– Девушка? – фыркнул Антон Маркович. – Может быть, я тогда ее лучше возьму внучкой?
– Тина относится к типу молодых женщин, которые нуждаются в партнере-«отце», намного старше. Ровесников они на дух не переносят и даже боятся. Вы же ей очень понравитесь. Я устрою вам встречу.
– Да ни за что на свете! – всколыхнулся он. – Я с уважением отношусь к вашему хобби, оно очень интересно, но, пожалуйста, не превращайте меня совсем уж в подопытного кролика! Пока это касалось меня одного – ладно. Но ставить себя в дурацкое положение… и не меня одного, а еще какую-то одинокую, наверное, робкую девушку… Оставим этот разговор, прошу вас.
– Никто вас насильно не женит. Но вы могли бы сделать это для меня, – проникновенно сказала Епифьева. – Чтобы помочь мне в моих изысканиях. Это такая уникальная возможность – проверить теоретические предположения на практике, с участием высокообразованного, умного «рационала». Одна-единственная встреча. Потом вы поделитесь со мной своими впечатлениями, я всё запишу и, клянусь вам, никогда больше не буду вам этим докучать.
Ему стало стыдно за свое раздражение.
– Я, конечно, очень вам обязан. Вы помогли Аде, вы были так добры, так любезны. Если вам это действительно очень нужно…
– Очень!
– Хорошо, я готов. Один раз. Но как это будет происходить?
– Не беспокойтесь. Я знаю вас обоих и организую встречу каким-нибудь естественным, приятным образом.
– Нет, – снова испугался Клобуков. – Какими глазами я буду смотреть на девушку, которая знает, что меня к ней сватают? Ради бога, увольте меня от этого позора!
– Тина ничего не будет знать. Я вам открыла все карты заранее, потому что вы «рационал», и для вас так лучше. А «эмоционалу» лучше плыть по течению жизни, не заглядывая под воду.
– И все-таки это очень неловкая ситуация. Что если она заподозрит или догадается?
– Кто, Тина? Да она про такие вещи вообще не думает. Мужчины ее совершенно не интересуют. Чувственность там нулевая. Как и у вас. Я ведь говорила, что физиологические параметры должны совпадать.
– Чувственность у меня в мои годы, вы правы, нулевая, – признал Антон Маркович. – Я привык обходиться без этой стороны жизни и возвращаться к ней мне уже поздно. Вот еще одна причина, по которой мне не следует жениться.
Сказать такое горбунье, которая наверняка «этой стороны жизни» никогда и не знала, было нетрудно.
– Хорошим партнерам необязательно иметь половые отношения. Есть связи более важные и крепкие, не зависящие от гормонов, – спокойно заметила Епифьева. – И вы двое именно такая пара. Если мой диагноз верен, вы с первой же минуты почувствуете к Тине безотчетную симпатию, а она – к вам. Вместе вам будет очень хорошо. Вы как «рационал» немедленно найдете этому какое-то объяснение. Тина ничего придумывать не будет, просто ей не захочется с вами расставаться.
– А если всё будет не так?
– Тогда мне придется коренным образом пересматривать методологию, а может быть и самое теорию. И я буду бесконечно благодарна вам за то, что вы помогли мне откорректировать систему. Ну же, Антон Маркович! Одна-единственная встреча, и вы со мной не только будете в расчете, но я останусь перед вами в долгу. Помогите горбатой, хромой старухе, которая пытается придать смысл своей одинокой жизни.
Ясные глаза лукаво блеснули под стеклышками.
– Кукловодка и манипуляторша – вот вы кто, – проворчал Клобуков, сдаваясь.
Жанна Самари
В воскресенье, после обычного сеанса ингаляции, Мария Кондратьевна торжественно сказала:
– Юстиночка, у меня есть для тебя подарок. Ты такая умница! Наступили холода, а бронхи чистые, и не кашляешь. Это заслуживает награды.
– Какой подарок? – спросила Тина, заранее улыбаясь. – Вы как фея из сказки, все время меня чем-нибудь одариваете, а сами подарков не принимаете.
– Мы же договорились. Проходишь тест, и я твоя вечная должница. Буду поклоняться тебе, как римляне весталке.
– Помню-помню. – Тина засмеялась. – Кончилось тем, что вы меня живьем похоронили на Кампо Сцелерато, хоть девственности я и не теряла.
