– Спасибо, брат, – сказал Борис. – Ценю твою откровенность. Век не забуду. Будет плохо в Полыни, приезжай к нам, подыщем тебе место.

«Вот оно как, – подумал Ягайла, кивая с благодарностью. – Пожалуй, даже с долгоиграющей пользой для себя выдал Казимирову тайну».

– По поводу замятни в Нордланде, – сказал он вслух, – я кажется, могу угадать позицию Гардарики по сказанному выше. Вы не будете ввязываться.

– Угу, – сказал Борис. – Пусть разбираются сами.

– Торговые пошлины…

– …сохранятся, как при Василии.

– Полыняне…

– …смогут исповедовать свою веру. Никто им препятствий чинить не будет.

– У меня больше нет вопросов, – развел руками Ягайла.

Борис только усмехнулся, сложив на груди руки.

Тут, как будто по сигналу, раздался уже знакомый Ягайле условный стук. В комнату скользнул Владимир и замер у дверей, выразительно, даже с каким-то сочувствием глядя на Бориса.

Борис обернулся к нему, тяжело вздохнул.

– Пора?

– Да, его величие плачут, зовут вас. Медведя уже покололи.

– Вот черт, – Борис стукнул кулаком по столу, – не до того сейчас. Не тот настрой. Есть и поважнее дела, чем с медведями силой мериться. Ладно, ничего не поделаешь. Если он разревется, еще приступ какой с ним сделается.

Ягайла поперхнулся.

Большой человек усмехнулся в бороду и сказал:

– Бери свою шубку да пойдем. Как я говорю и как мыслю, ты увидел. Теперь посмотришь, как я хватаюсь за жизнь.

«Неужели он это серьезно? – подумал Ягайла. – Человек это или дьявол?»

Вечером, ближе к закату, на рыночную площадь за Красной стеной явился долговязый покупатель с ярко-рыжими волосами. В закатных лучах его шевелюра горела огнем. Пока он шел по рядам, сунув руки в широкие карманы, продавцы кивали ему, и он отвечал тем же. Около торговца мехом он остановился, перекинулся парой слов, а потом случилось неслыханное: покупатель отдал деньги, а товар не взял.

– Он, – подняв глаза вверх, сказал рыжий, – велел передать: шуба та по виду не шестьдесят кун стоит, а вдвое больше. Вот мы тебе из худого полынского кармана за нее вдвое и доплатим. Ты шубу продал, а мы на нее мир купили. Всегда бы так.

Посол Ягайла, вернувшись из Гардарики, написал: «При слабоумном сем царе состоит умный человек Борис. Он имел неосторожность или, наоборот, нарочно сказал про дружбу Гардарики с королевой Альбиной. Воевать Альбина вряд ли соберется, но торговлю может попортить. Возможное присоединение Старгорода и Смолянской земли видится отсюда в нерадужном свете и сулит множество проблем. В первую очередь, гардары, хоть и народ невоинственный, но многочисленный, объединенный своей варварской верой, по неведению своему воспротивятся власти правителя другой веры, и это сплотит соседа нашего лучше любой самой умной реформы, кои, впрочем, тоже при Борисе затеваются (о том я писал вашему величеству отдельно). Сейчас выгоднее всего, по моему скромному мнению, занять выжидательную позицию. Подданные вашего величества жалуются на продолжительные военные действия и выросшие посредством этого налоги, так что от некоторого перемирия может быть ощутимая польза, особенно ввиду намечающегося осложнения в северном направлении. Если отношения с Нордландом потребуют решительных действий, борьба с Гардарики только оттянет на себя столь необходимые ресурсы».

Борис не умел читать по бумаге. Вместо этого он обладал более важным навыком: разбирался в людях. Едва Борис увидел посла, сразу понял: трус, дурак и подкаблучник. Эти невыгодные качества выдавали в нем коровьи глаза, безвольный подбородок и большие влажные губы. Борис даже расстроился: он тут целое представление приготовил, а старый черт Казимир уже настолько выжил из ума, что держит этаких тюфяков. Борис верил: человек – игрушка в руках высших сил, и они лепят и мнут его по каким-то своим законам. Что за законы, неведомо, но только все налицо: у зайца быстрые лапы, у волка острые зубы, а у тюфяка и подкаблучника – большие губехи.

