Во время лекций по ботанике она сидела с Олей у окна, слушала преподавателя, писала конспекты и временами посматривала за окно. С третьего этажа ей была хорошо видна проезжая часть и противоположный тротуар вдоль старинных каменных построек. На углу, на пересечении двух улиц находилась очень красивая небольшая церковь с множеством разноцветных куполов. Возле этой церкви стояло красивое, старинное здание духовной семинарии, и Света наблюдала, как по улице то и дело проходят семинаристы в своей черной форме и священники в рясах. Она чувствовала, что ее влечет к этим людям, ведь они такие же странные, как и она – не от мира сего. Они тоже бегут от обыденности в некий другой мир, где чувствуют себя. Им тоже нужно уйти в какое-то другое измерение, чтобы обрести покой, почувствовать какую-то точку опоры, твердь.

А когда после занятий она выходила на улицу, то сразу же возле института у фонтана, часто видела странных людей, одетых в белые одежды. Это были люди из секты «Белое братство». Они распевали прямо на улице свои песнопения, и Света и их причисляла к людям не от мира сего, и к ним тоже ее влекло. Она, вообще, тянулась ко всем, кто в той или степени был не от сего мира. Однажды она увидела на улице слепую старушку, с потерянным видом стоящую у проезжей части. Света помогла ей перейти дорогу, и та рассказала, что потеряла зрение из-за пьяного зятя, ударившего ее по голове, от чего у нее случилось сотрясение мозга, и она ослепла. Какой ужас! Света долго не могла прийти в себя после ее рассказа и очень четко представляла себе ее отчаянное состояние. Как же она живет? Как? Слепота – это очень страшно. Это просто ужасно. Воображение, казалось, вселяло саму Свету в тело этой старой женщины, и она чувствовал себя слепой, и понимала, что слепота уводит человека совсем далеко от сего мира, дальше, чем семинаристов, священников и сектантов вместе взятых.

А однажды утром на вокзале она увидела просящую милостыню бабушку. Старушка была худенькой, сгорбленной, и вид ее был совсем беззащитный. С протянутой рукой она подходила к людям и тихо просила ей помочь. Кто-то давал ей деньги, а кто-то игнорировал. Света полезла в свой кошелек, но лишних денег у нее с собой не оказалось. Ничего она не дала старушке, пошла в институт, но образ несчастной худенькой старой женщины потом неделю преследовал ее. Обед в тот день не лез ей в горло. Как можно спокойно есть, когда кто-то где-то страждет и вынужден униженно просить милостыню? Да лучше б она отдала свои обеденные деньги старушке, а сама в этот день съела бы просто дешевый пирожок!

Она как будто бы отождествляла себя и со слепой, и с несчастной, просящей милостыню старушкой, понимая их одиночество, отчаяние, боль. Их чувства были ей знакомы, хотя она никогда не была в их положении. Света считала, что все дело в ее слишком живом воображении. Ей ничего не стоило представить себе то состояние, в котором находились эти несчастные.

В институте Света училась гораздо лучше, чем в школе, получая только пятерки и четверки. Но она всегда знала, что может хорошо учиться. Просто в школе многие предметы были ей неинтересны, здесь же ее интересовало все.

Они с Олей сидели всегда вместе и на лекциях, и на практических занятиях, и как-то так получалось, что возле них всегда оказывался долговязый Генка. Это был хороший парень. На летней практике он не участвовал в ночных оргиях, так как относился к категории умных хорошо учащихся парней. Свете было с ним поначалу трудновато общаться, потому что она была замкнута, да и Генка не отличался особой открытостью, а вот Оля быстро нашла с ним общий язык. Постепенно и Света привыкла к Генке и тоже стала считать его другом. Вообще, в детстве, она больше дружила с мальчишками, чем с девчонками. Особенно в младших классах. Но к старшим классам постепенно совсем осталась без друзей. Как так получилось, она даже не поняла. Просто все выросли, характер у всех поменялся, потом влюбляться все начали, встречаться друг с другом, а она не влюблялась, с парнями не встречалась, на симпатию со стороны мальчишек реагировала замешательством и испугом. Ей тоже хотелось любви, но кого любить? Вокруг не было никого такого уж особенного, кто заставил бы ее сердце стучать. К тому же созданный ею образ сильного, такого же дикого, как и она, мужчины-лесника уже тогда прочно сидел в ее сердце. Она любила этот образ и, может, именно поэтому никого другого не замечала.

