– Все в порядке, я же уже сказал. – Когда надо он умел быть очень жестким.

Мы сидели в кафе и улыбались друг другу. Молчание рядом с ним больше не казалось мне гнетущим – он был одним из немногих людей (если не вообще единственным), с кем мне было хорошо молчать.

Годы спустя я рассказала эту историю Пете – его младшему брату. Тот не захотел признать мужество старшего брата, и в ответ рассказал другую историю. Но она была не о силе духа и тела, а о силе денег.

Суть была в следующем. Петя и компания пили в ресторане. Использовав стакан, его разбивали, бросив на пол. И так было каждый раз, когда звучал новый тост или когда просто выпивали. Это казалось пьяным молодым людям прекрасной забавой. Петя, вероятно, хотел впечатлить меня тем, что он и гулять умеет, и вон как весело проводит время, и денег не считает.

Не знаю, чего ждал Петя, только меня история не впечатлила. Я ответила, что так могу даже я. И не только я, а любой дурак, у которого есть деньги. А ты попробуй не разбить об твердый пол, а раздавить в мягкой ладони. Слабо? То-то же.

Петю я помнила еще подростком. Они жили втроём с Мишей и их бабушкой, Клавдией. Бабушка приходилась матерью их отцу и была довольно предприимчивой – владея двумя квартирами, в одной из них она жила с внуками, а вторую сдавала. А как иначе выживать на нищенские пенсии? Тем более с двумя пацанами, один из которых уже совсем взрослый, а второй подрастает. Не знаю, помогал ли ей их отец, но она справлялась.

Простая, мудрая, с добрыми светлыми глазами под стеклами больших круглых очков, Клавдия сразу приняла меня в семью. Она была полна жизни и сил: крепкое и полное, как могучий дуб, тело, волны коротких седых волосы, кокетливая яркая помада. Я до сих пор не понимаю, как у такой женщины мог вырасти нарко- и алко-зависимый сын и передать это сыновьям – она казалась почти что ангелом во плоти.

С Петей же мы не общались. Никак. Совсем. Иногда мы с Мишей встречали его на улице, тогда старший брат подходил к младшему, они что-то мурчали между собой, и мы шли дальше. Петя казался тихим и замкнутым маленьким мальчиком.

Не знаю, как относилась ко мне бабушка Клава на самом деле, но даже если она и недолюбливала меня – ей хватало мудрости это не показывать. Мишина бабушка делала все, чтобы быть мне другом и в отличие от моей матери – полностью принимала и меня в качестве выбора своего старшего внука, и нас с ним как пару.

В какой-то момент вторая квартира освободилась, и вместо квартирантов туда практически переселились мы с Мишей. Возможно, он долго уговаривал бабушку – мне неизвестно, я никогда не знала через какие сложности Миша проходил на пути к цели, я видела только конечный результат. О преградах на пути он деликатно молчал.

Мы перестали шататься по кафе и стали проводить все больше времени в квартире. Я не отследила, когда это случилось, но я уже давно не видела холодную пустоту в его глазах. Это были те самые голубые ели.

Мы слушали музыку, курили, молчали, говорили, снова молчали, целовались и… всё. Миша не пытался склонить меня к чему-то большему несмотря на то, что мы были одни, в пустой квартире.

Моя мать бы очень удивилась. Ее любимцы – воспитанные мальчики из приличных семей подобной деликатностью не отличались. Каждый пытался получить доступ к телу. Одни использовали уловки и хитрости, другие в наглую распускали руки. И то, и другое было омерзительным и совершенно неприемлемым в моей картине мира. Ровесники и те, кто постарше, девственники и уже испорченные женщинами – все были одинаковыми. Все. Но не Миша. Он вел себя, как джентльмен – максимально вежливый, чуткий и, как ни смешно, целомудренный.

Случалось, он обнимал меня в какой-то неподходящий момент, и я рефлекторно напрягалась, зажимаясь в его руках или мое лицо искажала секундная гримаса – Миша отстранялся, заглядывал в мое лицо и спрашивал все ли в порядке. Мне не нужно было даже говорить ему что-либо.

