Про себя я взмолился, чтобы он превратил это в шутку, но он лишь покачал головой и уперся рассеянным взглядом в свое отражение в отполированном старом комоде. Это я так выгляжу? Вот же ужас. Он не так твердо стоял на ногах, так что я, усадив его к себе на закорки, тащил его сначала по лестнице вниз – в ванную его матери, а затем – обратно наверх, в спальню. Жвачки больше не было, но от него все равно пахло корицей.

Не уходи, просил он, пока я зарывался в пахнущее чистотой облако его длинных волос.

Ничего не бойся, бормотал я. Я не уйду. Ни за что. Но если раньше я был уверен, что все страшное обойдет нас стороной, то теперь лишь мог с облегчением думать – ну, все не может быть хуже. Теперь только вверх. Как же я ошибался. Небо уже потемнело, и гроза была неминуема. Я просто поддался соблазну и сочинил еще одну ложь. И на этот раз сам же в нее поверил.

***

После завтрака Лея подозвала меня. Не хочешь прогуляться? Я кивнул сонному Даррелу, корпевшему над эссе, и вышел с ней за стеклянные двери в приглаженное пространство внутреннего двора. Мы остановились у нее ненадолго, решив, что нет смысла снимать квартиру в самом конце семестра. Близилось лето, сестра походила на бегемота, Даррел стал много курить, и все было… почти что нормально. Хрупкое равновесие, как в природе – один грозовой фронт прошел, а дальше – только яркая нитка заката, потом – рассвет, и это чередование кажется вечным, пока новый фронт не нагрянет.

Мать Даррела совсем плоха, произнесла Лея. Да, точно, я рассмеялся, но она смотрела серьезно. Спустя мгновение я понял, что она имела ввиду. Твою мать. А Даррел-то знает?

Лея кивнула, ковыряя носком домашней туфли недавно привезенный для благоустройства песок. Рабочие навалили его безобразной кучей посреди двора, и теперь у нас была персональная пустыня – Хоть снимай гребанную «Дюну», смеялся Даррел, фотографируя переливы песка так близко, что на фото казалось, что это и впрямь пустыня. Он даже выложил эти фото в своем инстаграме с фальшивой геометкой. Его засыпали восхищенными комментариями, а он сочинял небылицы в ответ.

Ты вводишь их в заблуждение, как-то раз поддел его я. Даррел равнодушно пожал плечами. Да ведь они сами такого хотят. – Такого? – Внезапной сказки. Мечты. Ну, знаешь… События с большой буквы. – Поездка в пустыню – это, по-твоему, событие мечты?

Он снова дернул плечом. Он всегда выглядел астеничным, но сейчас я заметил, что он болезненно, необъяснимо худой. Мне сразу же захотелось стиснуть его хрупкое тело, на котором болталась моя футболка, в таких крепких объятиях, чтобы он понял – этого больше не повторится. Поделиться своей верой, своей силой. Дать ему знать, что я больше никуда не уйду. Мы повзрослеем вместе, состаримся вместе и будем вместе все ненавидеть в старости – прямо как в подростковые годы. Возможно, я сам хотел в это поверить. Возможно, я уже начинал понимать, что в жизни на всех шоколадных конфет не хватит – увернуться бы от ударов. В общем, я переставал верить, а для Даррела это было смерти подобно.

Его сестра – такая милашка, сказала Лея и обняла ладонями свое пузо. Так жаль, что она потеряет мать.

О чем секретничаем? Даррел вышел, набросив на майку домашний халат Дэна и прикурил самокрутку. Конечно же, о тебе, легко отозвался я. Он польщенно улыбнулся, сочтя это за флирт, а Лея заторопилась к дому. Даррел сжал в зубах дымящуюся сигарету и наклонился над волнами песчаной кучи, снова сменившими форму. Иногда мы готовы делать так много, лишь бы поддержать начатую кем-то игру, что совсем забываем, что наша реальная жизнь утекает мимо, песком сквозь пальцы.

***

Хотел бы я написать, что конец наступал мучительно долго. Знаете, как Апокалипсис – одно знамение, второе, третье… Но все промчалось быстро, как череда рекламных роликов.

