Он связался со мной вчера вечером. Я разжимаю пальцы и прижимаю горящую кожу к прохладной столешнице. Ну и что?

Я копирую голос Даррела. Ледяная ярость. У меня такой нет. Мне сразу хочется крушить мебель, но Дар убьет меня, если я разнесу эту милую крохотную кухоньку, которую он так старался сделать уютной. У него получилось – на свой манер, но я чувствую себя дома, когда оказываюсь здесь. Наверное, дом – это не качество, а количество вложенных сил. Нет ничего такого в полотенчиках из «Икеи», но я-то в курсе, как ненавидит Даррел походы по магазинам.

Ты не понимаешь, Эндж. Он чувствует себя виноватым. Хочет помочь нам. – Тогда ему стоит построить машину времени. – Не глупи. Лея качает головой и пишет на листке бумаги имя, адрес и телефон.

Он здесь проездом. Если не хочешь видеть его – то хоть позвони. Обещай мне, Энджи.

Мне казалось, что кроме Дара, никто так меня не зовет. Вообще-то я Бенджамин. Бенджи, если уж на то пошло. Но Даррел все на свой лад переиначивает, даже мое имя. И я боюсь представить, как сильно на самом деле это влияет на мою жизнь, раз даже моя сестра зовет меня Энджи.

Лея уходит, а я все еще сижу на кухне. Даррел просыпается сам. Его пальцы скользят по моему затылку, когда он проходит мимо, мурлыча какую-то песенку.

Мой папа – миллионер, не выдерживаю я. Он не прекращает мурлыкать.

Это значит, что ты можешь бросить теперь эту тупую работу?

Его внимательные глаза впиваются мне в лицо, будто бы он пытается выведать у меня, серьезен я или нет. Я серьезно. – Супер, кивает он. Значит, ты увольняешься и свидание в пятницу?

Прихлебывая кофе, он уходит обратно, в свое диванное гнездо из пледов и картин, каждую из которых ему нужно проанализировать к понедельнику. Я запираюсь в ванной и смотрю на свое лицо. Жаль, что оно – не картина. Может, тогда бы он повнимательнее на него посмотрел и понял все то, о чем я не говорю.

***

Но я все равно беру выходной на работе и пишу тебе: «Свидание, пятница?». И получаю в ответ: «Прости, Энджи, горю на учебе. Увидимся дома?».

Вот я идиот. Но сделанного не воротишь, так что я звоню отцу и договариваюсь о встрече с ним в это же самое время. Он приходит без опоздания, одетый просто – джинсы, футболка, рубашка поверх. Он совсем не выглядит старым – не то что моя мать. Он пожимает мне руку, и я вспоминаю, что Даррел всегда говорил о моих рукопожатиях: медвежья лапа. Вот и сейчас – ладонь отца утопает в моей, но меня это не беспокоит. Я справился здесь, без него. Он не имеет права ни в чем меня упрекать. Но я все равно боюсь, что он станет. Я не знаю, что ему там про меня наболтала Лея, так что первые двадцать минут мы говорим о погоде. Потом приносят заказ и я пользуюсь шансом, чтобы взять дело в свои руки.

Почему сейчас? Он осторожно ставит свой кофе на место и поправляет очки. Бенджамин… Я не помню, когда меня в последний раз так называли. Да даже учителя в школе звали меня Энджи! Мои руки против воли сжимаются в кулаки, и тут он вдруг отступает. Не знаю. Не знаю, Бен. Он трет переносицу и снимает очки. Может, это кризис среднего возраста. Или жадность. Или жалость к себе. Я не знаю.

Мне становится немного легче. Я не знаю его, но по крайней мере, теперь он не врет.

Не думаю, что мы станем друзьями. – Я понимаю, Бен. – Все зовут меня Энджи. Даже мама меня так зовет. В его глазах мелькает что-то типа улыбки, и все вдруг становится как-то проще.

Энджи. Отлично. Теперь у меня не будет чувства, что я говорю с президентом.

Пережить остаток вечера оказывается легче. Он платит по счету и обнимает меня.

Звони, если что-то понадобится. – Например, деньги? Он закатывает глаза. Твоя сестра стрясла с меня дом в пригороде.

