Римус держался придурка стороной, потому что не хотел, чтобы Блэк случайно ударил его в нервном припадке. Но, по правде, Сириус ни разу этого не сделал за неделю. Если у него и начинали трястись руки, голос срывался, а глаза устало глядели в пустоту, то он всегда отходил от Люпина на несколько метров подальше. Видимо, не желая, случайно обидеть своими словами.

И это ебаное, блять, турне, было совсем не вовремя.

— Он стал ещё более невыносимым, — устало выдохнул Питер, глядя куда-то в сторону вокалиста.

Мародеры ехали в фургоне для путешествий в Бирмингем, и, мало того, что музыкантам приходилось по десять часов в сутки уживаться в замкнутом пространстве, так ещё Сириуса всю дорогу укачивало. И парень либо огрызался с менеджером и водителем, либо театрально отсаживался от друзей подальше. Он ни с кем не разговаривал, только слушал одну и ту же музыку в наушниках на повторе.

— Будь с ним помягче, Хвост, он старается изо всех сил… — Джеймс опечалено оглядел длинноволосого и продолжил перемешивать лапшу, которой они питались уже несколько дней. Кроме, Сириуса… Тот не ел и не пил ничего.

— Как долго это, мать вашу, будет продолжаться? — Петтигрю устало засыпал еду специями. Автобус резко качнулся в сторону, чуть не перевернув лапшу со стола. — Сука! Я говорил, как долго это, блять, будет продолжаться, а? — Питер внезапно перевел взгляд на Римуса, басист распаковывал ящик сока. — Ты умный, Рем, скажи нам… Как долго длится ломка?

Люпин измученно выдохнул, потому что, блять, он бы тоже хотел знать ответ.

— Я ебу, Пит? — Римус поднял на пухлого раздражённый взгляд. — Все зависит от человека… От недели до месяца. Скажи спасибо, что он срывается на нас, а не на алкоголе… И жуй свою, блять, лапшу.

— Он не срывается на тебе, — протянул укоризненно Питер. — Это распространяется на всех… На Джеймса, на меня, Киллиана, но не на тебя. Почему?

— Чаши весов перевернулись, — язвительно улыбнулся Римус. — Блэк уже выплеснул на мне всю ненависть, что мог.

— Эта раздражительность выходит у него непроизвольно, Питер, — похлопал друга по плечу Джеймс. — Сириус не специально. Дай ему время…

Пока друзья продолжали пререкаться друг с другом, Люпин решил попытаться поговорить с вокалистом. Хотя все его предыдущие попытки за последнюю неделю и сводились к тому, что Блэк тоскливо на него смотрел и просил оставить одного.

— Хэй, — Римус осторожно присел на кровать парня. Тот смотрел на сменяющиеся в окне виды, не переставая слушать музыку. — Будешь?

Римус протянул ему вишневый сок с трубочкой, и Блэк осторожно перевел на него взгляд, стягивая наушники.

— Я не хочу, — монотонно ответил парень. Видимо, ему было ужасно стыдно, что в последнее время приходилось убегать в туалет и выблевывать любую съеденную еду.

— Хотя бы немного? — Римус мягко улыбнулся ему, потому что в пятнадцать лет он уже пережил депрессию, после смерти матери. Он знал, какого это чувствовать себя обузой для окружения. Знал, какого это ощущать, что дальше – будет только хуже. И все твои старания бороться – напрасны.

Блэк осторожно оглядел его опухшим взглядом. Блять, он совсем исхудал, теперь скулы были ещё острее, а кожа лица – светло-зелёная.

— Немного, — кивнул брюнет и забрал банку из рук Римуса, чтобы сделать маленький глоток.

Дерьмо. Как они собирались завтра выступать? Как, черт возьми, Сириус выйдет на сцену?

— Что ты слушаешь? — Люпин поджал губы, изучая поникшего парня перед собой. Из наушников доносились знакомые мотивы гитары.

— Боб Дилан… — мимолетная улыбка засияла на губах Сириуса. — И Джонни Кэш.

Римус даже хрюкнул от прилива смеха. И этот человек себя называл, черт возьми, панком? Ещё немного и Римус в тайне выяснит, что вокалист слушает Битлз.

— Не смейся надо мной, крысёныш, — усмехнулся Бродяга, но глаза его вдруг засияли чем-то живым. Впервые за неделю.

— Молчу, — Римус сделал вид, что застегивает рот на замок.

