной немощи, – Она же сама понимает, что всесильна, что ей этот союз без надобности – только ей в убыток.

– Конечно, но ведь и в нем есть свои плюсы. Сохаг, насколько я помню, город, который стоит на золотых копях?

Я уныло кивнул. Я начал чувствовать, как алкоголь действует на меня: раскрепощает мысли, освобождает от внутренних оков. Я очень явно стал ощущать то, как вырывается наружу все то, что я сдерживал в себе все это время.

– А союз-то не бесполезен, – заметил Кален.

– Я это знаю. Но тогда я ушел. Сказал, чтобы она делала так, как считает нужным для Империи. Сказал, чтобы она поступала как правительница и решала свою судьбу сама.

– Ну и дурак же ты, – ответил Кален.

– Лучше было бы сгубить всю Империю, поддавшись абсурдному влечению? Да и как я смею выдвигать свою кандидатуру на место рядом с ней? Я всего лишь покорный слуга! Мой удел молчать и повиноваться.

– Насколько я помню, Император Долорос взял в жены крестьянку, – мы с Каленом одно время слышали много историй и приданий про предыдущих правителей, – И до этого многие хранители связывали свою судьбу с простолюдинами или кем-то ниже себя по статусу.

– У них не возникало необходимости сплотить Империю.

– Конечно, вопрос весьма спорный, но все же, – Кален посмотрел на меня и уныло ухмыльнулся, – Что она тебе ответила?

– Что те, кого ей предлагают, не стали бы прятаться и бояться всякого шороха. Они не стали бы бояться слухов, а напрямую бы заявили о своих правах и желаниях.

– Ты получил четкий алгоритм действий, мой друг.

– Я не могу так, Кален, – я застонал и схватился за волосы, прижав голову к согнутым коленям, – Как я могу идти против ее воли? Ведь я же простой слуга. Она должна решать это!