От интенсивности меня охватила сильная дрожь, как будто у меня была ломка или похмелье, но в любом случае, я насыщался своим персональным наркотиком.

Теодозией Кинкейд.

Я вонзался в нее членом, двигаясь медленно и глубоко, не останавливаясь, пока он не начал яростно пульсировать от желания кончить, а яйца начали болеть от потребности взорваться внутри нее.

Внезапно, разорвав поцелуй, Тея издала высокий крик, приведший меня в восторг несмотря на то, что от него у меня зазвенело в ушах.

Она рассыпалась вокруг меня на тысячу осколков, что, в свою очередь, привело к тому, что я развалился вокруг нее на тысячу частей, почувствовав, как мы соединяемся, наши разбитые тела сливаются в единое целое.

Я застонал в ее рот, вдыхая воздух, который был наполнен ароматом ее и мыла. Когда я спустился с высот, мне понравилось, как сильно Тея меня обнимала. Ее хватка была такой же крепкой, как и во время взрыва.

Я знал, что потею, я чувствовал, как пот покрывает мое лицо, заставляет наши тела слипаться, и не думал, что этот момент мог быть более идеальным.

Жизнь в кои-то веки не была отстоем.

И я не собирался жаловаться на это.

Тея

Сейчас

Я знала, что Адам настроен серьезно. Он не собирался меня отпускать, и хуже всего то, что я начинала верить, что мы должны быть вместе.

Ночи в его объятиях, когда я засыпала и просыпалась с ним, дни, когда мы ничего не делали кроме как были друг с другом, и он ослабил мою защиту.

Опасность, опасность.

В моем подсознании прозвучало предупреждение, но я отогнала его. Я поступила так, как моя мать просила меня не делать.

Возможно, как только мы проснемся, все развалится.

Проклятие.

Я никогда не думала о подобных вещах до визита к матери, но после мысль о проклятии прочно засела в моей голове, и я постоянно боролась со своей потребностью быть с Адамом.

Но я никогда не видела, чтобы оно работало.

Никогда не видела, чтобы оно реализовывалось.

Суждено узнать друг друга, но не суждено быть вместе.

Я не могла придумать худшего наказания.

— Почему мы? — спросила я ее, и она вздрогнула от моих слов.

— Потому что Судьба завидовала. Ни один смертный не должен был видеть так далеко, как могла Евлалия Кинкейд, поэтому она была наказана за это, и ее наказание легло на нас всех.

— Это глупо. В этом нет никакого смысла, — покачала я головой.

— Наша культура глупа? В нашей культуре нет смысла?

Эти слова показались мне ударами кнута.

Я сглотнула.

— Я не была воспитана так, как ты.

— И я совершенно с тобой согласна. Ты больше гадже, чем цыганка.

Я пожала плечами, хотя знала, что мама сказала с намерением оскорбить меня.

— Ты либо приспосабливаешься, либо исчезаешь, — парировала я, отказываясь стыдиться этого, и, возможно, мама заметила это, потому что ее вспыльчивость испарилась, а плечи обвисли.

— Еще больше вины на моих плечах, — пробормотала она и, взяв очередную пачку леденцов, высыпала себе на ладонь парочку.

— Тебе не обязательно верить в проклятие, но ты живешь в его последствиях. Никодимус никогда бы не причинил мне вреда. Он был хорошим парнем. Только проклятие могло его изменить.

Я все равно отказывалась верить во что-то настолько глупое, отказывалась позволять этому управлять моей жизнью, пока она не сказала:

— Я больше не позволю тебе навещать меня, Теодозия. Это последний раз, когда я вижу тебя, и я хочу, чтобы ты дала мне слово, что прислушаешься к моим словам.

— Почему ты не позволишь мне приехать снова? — обескуражено спросила я. — У нас еще есть время. Мы можем узнать друг друга получше…

— Потому что для нас с тобой уже слишком поздно. Я нечиста, и я больше не допущу, чтобы ты пачкалась моим махриме.

Слово вонзилось в меня, как нож в масло.

Махриме.

Единственная часть нашего мира, которой я все еще следовала.

Из-за этого мама приносила в жертву наши отношения. Она до такой степени верила в эту чушь, что была готова из-за этого потерять меня навсегда.

— Ты поверила в проклятие?