А затем он осторожно снял с шеи Сириуса наушники и натянул их на голову. Сердце чуть не растаяло от знакомой мелодии «Girl From North Country», самой любимой песни его мамы.

Вдруг воцарилось абсолютное успокоение души, потому что за окном переливались виды на лес и лавандовые поля, а лучи солнца освещали завороженное лицо Сириуса.

— Well, if you’re travelin’ in the no-o-orth country fair! — пропел громко Римус, прикладывая руку на сердце. Он не слышал собственного голоса из-за музыки, но он, должно быть, звучал просто ужасно со стороны… Потому что Сириус начал весело смеяться перед ним. — Where the winds hit heavy on the bo-o-orderline! Remember me to one who lives there! She once was a tr-u-ue love of mine!

Римус начал вертеть головой во все стороны, размахивая руками и ощущая, как музыка разливается наслаждением по всему телу. Вспышки воспоминаний о его матери, танцующей на кухне, вспышки тёплых дней, когда он был ещё совсем ребёнком… Детская площадка, качели и смех Хоуп Люпин. Пролетающие виды и сияющее оранжевое солнце, отражающееся на улыбающемся лице Сириуса… Все это нахлынуло на него приливом бесконечного серотонина.

— Well, if you go-o-o when the sno-o-owflakes fall, — начал подпевать брюнет, судя по двигающимся губам. Наверное, Джеймс и Питер наблюдали за ними в настоящем шоке. — When the rivers freeze a-a-and summer ends!

И Римус мог поклясться, что все то зло, что он прежде видел в этом придурке, испарялось, когда… Сириус пел. Глаза сияли ярче самого солнца, и он был… Он был, блять. Сука… Римус не знал, что это было за дурацкое ноющее чувство в сердце, но Сириус был… Блять, он был… Просто… Другим. И Люпин никогда не хотел переставать на него смотреть.

Никогда.

***

Первый концерт, в Бирмингеме, вышел… не таким ужасным, как этого ожидали участники группы. Да, после скандала о передозировке, толпа была ещё более перевозбужденной, чем прежде. Но фанаты… поддерживали Сириуса? Выкрикивали его имя и подпевали, когда вокалист внезапно сжимался от приступов боли или желания отойти в сторону подышать. Многие даже принесли плакаты со словами «Сириус Блэк будет свободен», видимо, подразумевая наркотическую зависимость, а может и что-то другое. Кто-то, наоборот, писал помадой на оголенной груди «У меня есть доза», в жалких попытках заполучить внимание вокалиста. И это было, по правде говоря, мерзкое зрелище.

Но особенно удивительно было то, что больше никто не кричал в сторону Люпина оскорблений. Не трогал нового басиста и не провоцировал драки. Видимо, публика Бирмингема была, блять, куда адекватнее лондонской.

Тем не менее, Римус все равно ощущал себя измученным под конец выступления. Поэтому, когда The Marauders заехали в мотель переночевать, он быстро принял холодный душ и уже был готов провалиться в сон на дешевой кровати, в которой, наверное, жила кучка клопов.

И он бы так и сделал, если бы не решил пройтись до бара за стаканом воды. Римус натянул кардиган и вышел в пустой коридор мотеля, когда… заметил Блэка.

Темноволосый сидел на полу, поджав ноги к груди, отчаянно сжимающийся в плечи и скулящий от сильной боли.

Блять, как же жутко это выглядело. В антинаркотические рекламы нужно было включать подобные кадры.

— Сириус? — Люпин испуганно подбежал к нему и упал на колени напротив. Брюнет глотал соленые слёзы вспухшими губами. — Сириус, ты в порядке?

Тот только мотал отрицательно головой, не в силах посмотреть басисту в глаза. Худое тело тряслось.

— Римус… — прошептал Блэк, обнимая себя дрожащими руками. — Римус, я не могу зас-снуть… Т-там внизу бар… Я почти что, я почти что… Аг-хм… — Сириус сжался всем телом. — Я не м-могу.

Черт, ну конечно. На первом этаже был бар с бесконечным количеством алкоголя. И Мародеры оставили этого придурка одного в комнате?

— Хэй, — прошептал Римус, сердце бешено колотилось в груди. — Поднимайся… Давай.

Люпин обхватил Бродягу, как размякшую куклу, за талию и повалил на себя. Парень был тоненьким и лёгким, словно пушинка.