– Ты сама себя закопала. Сказала, что не можешь подвести того, кто тебе доверился. Цитирую: «После такого предательства я все равно жить не смогла бы. Лучше задохнуться под землей, чем потом съесть себя заживо». Я запомнила эту максиму. Вы редкий экземпляр, гражданка Белицына.
– Белая ворона, мне часто это говорят. А что за подарок?
– Куда бы ты очень-очень хотела попасть, но не имеешь на это никаких шансов?
– В Рим, конечно.
– Не так далеко. И не до такой степени фантастично. Думай еще.
– Здесь, в Москве? Не знаю. В Кремль. Его три месяца как открыли для публики, я несколько раз пробовала попасть, но такие очереди. Как-нибудь наберусь терпения и отстою. Очень хочется прикоснуться к истории.
– В место, про которое я говорю, попасть труднее, чем в Кремль. А тебе вообще невозможно. Ладно, подсказываю: на прошлой неделе я тебе запретила про это даже думать. Ты расстроилась.
– Нет!!! – закричала Тина. – Не может быть! Неужели вы раздобыли билет на выставку в Пушкинский?!
Неделю назад там открылась экспозиция французского искусства. Из хранилищ достали запрещенные картины художников двадцатого века, чьи имена Тина знала только понаслышке. Каждый день выстраивалась очередь чуть не до метро «Кропоткинская». Можно было отстоять весь день и не попасть. Мария Кондратьевна сказала, что несколько часов на холоде – это верный бронхит.
– Лучше, чем билет. Персональная экскурсия. Притом не в толпе, а по пустым залам. Завтра, в понедельник, когда музей для посещений закрыт. Ты ведь по-прежнему работаешь дома? Сможешь в двенадцать прийти к служебному ходу? Он с Антипьевского переулка.
– Мне нужно занести рукопись в редакцию, но я отменю… Ой, неужели правда? Вы волшебница! Как, как вам удалось?
– Ты знаешь, у меня повсюду свои люди, преступная сеть почище сицилийской мафии. – Мария Кондратьевна с удовольствием смотрела на раскрасневшуюся собеседницу. – После нашего разговора я вспомнила, что одна моя респондентка работает в дирекции музея. Эльвира Иосифовна Скрынник. Позвонила ей, она всё организовала. Сама нас проведет, покажет и расскажет. Лучше бы, конечно, просто показала. Экскурсовод из нее вряд ли хороший. Она «полупустой-акцептор-бульдог», это так себе рассказчики. И образование у нее не искусствоведческое, а идеологическое – высшая партшкола. Но отказываться было невежливо, Эльвира Иосифовна очень хочет сделать приятное. Отключим слух, оставим только зрение.
– Вы идете со мной? Тогда это вообще сказка! Я бы одна стеснялась.
– Конечно, иду. Я не видела импрессионистов со времен Музея нового западного искусства, его закрыли вскоре после войны. Нас будет трое. Я пригласила еще одного респондента. Он завтра тоже свободен, у него «академический» день. Антон Маркович Клобуков – знаменитый анестезиолог, член-корреспондент. Такой настоящий старорежимный интеллигент.
Тину не удивило, что среди знакомых Марии Кондратьевны есть академик. Круг ее связей был обширен и совершенно непредсказуем.
Вечер Тина провела в предвкушении. Утром всё же съездила на Ленинский, в редакцию, потому что обещала, но снимать вопросы по рукописи не стала. Объяснила заведующему, какое у нее сегодня событие, и Аркадий Брониславович сказал: «Конечно-конечно, идите, счастливица. Потом изобразите нам «Завтрак на траве» и матиссовские танцы». Анну Львовну, когда-то до революции бывавшую еще в частных галереях Морозова и Щукина, эта реплика очень развеселила, но в чем состояла шутка, Тина не поняла.
К служебному входу в музей она явилась за пять минут до назначенного времени. Марии Кондратьевны еще не было, но стоял пожилой мужчина в шляпе, солидном пальто и круглых старомодных очках, то ли суровый, то ли чем-то расстроенный. Они вопросительно посмотрели друг на друга.
– Вы Юстина… простите, не знаю отчества? – нерешительно спросил мужчина и очень понравился Тине своей неуверенностью, редкой у людей, добившихся положения.
