Борис тратить человеческие жизни не любил, поэтому велел медведям пускать кровь и шел на них сам. Глупо, опасно, но, с другой стороны, важно: показать наглядно старым, проверенным способом, кто тут самый большой и злой мужик. Умирающий медведь – противник еще более опасный, чем медведь здоровый, но фитиль его ярости короток: нужно продержаться, пока силы не оставят его, и тогда добить.

Было у Бориса еще три причины, зачем биться и ставить на кон свою жизнь.

Первая: искупление. В бытность свою волчонком он наделал немало лихих дел. Теперь, выставляя себя против медведя, защищая чужие жизни, он чувствовал, что делает доброе и обходится малым злом.

Вторая: напряжение умственных сил. В моменты наивысшей опасности сознание очищается, и в голову приходят самые верные решения. На государственной службе это очень полезно.

Третья: предназначение. В детстве Борису один старик по руке предрек долгую жизнь и небывалое величие. Борис не верил во всю эту церковную чушь, в Царицу и ее пророков, в россказни священников, но каким-то особым чувством ощущал, что на этом свете ему уготована особая роль. Кем? Загадочными и неисповедимыми высшими силами. Но если это не так, если всем движут случайности, если нет у него никакой особой роли, если предсказание – чушь, то этот бой, эта конкретная минута, этот вздох – все это может стать последним.

Вот сейчас и узнаем.

Борис взмахнул рукой. Служки с заметным облегчением побросали медвежьи цепи. Медведь наклонился вперед, сделал несколько неуверенных шагов и, удивленный тем, что сила, сдерживавшая его, улетучилась, остановился на месте.

Борис выбросил постороннее из головы. Теперь мысли текли двунаправленно. Часть сознания Бориса сконцентрировалась на мохнатом противнике, другая – на важных государственных делах.

Медведь, ростом с Бориса, был еще совсем молодым. В его узких, прищуренных глазках читались удивление, злость, боль и что-то еще: смесь неуверенности и страха. Эта неуверенность наблюдалась во всей его нескладной фигуре. Зверь переступал с ноги на ногу и гремел цепями. Борис жалел неразумное животное, но, ничего не поделаешь, придется совершить пресловутое малое зло.

Борис в несколько прыжков добрался до медведя, размахнулся и дал кулаком в ухо.

В драке часто побуждает тот, кто ударит первым. Война – суть большая драка. А когда у тебя сломаны обе ноги, одна рука отсохла, а вторая беспалая, вступать в боевые действия крайне неразумно. Возможно, сегодня Борис уболтал этого дурака-посла, но кто знает, насколько хватит этого выговоренного перемирия. Полынь – сосед злой и алчный, так что надо укреплять западную границу. И начать надо со Смолянской земли. Тамошние крепости – битые-перебитые, чихни – развалятся, просто чудо, что полыняне еще их не отвоевали.

Медведь зарычал, ошалело замотал головой и попятился. Борис ткнул его левым кулаком в волосатый живот, а потом хорошенько вдарил по морде правым.

Опасности идут не только от внешних врагов, но и от внутренних. Былые соратники сидят по тюрьмам под хорошим надзором. Об этой напасти можно на время забыть. Гораздо хуже, если народ взбаламутится, а этого только и жди, коли ослабишь удила. Какое же у нас самое слабое место? Где же первым может вспыхнуть?

Медведь неуклюже замахал лапами, злость вскипела в нем с новой силой. Борис отскочил назад. Медведь пошел на него. Ярость забурлила в нем. Свои последние силы он намеревался истратить, чтобы забрать с собой ненавистного врага.

У нас тут все как солома, брось лучину – вспыхнет. Наипервейшая потребность человека – утоление голода. От этого сразу множество проблем может происходить. Значит, нужно продумать сразу два направления: как накормить и как защитить тех, кто кормит. Как кормить, более-менее понятно: наладить наконец нормальное сообщение между разросшимися землями. Починить дороги, устроить новые, восстановить почтовые станции, снизить налоги для купцов, организовать для крестьян послабления: простить беглых, смягчить поборы, дать возможность уйти от злого хозяина. Только вот если не жать людей налогами, откуда брать деньги в казну? Борис для себя этот вопрос решал так: надо перестать воевать. Война – настоящая помойка для денег. Поэтому-то и надо все силы бросить на защиту, а не нападение. Хватит, повоевали уже.

Медведь заревел и опустился на четвереньки. Было видно, что силы стремительно покидают его. Он замедлился, но по-прежнему оставался грозным противником. Борис теперь держался от него на расстоянии, ближе к столам, что заставляло гостям изрядный дискомфорт. Все тело – оголенный нерв, дрожащая струна, натянутая тетива. Медведи – быстрые звери, одно неверное движение, и ты не жилец.

