– Не понимаю, что с тобой происходит. Ты вообще на себя не похож, – сказала она мне на прошлой неделе за тарелкой салата с кейлом и сейтаном. – Как будто настоящего Кэла похитили пришельцы, а взамен оставили странную оболочку.

– Ясно. Жестоко, – забормотал я, чувствуя удар под дых, хотя уже давно этого ждал. Конечно, не именно этого, но чего-то подобного. Мы всю неделю почти не виделись, и вдруг она пишет: «Давай сходим завтра в «Веджи Гэлакси». У меня сразу появилось нехорошее предчувствие, и даже не потому, что я ненавижу кейл. – Я был немного занят, вот и все.

– А впечатление такое, будто ты не занят, а… – Ноэми перекинула косички через плечо и, раздумывая, сморщила носик. Она и правда очень красивая, и в тот момент я ощутил острую боль от осознания, как сильно она мне когда-то нравилась. Она мне по-прежнему нравилась, но… теперь все очень запуталось. – Будто ты не занят, а перестал стараться. Ты делаешь что-то только потому, что вроде как должен делать. Ты посмотри на себя, – добавила она, указывая на мою тарелку. – Съел почти целую тарелку кейла и ни разу не пожаловался. Ты приспособленец.

– Я и не думал, что критика вкусовых предпочтений – залог крепких отношений, – проворчал я, в очередной раз набивая рот салатом. И тут меня чуть не стошнило, потому что, ну честное слово, такую хрень могут есть только кролики. Через несколько минут Ноэми попросила счет, настояла на том, чтобы его оплатить, – и вот я снова один. Вроде как. Конечно, Ноэми могла догадаться, что меня уже давно интересует другая, но необязательно же в отместку загонять мою самооценку ниже плинтуса.

– Побудь пока наедине с самим собой, Кэл, – сказал мне потом папа. Вернее, один из моих пап. У меня их два, а еще биологическая мама, с которой мы видимся несколько раз в год, – она была подругой моих отцов по колледжу, а семнадцать лет назад стала еще и суррогатной матерью. Я обоих зову отцами, что кажется мне вполне естественным, хотя для некоторых моих одноклассников это почему-то невероятно сложно. Например, для Бони Махони, который в начальной школе постоянно меня спрашивал: «Но как они понимают, с кем из них ты говоришь?»

Все просто. Каждого из отцов я зову с немного разной интонацией. Однако такими вещами не делятся с парнями вроде Бони, чьи навыки общения сродни кирпичу. Поэтому я сказал ему, что называю их по именам – Уэс и Генри. На самом деле я называю их по именам только в разговоре с посторонними.

В общем, именно к папе Уэсу я иду со всеми душевными переживаниями.

– Жизнь – это не только романтические отношения, – сказал он мне, когда мы с Ноэми расстались. Он декан Карлтонского колледжа и наверняка боится, что свидетельство о браке я могу получить быстрее, чем диплом об окончании университета. – Сосредоточься пока на друзьях.

Да уж. Сказал человек, который никогда не встречал моих друзей, потому что у меня довольно специфические отношения со сверстниками. Все мы легко бросаем друг друга, как только находим что-то получше, а когда это что-то заканчивается – так же легко сходимся снова. В последний раз настоящие друзья у меня были в средней школе. Уэс, знающий о моей общественной жизни гораздо больше, чем может допустить уважающий себя семнадцатилетний подросток, считает, что я слишком рано начал ходить на свидания. А по-моему, как раз наоборот. Но это разговор из разряда, что появилось раньше – курица или яйцо.

По крайней мере, моя новая девушка любит то же самое, что и я: искусство, комиксы и калорийные завтраки с нулевой полезностью. Возможно, статус «новая девушка» звучит слишком громко. Мы с Ларой пока не определились. Тем не менее я, не задумываясь, сорок минут гнал по пробкам, чтобы съесть с ней по странному пончику.

Десять минут спустя мой пончик уже черствый. Вибрирует телефон, рядом с именем Лары высвечивается ряд грустных эмодзи.

«Прости, все-таки не получилось! Есть дела».

Я стараюсь побороть разочарование: с Ларой всегда так. Неожиданно появляются какие-то дела. Только садясь в машину, я уже знал, что шансы на встречу пятьдесят на пятьдесят.