Сюжет первый: мать звонит Даррелу в слезах и просит его приехать. На часах практически полночь, сонный Даррел ерошит волосы свободной рукой. Его ноги под пледом, а пижама сбилась – он пытается вставить хоть слово, но в итоге бросает попытки и идет в спальню Леи, разбудить Дэна. Они уезжают, а я остаюсь – мне завтра на работу.

Сюжет второй: Даррел с бледным лицом сидит на кухне, поджав под себя ноги, и перебирает стопку листов из больницы. Диагнозы, рекомендации, счета – разложив их на стопки, он застывает и смотрит в стену с отсутствующим видом. Я беспомощно кошусь на Лею, но она так же беспомощно пожимает плечами. Позже я выясняю, что Дэн и Лея предлагали Даррелу помощь, но он отказался. Узнав это, я не решаюсь предложить ему свою. Ночью Даррел жмется ко мне и рыдает, словно ребенок, у меня на груди. Я ненавижу его мать за то, что она причиняет ему столько боли.

Сюжет третий: Лея орет от боли. Дэн орет на Лею, Даррел снует по кухне, пытаясь найти все вещи, о которых просит Лея между воплями. Наконец Дэн уходит заводить машину, Лея с трудом стоит, держась за стул, Даррел поддерживает ее, пока я сую вещи в сумку. Спустя несколько часов ожидания в приемном покое мы узнаем, что это девочка. Дэн едва не ломает от радости стул, мы идем в палату. Я не замечаю, как Даррел выскальзывает из нее и нахожу его чуть позже сидящим в коридоре.

Все кончено, говорит он. Да наконец-то, усмехаюсь я. Теперь Лея хоть чем-то займет себя, вместо того, чтобы… Он обрывает меня. Не Лея. Я сажусь – а скорее падаю – на соседний стул. Что это значит? – требую я. Дар, что это значит?

Он начинает плакать. Не как ночью – слезы просто текут и текут, а он просто смахивает их с лица ладонью, почти равнодушно, как будто его не волнует, что прямо сейчас закончилось его детство и началась совсем другая, какая-то непонятная и страшная жизнь.

Сюжет четвертый: я опаздываю на похороны. Даррел встречает меня, стоя в одиночестве у могилы. Я озираюсь, не понимая, где Ненси, но он не дает мне пойти и поискать ее, а просто ловит мою руку и сжимает. Это больно, но я молчу, не решаясь пошевельнуться. Я так хочу сказать ему – я с тобой, я рядом, но одного взгляда на его лицо хватает, чтобы понять: он меня не услышит.

Пятый сюжет… А впрочем, это не так уж важно. Я не хочу вспоминать ни ссоры, ни страх в его обычно безмятежных, насмешливых глазах. Не хочу вспоминать, что вел себя, как придурок, наивно полагая, что все может остаться по-прежнему. Не хочу понимать, что предал его – тем, что не отправился следом за ним в те мрачные глубины, куда ему пришлось пойти, чтобы вернуть самое себя после этой утраты. Не хочу думать, что могло получиться иначе. Не хочу гадать, какая из всех ошибок стала той самой, фатальной.

Финальная сцена: я лежу на газоне у дома. Это все тот же старый, знакомый мне дом, но теперь он пустует – его тяжело содержать, а Даррел считает, что должен разобраться со всем один. Я уже пытался предлагать ему свою помощь и деньги, пытался заставить Лею поговорить с ним, но она была неприступна: Не лезь в его жизнь, Энджи. Дару не до тебя.

Ладно. Ладно. Я все равно так занят на проекте, что даже ночую частенько не дома. Отец оставил меня за главного, и, пока он в отъезде, мне наконец-то кажется, что меня начинают воспринимать серьезно.

Даррел выходит из дома, вытирая серые от пыли руки о серые же штаны. Это кажется мне забавным: практически литография. В Дарреле не осталось ни барочного блеска, ни ярких красок. Это просто горе, думаю я. Он оправится. Серебро тускнеет, но не перестает быть серебром, верно? Даррел садится рядом, запускает мне в волосы свои серые пальцы.