— Я просто хочу понять, Диана, как это произошло. Ты не похожа на человека, способного на суицид.

— Ты просто плохо меня знаешь, — едва уловимый смешок и снова тишина.

Даже не знаю, какие эмоции сейчас наполняют меня. Нет ни разочарования от несостоявшегося секса, ни злости от вскрывшегося факта, ни усталости от тяжелого дня. Только какая-то странная всепоглощающая тоска и нежность к девушке, спрятавшейся в моих руках. И радость, что она стоит сейчас здесь, рядом со мной, и шумно дышит прямо в гулко стучащее сердце. Мне вдруг отчетливо захотелось, чтобы этого момента, который заставил принять такое отвратительное решение, в ее жизни никогда не было. И я смог ее от этого оградить.

— Я так понимаю, ты не будешь рассказывать?

— Джеймс, пожалуйста, не дави на меня. Сегодня явно не тот день, когда я хочу делиться подобными вещами. — Встречаемся взглядами, и что-то внутри екает. — Когда буду готова, то расскажу тебе. Я обещаю.

Киваю в знак согласия и кладу ладонь на ее щеку, поглаживая указательным пальцем. Никакие слова не выразят царящей вокруг атмосферы. Опускаю голову и целую девушку так нежно, как только могу. А затем крепко-крепко обнимаю.

— Я поеду. Только покажи мне дорогу к выходу из твоей берлоги.

— Ты можешь остаться. Я даже могу не приставать. — Подмигиваю. — Отвезу тебя.

— Нет, не надо! — уперлась руками мне в грудь. — Я сама. Мне нужно подумать. — Видя мое намерение отказать, добивает: — Пожалуйста.

Не хотя соглашаюсь. Диана только улыбается, но ничего не говорит. Так и не опуская руки, идет рядом со мной в холл, по пути подбирая свои вещи и одеваясь на ходу. Когда мы остановились у лифта, первой нарушила возникшую тишину.

— Извини меня.

— За что? — удивленно вскидываю брови.

— Что ты не получил удовольствия.

Говорит, а щеки просто пылают. Губы невольно растягиваются в широкой улыбке, когда ее слова действительно заставляют трепыхаться. казалось бы, давно застывшее сердце. Снова привлекаю девушку к себе, целуя в лоб.

— Поверь, я то как раз его и получил. И отказываться от новой порции кайфа не собираюсь. — Целую в губы. Долго, размеренно, чувственно. — Пока даю тебе передышку, но мы наверстаем. Иди, маленькая. Завтра увидимся. — Получив на прощание череду быстрых поцелуев на лице, девушка покинула апартаменты.

В гостиной плеснул бурбона в стакан, пытаясь успокоиться и совладать с телом. Руки не слушались, пульс срывался в бег. Дурное предчувствие волной окатывало меня, бросая то в жар, то в холод. Перед глазами постоянно всплывали три тонких еле выступающих линии, пересекающих голубые вены. Я не думал о крышесносном сексе, который мог состояться, что не похоже на меня. Каждая мысль в воспалённом мозгу — что должно было случиться, чтобы она захотела сделать то, что сделала?

Звонок мобильного, разорвавший тишину комнаты, в которой я даже не помню, как оказался, вырвал меня из размышлений. Отставляю бутылку, с горла которой вот уже некоторое время успешно пригубливаю, позабыв о стакане, и направляюсь к не прекращающему орать телефону. Увидев на дисплее имя звонившего, мигом напрягся.

— Пап, привет! Что случилось?

— Сын, прости, что так поздно, но у меня форс-мажор.

— В чем дело?

— Я застрял в Китае. Здесь жуткая непогода на несколько дней, я не могу выбраться, а завтра нужно быть в Париже, — отец громко чертыхнулся, что на него не похоже, и продолжил: — тебе придется лететь. Я не знаю, когда смогу сменить.

— Хорошо, я понял тебя. Скинь мне всю информацию по твоим планам в Европе.

— Спасибо, Джеймс, все найдешь на почте. Буду держать тебя в курсе.

Попрощавшись, скидываю звонок и заказываю билет на утро. Пишу Диане, рассчитывая на то, что разлука не окажется длительной.

Джеймс Тернер: Маленькая, планы меняются. Нужно срочно лететь в Париж. Надеюсь, что это ненадолго. Обнимаю.

Ответа я так и не дождался.