И это было особенно ценно, учитывая как много раз я сталкивалась с тем, что мое «нет» не хотели слышать и все равно лезли кто под юбку, кто в бюстгальтер. Я считала это одной из форм насилия. Слабой, неявной, за которую невозможно предъявить что-либо юридически, но разве от этого что-то менялось? Разве от этого становилось приятнее? Нет. Я выражаю нежелание, не надо пытаться получить свое во что бы то ни стало. Тоже мне, альфа-самцы!

Все было хорошо, настолько, что становилось скучно. Миша любил меня чуть ли не до обожествления – не давал повода усомниться ни в нем, ни в себе, не смотрел ни на кого другого, видел во мне что-то лучшее и большее, чем то, что видела в себе я сама.

Мне захотелось встряхнуть его и разнообразить наши отношения – не хватало эмоций и хотелось немного драмы. Я решила хоть немного качнуть Мишу и вывести его из состояния спокойствия.

Я уже срежиссировала идеальную ссору у себя в голове и была полна решимости устроить шторм в стакане воды. Едва ничего не подозревающий Миша открыл дверь, как я отвесила ему, как оплеуху, порцию претензий.

Мой парень выглядел удивлённым. Я ждала что же он сейчас сделает, хладнокровно затаившись.

– Зая, – сказал он мягко и спокойно, – что случилось, почему ты ругаешься? Тебя кто-то тебя обидел?

Я опустила глаза, но Миша пытался заглянуть под мои ресницы и прочитать ответ. Я молчала.

– Зая, что случилось?

Мне пришлось ретироваться.

– Я же сказала, что случилось. Но я не хочу об этом! – поспешно остановила я его, видя, что Миша собрался направлять МЧС на борьбу с несуществующим штормом.

Мне стало стыдно. Разве он дал мне хоть один повод вести себя так? Нет. Что же я тогда делаю и, главное, зачем? Больше никогда я не пыталась поругаться с ним. Тут само просится: «и жили они долго и счастливо», но нет. Не жили. А должны были…

Все как будто бы шло к тому, что мы должны были пожениться. Мы сходились во многом: во взглядах на совместную жизнь в обручальных кольцах, какими должны быть люди, поставленные в такие обстоятельства; что можно, и чего нельзя; я говорила о том, что женщина замужем должна оставаться красивой и если носить халаты, то только шелковые. Но главное – никаких детей! Миша соглашался. Во всем.

Мы не говорили о свадьбе, никто ничего никому не предлагал, но это витало в атмосфере и между нами.

Я была с ним счастлива. Всю мою жизнь мне говорили какая я необычная и считали это комплиментом. Но я вертела на одном месте эту необычность. Я ощущала себя белой вороной и изгоем, а мне просто хотелось быть как все – нормальной девушкой, а не иконой чудачества. С Мишей я чувствовала себя именно так – нормальнее некуда.

Глава 4. Знаешь ли ты, что он?..

Будь осторожнее в своих желаниях. Хотелось драмы? Получите и распишитесь! Дело было поздно вечером.

Я недавно вернулась от Миши, когда в дверь позвонили. На пороге стояли парни из моей музыкальной банды. Мы играли какую-то хреновину дома у Лёньки – нашего ритм-гитариста. Хуже всех приходилось барабанщику – он использовал кастрюли и картонные коробки в отсутствии барабанной установки. Ну не таскать же ее на репетиции в однокомнатную квартиру каждый раз, когда мы собирались? Это было бы нереально.

– Ларис, привет, – сказал темноволосый, курчавый и голубоглазый Ленька. Мы обнялись. – Ты извини, я с плохими новостями, но сразу перейду к делу.

– Так… – я напряглась. Лёнька был какой-то взъерошенный, на эмоциях и это не предвещало ничего хорошего. – Что случилось? – все еще держа свои руки на его плечах, спросила я.

– Ларис… – он виновато опустил глаза вниз, а потом поднял взгляд и посмотрел на меня пронзительно – Ты знаешь, что Миша – наркоман?

Я осторожно ответила:

– Я знаю, что это было раньше, но, насколько я знаю, этого давно нет.