Я усмехаюсь. Не сомневался в ней. Лея хотела свой дом с тех пор, как ей исполнилось пять: мама вечно забывала ставить ее миску с принцессами на правильное место. Интересно, что она станет делать теперь?

Я потяну еще один, если ты хочешь, смеется отец. Интересно, Даррел хотел бы дом?

Когда я возвращаюсь, он снова спит на диване. На кухне остыл ужин и догорают свечи. В растаявшем воске тонет витиевато подписанная карточка со словом «Сюрприз!».

Вот уж и правда сюрприз. Внезапнее не бывает.

***

После того вечера Даррел как будто не замечает меня. Сперва я думаю, что он обиделся, и пытаюсь загладить вину. С Даррелом все просто – он любит широкие жесты, чем шире, тем лучше, но даже после того как курьер прямо на занятиях вручает ему огромный букет, он не становится ко мне теплее. Значит, дело не в том, что я пропустил тот ужин?

Меня отпускают с работы пораньше, и я застаю его на кухне: забрав волосы в пучок, он сидит с ногами на стуле и как будто корпит над какой-то домашкой. Потом я замечаю, что он прижимает плечом телефон к уху, а его разноцветные руки порхают над бумагой, выводя каракули, в то время как он щебечет с кем-то по телефону.

Злосчастный букет сохнет в вазе посреди стола.

Я разворачиваюсь и выхожу во двор дома. На детской площадке скрипят качели, и я отхожу от них подальше, чтобы можно было курить без риска нарваться на одну из этих злобных мамаш. Дар ничего мне не пишет – наверное, не заметил меня. Я еще долго нарезаю бессмысленные круги вокруг дома, а потом иду в бар. Женщины всегда такие красотки – в отличие от мужчин. Особенно те, которые не считают себя красивыми. А я так провокационно себя веду, стоит мне напиться.

Утром приходится отдать кучу денег таксисту – я даже не знаю, где нахожусь, но мне ужасно хочется домой, к Дару. Дома его уже нет – и никакой записки. Наверняка он все понял. Наверняка он так разозлится.

Я ощущаю себя маленьким и хочу позвонить отцу. Но вместо этого звоню Лее.

Могу переночевать у тебя? – Конечно. Пауза. Что-то случилось, Эндж? – Ничего. Ничего.

Я оглядываю спальню, пытаясь понять, что мне взять с собой, но вместо этого просто хватаю первый попавшийся альбом Дара. Прерафаэлиты. Отлично. Россетти, Милле и та рыжая девушка, получившая воспаление легких после лежания в ледяной ванной. Я думаю об этом, и самому хочется кашлять. Я бросаю альбом в машину, на заднее, вместе с рюкзаком и газировкой из холодильника, и выруливаю на шоссе.

Лея в прачечной нового дома сортирует какие-то вещи. Я сажусь на пол и молча вдыхаю аромат стирального порошка. Я чувствую себя грязным. Таким грязным, что мне хочется попросить ее, чтобы она и меня засунула в стиральную машинку. Даже если потом ей придется доставать меня оттуда со свернутой шеей, как угодившего в барабан котенка.

***

Даррел названивает все выходные. А потом даже звонит моей сестре. Она сует мне трубку.

Поговори с ним, Энджи. – Ага, соглашаюсь я, но нажимаю на «отбой», как только она выходит. Больше Даррел не звонит ни мне, ни ей. Я смотрю на картины часами, пока мне не начинает казаться, что алые губы Прозерпины – это врата в ад. Или как там его называли греки? Хлопает входная дверь и я слышу удивленный голос Леи. А потом шаги стучат по лестнице, в такт моему пульсу, распахивается дверь и зареванный Даррел сначала пихает меня в плечо, а потом бросается мне на шею.

Видеть его таким – страшно. Не видеть его вообще – в сотню раз страшнее.

Мужской голос внизу кажется мне знакомым. Я пропускаю пряди кудрявых волос через пальцы, и они пахнут дымом – не то сигаретами, не то уничтоженными мостами. Я так надеюсь на первое. Ты позвонил моему отцу? Он кивает. У него дрожат губы и совершенно красные глаза, как в рекламе «Визина». Я сдерживаю все свои почему и зачем.