Придвигаю к себе тарелку, откусываю большой кусок посыпанного «Читосом» пончика с баварским кремом и задумчиво жую. Сладкий, соленый и с сильным привкусом плавленого сыра. Чудесный! Остальное я поглощаю в три укуса, вытираю руки о салфетку и смотрю на часы на стене. Обратная дорога до Карлтона, куда нет пробок, займет меньше получаса, а еще нет и восьми. Времени полно.

Сумка стоит рядом на полу, наклоняюсь и достаю ноутбук. Браузер уже открыт на моем старом сайте на «Вордпресс», и я в несколько кликов захожу в первый созданный мною веб-комикс.

«Лучший день в жизни». Текст и иллюстрации Кэлвина О’Ши-Уоллеса.

Пару недель назад я показал все свои веб-комиксы Ларе, и она тут же заявила, что этот самый лучший. Что было немного обидно, ведь я нарисовал его в двенадцать лет. Она сказала, что в моих новых работах не хватает «энергетики». Что ж, не исключено. Я начал его в тот день в шестом классе, когда мы с Айви Стерлинг-Шепард и Матео Войциком сбежали с экскурсии и бродили по Бостону, так что в каждой картинке комикса царит какое-то особое радостное опьянение, отражающее мои чувства от побега с той скучной лекции.

И сходство героев там, уж поверьте, разительное. Айви вообще как живая: ее светлые волосы – при карих глазах – развеваются на ветру, собранные в хвост (она до сих пор убирает их точно так же), а выражение ее лица одновременно взволнованное и радостное. Грудь, конечно, можно было бы нарисовать побольше, чем была у нее тогда, да и сейчас, но чего вы хотите? Мне едва стукнуло двенадцать.

Матео я нарисовал менее правдоподобным. Главным героем «Лучшего дня в жизни» должен был стать я, а он – моим другом и помощником. Изобрази я его печальным и задумчивым, ничего бы не вышло – девчонки сходили от этого с ума даже в шестом классе. Так что в моем комиксе он был пониже. И покостлявее. Плюс проблемы с кожей. Зато, как и в жизни, он был немногословен и остроумен.

– Эй! Ты еще здесь? – Возле меня материализуется Виола и забирает пустую тарелку. Я как раз остановился на окошке, в котором несусь по парку Бостон-Коммон во всем великолепии двенадцатилетнего подростка: с развевающимися рыжими волосами и в рубашке в цветочек. – Это кто нарисовал?

– Я, – отвечаю я, переходя к следующему окошку, где мое лицо выделяется не так сильно. Здесь со мной еще и Айви с Матео. – Когда мне было двенадцать.

– Вот это да. – Виола теребит череп, болтающийся у нее на шее поверх футболки с логотипом группы Ramones. В моем возрасте она была барабанщицей панк-рок-группы, и я очень сомневаюсь, что ее видение прекрасного за прошедшие тридцать лет как-то изменилось. – Да у тебя талант, Кэл! А эти двое кто такие?

– Друзья.

– Не припоминаю, чтобы вы приходили сюда вместе.

– Они тут никогда не были.

Я произнес это спокойно, даже пожав плечами, но у самого от этих слов внутри все сжалось, словно от тирады Ноэми о том, что я «ненастоящий». Хотя с восьмого класса мы с ними едва парой слов перекинулись, таких друзей, как Айви и Матео, у меня больше не было. Наверное, отдаляться от друзей вполне нормально, когда переходишь в старшую школу. Да и не сказал бы, что конец нашей дружбы стал для меня особо драматичным событием. Мы не ссорились, не обижались друг на друга, не говорили слов, которые невозможно потом взять назад.

Но меня все равно не покидает чувство, что все это случилось по моей вине.

– Хочешь еще пончик? – спрашивает Виола. – Наверняка тебе понравится наш новый вкус – фундук с беконом.

– Нет, спасибо. Пора ехать, а то в школу опоздаю. – Я закрываю крышку ноутбука и засовываю его обратно в сумку. Деньги оставляю на столе – их хватит и на три пончика. Компенсация за то, что у меня нет времени ждать нормальный счет. Закидываю сумку на плечо. – Еще увидимся!

– Надеюсь, – откликается Виола, а я уже проношусь мимо парочки хипстеров с одинаковыми стрижками и в колоритных футболках. – Нам тут тебя не хватало.