После первого курса весь поток снова отправили на практику на питомник при лесхозе в уже знакомую общагу. На этот раз Света с Олей заселились в комнатку поменьше, всего на пять человек. С ними вместе оказались две умные девушки Оксана и Лена, старающиеся учиться на одни пятерки, и еще одна очень красивая, с замечательной фигурой девушка Аня. Последняя оказалась любительницей парней – она в прямом смысле сходила по ним с ума. Как увидит группку пацанов, так и бежит к ним и всех их обнимает, виснет у них на шее.

– Мальчишки! Мои любимые!

– Как ей не стыдно? – каждый раз возмущалась Оля. – Ведет себя как шалава! Стыдоба!

А Света, к собственному удивлению, почему-то не чувствовала никакой неприязни к Ане. Ей нравилась эта легкая в общении, красивая, солнечная девушка. Все у нее было просто и весело. Она выросла в военных гарнизонах, так как отец ее был военным, и привыкла с детства к мужскому обществу. Для нее парни были привычной средой. Она с самого раннего возраста познала дружелюбное отношение к себе солдат, и сама относилась к ним, как к веселым и добрым друзьям. Зная себе цену, она понимала, что нравится мальчикам и пользовалась этим направо и налево. Ее непосредственность и веселость отдавали наивностью и очаровывали Свету.

– Мы ездили в Москву, и моего брата родственники хотели познакомить с москвичкой, – рассказывала Аня. – И вот встретили мы эту москвичку на улице, возле Москвы-реки, и обалдели. Она была одета в вытянутую кофту, лицо в прыщах, на носу очки, сальные волосы забраны в хвост на затылке… Диме она совсем не понравилась. Москвичка! Он потом сказал, что он лучше у себя в провинции найдет девушку: «Наша Аня вон, какая красавица, хоть и не живет в Москве. И подруги у нее все симпатичные!»

Свете в то лето во время практики снова стали сниться страшные сны. В детстве они часто ей снились, потом перестали, и вот почему-то снова это началось. Ей снился какой-то темный деревенский дом с печкой, в котором валялось грудами грязное тряпье. Она сидела в этом тряпье, и какая-то патлатая неприбранная тетка орала на нее и больно била. Света в этих снах воспринимала себя как еще маленькую беззащитную девочку, и ей было невыносимо страшно, когда щербатая тетка размахивалась и больно колотила ее по голове, по спине – куда рука попадет. От ужаса она громко верещала, от чего тетка приходила в бешенство и еще больше махала руками.

Откуда брались эти сны, Света не знала, но они всегда ее очень пугали. Особенно ей было страшно, когда во сне она видела пожар и слышала душераздирающие вопли той самой страшной тетки. В этих снах она ползла в ужасе по полу, а вокруг был едкий дым и шумел огонь, а потом она проваливалась в какую-то дыру и просыпалась от собственного крика. Когда она была еще маленькой, она своими криками будила всю семью, и родители с Мариной были очень недовольны, что она мешает им спать.

– Ну бли-и-ин! Опя-а-ать! – возмущалась Марина, с которой Света спала в то время в одной комнате. – Достала ты вопить по ночам!

Мать с отцом тоже просыпались. Отец еще ничего, быстро после этого засыпал, а вот мама нет. Она непременно вставала, заходила в комнату девочек, давала таблетку валерьянки Свете, жалела Марину, которой приходилось терпеть вопли сестры. После таких приключений уснуть маме больше не удавалось, и она лежала до утра без сна, а потом шла на работу с головной болью. Света чувствовала себя виноватой перед всей семьей, и стала каждый раз, ложась спать, заранее просить у матери валерьянку. Она очень верила, что таблетка поможет ей спокойно провести ночь, и она никого не разбудит своими криками. И в большинстве случаев это помогало, но не всегда…