На ее губах появилась горькая улыбка.

— Мама рассказала мне об этом. Но нет, я не поверила в него. — Она втянула воздух. — У меня стали возникать сомнения, когда Никодимус поднял на меня кулак в первый раз, и только когда воткнула нож в его грудь, я поняла, что мама была права. Мне с самого начала следовало оставить его в покое.

Эти слова все еще находили во мне отклик. В своей голове я слышала их бесконечное повторение. Я часто прибегала к ним, чтобы поддержать себя, укрепить свою защиту, помочь себе уклониться от песни сирены, которой являлась связь между мной и Адамом.

Но до вчерашнего дня я держалась подальше от Адама. Я сделала так, как меня просила мама, но судьба все еще действовала против нас.

Возможно, так будет всегда.

Все началось с ворчания Адама, когда он заметил, что его телефон разрядился.

Затем нам пришлось рыться в обеих наших сумках в поисках зарядного шнура, который по какой-то глупой причине находился в его чемодане.

Найдя шнур, он воткнул его в розетку и поставил телефон на зарядку, не включая его, а я включила свой, который оставался выключенным с тех пор, как мы вылетели из Токио, и немедленно появившиеся сигналы входящих сообщений не удивили меня.

Я проигнорировала их, пока готовила нам кофе, но когда на моем телефоне раздался звонок, я посмотрела на экран и увидела, что звонил Роберт.

Увидев лицо отца на экране, Адам наморщил нос.

— Ты должна ответить?

— Наверное. Должно быть, он хочет поговорить по поводу будущего контракта.

— Какая жалость, — пробормотал он, тяжело вздохнув.

Улыбнувшись, я наполнила кофемашину Nespresso водой и, взяв свой телефон, приняла вызов.

— Здравствуйте, Роберт. Я только что проснулась, поэтому…

— Тея! Слава богу. Я звонил тебе всю ночь.

— Почему? — моргнула я. — Что-то случилось? Вы знали, что я скоро приземлюсь.

— Я знаю, что вы с Адамом близки, — прохрипел он голосом, так не похожим на голос Роберта, которого я знала.

— Я бы не сказала, что мы настолько близки, — пробормотала я, и закатила глаза, когда Адам фыркнул.

— Ну, мы оба знаем, что это ложь, Тея, — ответил Роберт, отчего мои глаза удивленно расширились. — Ты не знаешь, куда он может пойти в… ну, в кризисной ситуации?

В кризисной ситуации? О чем, черт возьми, говорил Роберт?

Я прочистила горло.

— Речь идет не о контракте?

— Нет, Тея. Речь об Адаме.

— Я не хочу говорить об Адаме, — упрямо возразила я. — Вы же знаете, Роберт, я ценю свою личную жизнь и сейчас я в отпуске. Вы должны были позвонить мне только после того, как закончите с контрактами.

— Тея, ради бога, это важнее долбаного контракта. На карту поставлены жизни моего сына и моего внука. Ты знаешь, где Адам? Куда он мог бы отвезти Фредди, если бы пытался, не знаю, спрятаться от всего?

— Спрятаться от чего? — прорычала я, начиная злиться. — Что, черт возьми, происходит, Роберт?

— Он убил Марию, Тея. Он убил ее и забрал с собой Фредди. Камеры в поместье записали большую часть случившегося. — Роберт замолчал на секунду, а затем прошептал: — Я-я не мог поверить в это до тех пор, пока не увидел все собственными глазами.

— Мария мертва? — прошептала я, и неудивительно, что Адам выхватил телефон у меня из рук.

— Что происходит, папа? Мария мертва?

— Адам? Что ты?.. Блядь. — в трубке раздались сдавленные рыдания. — Ты в Австралии? С Теей?

— Да, — резко ответил он. — Я с Теей.

На линии послышалось прерывистое дыхание.

— Я-я не хотел думать, что это сделал ты.

— Что сделал?

— Убил ее.

Адам покачал головой, и я не винила его в замешательстве.

— Зачем мне убивать ее? Я разводился. Я бы выиграл битву за опеку, и мы оба это знаем. Конечно, суд обычно встает на сторону матери, но не в нашем случае, не с тем дерьмом, которое я имею на нее. — Адам моргнул, а затем потер рукой шею сзади. — Она действительно мертва?