Посол, черт, затронул чувствительную тему: на востоке, в далеком Глухове, набухала грозовая туча. У тучи было имя: царевич Алексей. И пусть туча была еще маленькой – так, тучка – и не сотрясала землю своими громами, закрыть глаза на ее присутствие мог только слепой. Со временем она грозила превратиться в настоящую бурю. Борис знал, что прямо сейчас на него смотрят завистливые взгляды; кое-кто по-настоящему мечтает о том, чтобы медведь порешил вознесшегося временщика. Эти же самые взгляды рано или поздно обратятся к глуховскому сидельцу, если уже не обратились. И что прикажете с этим делать?

Медведь прыгнул на Бориса, и тот, не угадав движение зверя, оступился и вместе с ним повалился прямо на стол с угощениями. Гости с криками бросились врассыпную. Яства, тарелки и столовые приборы посыпались на Бориса. Что-то холодное шлепнулось на грудь, Борис схватил это и, не раздумывая, бросил в лицо медведю. Оказалось, рыба.

Бориса спас осетр.

Медведь отвлекся на рыбку, потянулся за ней носом. Этого мгновения оказалось достаточно, чтобы человек выскользнул из-под животного и отскочил прочь.

Страшное мгновение наступило в жизни Бориса. Все события, ее составлявшие, пронеслись вмиг перед глазами. Он оглянулся по сторонам, ища в лицах сочувствие. Вокруг – две эмоции: панический страх за жизнь и злая радость в предвкушении его, Борисовой, смерти. Первое он прочитал по темным окружностям раскрытых ртов, второе – по чертикам, пляшущим в глазах.

И Борис вдруг осознал: не с медведем он борется, но со своей безжалостной судьбой. Он высоко вознесся, потому что был ловчее, сметливее, хитрее и сильнее всех. Он думал, что высшие силы ему благоволят, в небесах он видел улыбку, которой его дарил неведомый доброжелатель – а, может, доброжелательница. Сейчас эта улыбка представилась ему оскаленной звериной пастью. Он увидел с поразительной ясностью, что всю свою жизнь шел по тонкому волоску над ямой с дикими животными. Всего шаг – и пропал. И не только он, но и вся его семья, сестра, жена и дети. Чудище наверху, его злая судьба, голодное и безучастное: либо сожрет его, либо удовлетворится тем зверьем, что скалится на него снизу. Зверье – тело. А голова – там, в Глухове.

Борис понял: только что он подписал Алексею смертный приговор.

Гости со всех сторон вопили, Прокл улюлюкал на троне, окруженный дрожащими охранниками, Ирина, сестра, потеряла самообладание и кричала однообразно: «Борис! Нет! Борис! Нет!»

Борис, перепачканный, взмокший, поднялся во весь свой великанский рост, заревел и со всей силы ударил медвежью голову ногой, обутой в подкованный железом сапог.

Медведь тихонько пискнул и завалился на бок. Разъяренный Борис бил его снова и снова, вкладывая в удары весь свой страх. С губ его слетали страшные проклятия. Кого он ругал? Себя или своего врага? На государева человека страшно было смотреть: лицо исказилось, в бороде блестит жуткий оскал. В ту минуту он сам походил на зверя. «Не я – они! Не я – они! Не я – он!» – летело между ругательствами непонятное.

После злополучного пира Бориса поджидало нечто еще более опасное – Марфа, его беременная жена.

Марфа, насупившись, сидела на стуле напротив входа. Такое начало не предвещало ничего хорошего. Борис, поморщившись от боли в раненом теле, нагнул голову, чтобы втиснуться в низкую дверь. Все двери в Гардарики были низкими, чтобы гость, входя, кланялся хозяевам. Дети, заслышав знакомые шаги, бросились к нему. Сын Федор, мальчишка десяти лет, любимец Воробья, в отца рослый, соломенноголовый, обнял его за талию. Борис запустил руку в его мягкие волосы и как следует растрепал. Государев человек почувствовал, как на душе потеплело, стоило оказаться дома. Несмотря на тяжелый день и предстоящее объяснение с женой, Борис не мог сдержать улыбку. Все-таки настоящая жизнь – она здесь, с семьей; вот только когда кружишься в этом чертовом омуте возле трона, так не кажется. Ксения, дочь, уже почти девушка, еще пара лет и можно всерьез думать о замужестве, тоже подбежала к отцу, но обнимать не стала, степенно взяла руку Бориса и поцеловала. Борис улыбнулся ей и кивнул. Он любил Ксению меньше сына, ничего не мог с собой поделать. Женская душа для него потемки. Как растить мальчика, он понимал: тот должен быть хитрым и самым зубастым, чтобы выжить. А как растить дочь? Женским премудростям Борис, понятное дело, был не обучен, и воспитание дочери полностью переложил на Марфу. Сына он воспринимал как яблоко, которое если свалится, то может и больно ударить по голове, дочь же – как листок, который подхватит и унесет ветер. Царица даст, подыщем ей хорошего мужа, она уйдет из семьи – к ее же счастью, подальше от опасностей, связанных с близостью к отцу и трону.