– Запить бы, – сахара дочь не пожалела. Дана с подскоками упорхала на кухню. Друджи испытующе посмотрел в закрытую дверь и быстро сжевал оставшееся, чтобы предъявить дочери пустую тарелку и улыбку. Дочь не пожалела не только сахара, но в некоторых местах ещё и соли. Один кусок Друджи, не выдержав, сплюнул и воровато отшвырнул подальше, надеясь, что домашние псы не купятся на отраву.
Тяжёлая дверь только дёрнулась, наследник старательно заулыбался, стараясь отделаться без словесной оценки блюда. В щель заглянула лукавая медовая голова Дэвида. Дверь её едва не прихлопнула, но младший сын поднапрягся и прорвался. Изучающе разглядывая, обошёл по полукругу, но не удержал серьёзного выражения на лице, разулыбался, подскочил и вспрыгнул на подлокотник, отец едва успел убрать искупительно пустую тарелку – ещё Дана подумает, что брат опрокинул пирог, и отец не успел насладиться им в полной мере – у неё ведь ещё есть!
– Бать, – вкрадчиво завёл свою песнь Дэвид, поблёскивая глазами, – а дай меч посмотреть?
Друджи молча положил Сверчка к себе на колени. Лезвие всверкнуло, пронзив утренний сумрак, а после тени пролегли ещё гуще. Наследник поморщился. Надо очаг хоть затопить. И поморщился снова – на ногу не ступить, вывихнул, не сломал, но вывихнул так, что ни каждый перелом сравнится. Надо кого-то из людей просить… тьфу, проклятая беспомощность!
Дэвид с приоткрытым ртом потянулся пальцами к рукояти, заслуженной, отполированной касанием сильных рук, уже не понять, из чего сработана, поблёскивает тусклым жёлтым металлом.
– Бать, а это золото? – шепчет Дэвид, будто не спрашивал прежде.
– Нет, сын, – уже привычно отвечает Друджи. – Вот золото, – и показывает другую любимую сыном вещь.
Дэвид будто бы перестаёт дышать, с непроходящим детским восторгом разглядывая много раз виденные ножны в скифских золотых узорах. Ножны кажутся дороже меча, для которого сделаны. Ножны – новодел. Деин редко выпускал меч из рук, Даир заворачивал во что придётся, отец Друджи, Идзи, повсюду терял ножны, не видя смысла обзаводиться чем-то дорогим. Друджи любил меч и хотел одарить его с почти постыдным языческо-воинским суеверием. Что можно дать мечу, кроме ножен? Тёмные говорят: напоить кровью, но это их тараканы, пускай сами их пасут.
Снова заскрипела дверь. Надо смазать, но идти пытка, а звать человека – тьфу, проклятая беспомощность! Друджи ненавидел хозяев, которые ничего не умеют сделать своими руками и день деньской вопят на весь дом противными капризными голосами…
Довольный слуга притащил возящийся в тряпице ком, за ним по пятам следовал сияющий Донат. Дэвид воскликнул и позабыл даже о ножнах – Чуйка щенков принесла. Тёмные слепые комки неубедительно взтявкивали, празднуя жизнь.
Друджи выдавил улыбку и провёл одним пальцем по каждой голове своей будущей охотничьей своры, потыкал под розовато-коричневые носы – пускай запоминают запах хозяина. Для светлого наследника охотничья свора – это не только чтобы лесную дичь на стол поставить, это ещё чтобы тёмную дичь к дому не подпустить. Стоит ночной твари на вершок подойти, Чуйка первая всех собак на уши поставит.
Мальчишеские ладошки непреодолимо тянутся к пищащей тряпице.
– Бать, подари, а? – взмолился Дэвид.
Донат насупился, что не успел попросить первым.
– Не игрушки, живые твари, – Друджи показал слуге унести кутят, – подрастут, посмотрим.
Наследник поманил засмотревшуюся на щенков Дану, жадно припал к кружке с ещё тёплым молоком. Едва не поперхнулся.
– Я сиропу к молоку добавила, – похвасталась Дана.
– Дочь, – скрепя сердце вынуждено начал признание Друджи, – я должен тебе сказать, что твой отец не такой любитель сластей, чтобы запивать сладкое сладким… принеси воды, будь ангелом…
Дочь нерастроенно ускакала, постукивая маленькими каблучками. Донат с Дэвидом нашли развлечение друг в друге и завозились по другую сторону от стола, скрывшись под ним с макушками.