Диана

Прошло две недели, как Джеймс улетел. Две недели редких сообщений и еще более нечастых звонков. Он все время занят, а я не хочу надоедать. И расстались мы на не очень приятном для меня моменте неожиданного откровения. Я хочу все объяснить, но когда буду готова.

Две недели утомительного однообразия, и вот мы летим в самолете рейсом Нью-Йорк — Лос-Анджелес, направляясь на вечеринку по случаю дня рождения отца Хлои — Сэмуэла Ричардс. Эштон уснул где-то на середине пути, не справившись в битве с мандражом, предоставляя нас с подругой возможность поговорить.

— Не звонил? — качаю головой, отворачиваясь к иллюминатору. — Скорее всего, занят, Ди. Все-таки, он вице-президент.

— Да я понимаю все. Меня не это гложет.

— А что? — Хло учтиво кладет мне руку на плечо, тихонько поглаживая его через ткань пуловера.

— Как мы расстались. А именно то, что он мог надумать.

Запускаю руку в волосы, расчесывая пятерней. Подруга забрала у бортпроводника свой кофе, сделала глоток и снова повернулась ко мне.

— Он все поймет, я уверена. Ты собираешься ему рассказать?

— Конечно. Так будет правильно.

Повисла тишина. Ни я, ни Хло не нарушали уютного молчания, пока голос пилота не пронесся по кабине, оповещая о скорой посадке.

— Волнуешься? — обращаюсь к блондинке.

— Да. Сильно.

— Я с тобой, — взяла ее за руку, крепко сжав. — Ты же знаешь.

— Только это и спасает. Потому что сейчас, — Ричардс бросила взгляд на спящего в соседнем ряду мужчину, — он мне точно не поддержка.

Когда самолет приземлился в Международном аэропорту Лос-Анджелеса, нас уже ждали. Сэмуэл Ричардс, который долгое время не видел единственную дочь, прислал за ней водителя. Сам же даже не явился. На явное удивление Милдстоуна данным фактом я только лишь пожала плечами, стараясь не заострять внимания, чтобы еще больше не вгонять в тоску Хлою.

Разместившись в представительском мерседесе, мы добирались уже знакомыми дорогами. Каждый из нас бывал в Калифорнии, в частности в городе ангелов. Но Эштону впервые предстояло окунуться в атмосферу морозильной камеры чувств четы Ричардс. До сих пор не могу взять в толк, как у таких деревянных на эмоции людей могла родиться такая зажигалка?

Подъезжая уже к знакомому монолитному особняку Хло заметно напряглась, взяв за руку своего мужчину и одобрительно ему улыбнувшись. Было видно, что Милдстоун сильно нервничает, хотя даже не представляет, что ждет его внутри. Машина остановилась на подъездной дорожке, вокруг которой местность буквально утопала в шедеврах садоводства, не смотря на стоящий для этих местностей холодный октябрь. Пока водитель разгружал наш багаж, входная дверь широко распахнулась, явив нам Николь Ричардс собственной персоной. Стройная женщина среднего роста, облаченная в платье-футляр, ожидающе смотрела на нашу троицу, пока мы подходили ближе.

— Хлоя, — скупо отозвалась ее мать, слегка приобняв девушку за плечи.

— Привет, мама!

Хло же не стеснялась проявлять чувства и стиснула женщину в крепких объятиях. Николь лениво улыбнулась, переводя взгляд на меня.

— Диана, — кивает в мою сторону и переводит оценивающий взгляд на Эштона, мгновенно выпрямившего спину, будто в нее вбили кол. — А вы, наверное…

Николь сделала вид, что вспоминает, как зовут парня ее дочери, чем вызвала негодование блондинки.

— Эштон, мама! Эш-тон!!! Ты прекрасно знаешь, как его зовут!

— Ах, да, Эштон, — закатывает глаза. — Проходите, располагайтесь.

В молчании, лишь под сопровождение цокающих каблуков хозяйки дома, добираемся до гостиной.

— Отца пока нет, ужин подадут к его приезду. Ваши комнаты в правом крыле. Хлоя, — будто раздавая указания прислуге, Николь развернулась к дочери и показала наверх, — три спальни в конце.

— Три? Почему три?

— Ну, я вижу здесь три человека. А со зрением у меня все в порядке.

— Почему мы с Эштоном должны жить в разных спальнях? — голос подруги отдавал свистом.

— Потому что пока ты находишься в нашем доме, будь добра, следуй отцовским порядкам, а не превращай особняк в бордель!