Композиция у Борисова представления была трехчастной.

Сначала нужно было показать послу, кто теперь в державе настоящий властитель. Дурака Прокла вывели во двор, чтобы посольство натолкнулось на него и оконфузилось. После приветствий и титулования Проклу велели отослать послов к Борису. Предполагалось, что послы смутятся (не признали царя), обрадуются (царь – дурак и вроде бы не опасный, не чета папаше) и заинтересуются (кто же тут настоящий правитель?). Эту часть Борис называл про себя знакомством.

Вторая часть (провод через дворец и ожидание) под условным именованием «первое свидание» должна была показать, чем богаты, но в то же время щелкнуть по носу и устрашить: знай свое место. Для того Владимир повел Ягайлу по самым богатым залам и даже сквозь птичник. Потом долго водил по непарадным комнатам, чтобы напомнить послу его скромное положение. Побитого Федьку Косого бросили перед ним, чтоб устрашить и напомнить о суровых временах Волка.

Заключительную часть Борис, отличающийся своеобразным чувством юмора, называл про себя «любовной борьбой», дабы придать всей композиции скабрезный оттенок. Имелось в виду следующее: познакомились, пошли на первое свидание и сразу после отпраздновали любовную викторию. То есть посол в результате должен был полностью принять условия Бориса. Так и вышло. Только можно было не городить огород и одарить шубкой, все остальное дурак по скудоумию своему не разобрал и не понял. Выходит, прав был рыжий Шуйца, организовавший всю эту авантюру с лисьим мехом: слежку, ограбление и прочее. Редко когда переговоры о мире обходятся столь малыми тратами. Хоть Шуйца – дрянь-человек, но эту его заслугу следует запомнить.

Вообще вся эта трехчастная придумка не отличалась особым изяществом, и Борис отдавал себе в этом отчет. По-видимому, переоценил любовь полынян к сложносочиненным церемониям.

Борис шел по коридорам более короткой дорогой, не той, что вели Ягайлу. Посол семенил следом, перебросив шубу через плечо, едва поспевая за размашистым шагом великана.

Несмотря на то, что Борису не впервой было идти на смерть, страх, угнездившийся где-то в животе, протянул свои ледяные щупальца по всему телу. Тут одно из двух: завтра он проснется либо в своей постели, либо на небесах. Борис успокаивал себя тем, что даже раненый, умирающий, разъяренный медведь лучше безумного Волка, с которым ему приходилось иметь дело. Медведем движет понятный инстинкт – выжить, а от Волка, блуждающего в сумерках душевной болезни, можно было ожидать чего угодно.

Борис толкнул дверь пиршественной залы. Взгляды всех присутствующих впились в него. Он ощущал эмоции, разливающиеся по залу: ужас, страх, отвращение, злую радость и любопытство. Еще бы, у них на глазах только что копейщики потыкали несчастного мишку острыми копьями.

Войдя в зал и оценив обстановку, Ягайла прыснул куда-то к своим.

Борис посмотрел на медведя, которого дюжина молодцов едва удерживали на цепи; на копейщиков у стен, чьи копья были замараны медвежьей кровью; перевел взгляд на Прокла, возбужденно скачущего на троне и потрясающего кулаками; ободряюще кивнул сестре, чье волнение выдавали только мертвенная бледность и то, как она судорожно стиснула подлокотники.

Одним резким движением, рассыпая пуговицы, Борис сорвал с себя рубаху. Тонкая ткань не защитит от медвежьих когтей, а вот голое тело, наоборот, поможет: по малейшему колебанию воздуха определит, куда метит мохнатый противник, и само бросится прочь. Зрителям открылся крепкий Борисов торс, рассеченный шрамами. Если шрамы украшают мужчину, то Борис был писаным красавцем.

Борьба с медведями – еще одна сатанинская забава, которую измыслил проклятый Волк. Скольких людей задрали медведи на глазах у Бориса! Волк приучил к кровавому зрелищу и своего сыночка, да так крепко, что тот кричал до исступления, если не показать ему желаемое. Прокла отговаривали до последнего, иногда даже удавалось, но, к медвежьей досаде, не так часто.