Друджи сжал рукоять Сверчка, подпёр кулаком щёку и скучающе замер. Сегодня даже радости жизни как-то потускнели.
– Дана, затопи камин, братья на полу возятся…
Поленца приятно затрещали, по стенам пустого зала заплясали отблески резвящегося огня. Сыновья недолго оставались на месте, вскоре подле осталась одна Дана с вышиванием. Мать учила её, как вышивать такие цветы, да сякие цветы, но дочь влекли более динамичные композиции. На полотне растянулся воин. Изначально должен был получиться Друджи в доспехе, но что-то пошло не так, воин скорее падал, чем гордо стоял, и концепцию пришлось пересмотреть. Картина теперь называлась «Павший воин», утешало, что лицо ни у кого не вызывало ощущения сходства с первоначальным прототипом, а то бы дочь заподозрили в недобрых чувствах к отцу. Сейчас Дана увлечённо вышивала кровавые пятна в форме анютиных глазок и лютиков. Друджи старался не вздрогнуть, цепанув полотно взглядом – «Павший» выглядел так, будто в него запустили каким-то невероятным оружием, от чего все его потроха вылетели у него из спины, уже нашинкованные в фарш.
– Пересядь к окну, дитя моё, – нашёл выход Друджи, – там светлее.
Дана улыбнулась и подчинилась.
Наследник вздохнул. Внизу занялась звонкая собачья глотка.
– Чуйка! – подскочил Друджи, неловко дёрнув ногу и весь перекривившись от пронзившей до бедра боли. Зря побеспокоился – поди мальчишки полезли к щенкам и взбаламутили нервную суку…
– Дана! Иди, дай братьям по затрещине!
Дочь охотно поднялась, но возмутитель спокойствия уже бодро толкал дверь зала, опередив непоспевающих сопровождающих слуг. Тяжёлая створка шмякнулась о каменную стену и обиженно простонав отскочила.
– Святогорич! – воскликнул Друджи. – Рад тебя видеть!
Гость ответил улыбкой. Его было велено пускать в дом без расспросов. На него и собаки не брехали…
– Кто это там? – сообразил Друджи.
– Винсент за забором ждёт. На охоту выехали, размяться, без слуг и без собак.
Дана медленно села, не отводя глаз от пришедшего. Давно так не смотрели на Друджи молоденькие девчонки. С последнего похода, к слову совместного, Святогорич оброс по поясницу густым светлым волосом для бабы завидным – экую косу можно было б сплести, да вокруг головы короной уложить. Наследник старшего рода ограничился тем, что связал самые назойливые пряди порванной тетивой.
У-у-у! На охоту! С Винсентом! Раз заехали, то ещё где-то на его территории! Но не прогонять же из-за мстительной обиды, что не может с ними поехать? Где поохотиться найдут, удивятся про себя жадности и больше не позовут! И урона от них никакого – наловят себе на стол, пару глухарей или диких уток, может, с десяток перепелов, от силы на оленя позарятся…
Но с Винсентом! Это не то же самое, что с собаками! Когда вместо брехающего пса наследник тьмы припадает к лошади на скаку и низко рычит…
Тьфу! Угораздило же с ногой!
– Гляжу, ты сегодня не охотник, – заключил Святогорич.
Дана завороженно смотрела на загорелое лицо. Друджи уже и не задевало, что девчонки на него не глядят, уже и сам он затруднялся испытывать к ним неотеческие чувства, а Святогорич был старше, правда, дочерей у него не было, а сыновья ускакали на чужбину за славой, успели отхватить себе там земель и послали весточку, что отдаривают их отцу с признанием вечной преданности роду. Старший Святогорич, правда, с места не сорвался. Наследный трон превыше всего и родная земля, какая б ни бедная и суровая, прежде всего родная.
– В следующий раз? – с надеждой произнёс Друджи.
Святогорич неопределённо пожал плечами, не обещая.
– Чего случилось-то?
– Конь сбросил, – буркнул хозяин дома.
– Давай нам эту неразумную скотину, заодно обкатаем, – махнул длиннопалой ладонью гость, – на обратном пути завезём.
– Добро, – вздохнул Друджи, – слуги покажут.
С уходом нежданных посетителей стало ещё тоскливей. Жена заботливо принесла обед, подала ложку с ломтём в руку, пока ел, подпершись кулачком, смотрела в рот. Образцовая жена, но поговорить о чём-то кроме младенцев, квашни и погоды с ней затруднительно. Если только помер кто.
