«Смотрите, смотрите, персицкий слон в треуголке» – гоготала и волновалась немилосердная толпа. «Это не слон – отвечали другие – это же немец, немец, немецкий доктор, он тут всех отравил, а ну вздуем его». «Персицкий слон» или «немецкий доктор» хранил невозмутимое и гордое молчание под градом гнилых помидор, капустных кочерыжек и картошек и даже парочки дохлых мышей. «Ишь ты, тумба какая» – волновалась толпа. Неизвестный господин оставался на прежнем месте, и все вертел по сторонам гигантской головой, словно двуствольной орудийной башней. На гигантской голове возвышалась сообразная ей исполинская треуголка, и именно она, по всей видимости, не давала покоя разнузданной и необузданной черни. Я выхватил из ножен трехпудовую саблю и, вращая ею беспрерывно и дерзко над головой, немного рассеял возмущенных негодяев. Торговцы, теряя руки и ноги, разбежались и рассыпались по закоулкам и злобно зыркали оттуда, поблескивая крысиными глазками. Они только и ждали удобной минуты, чтобы вернуться и наброситься на свою жертву с новыми и свежими силами.

«Не знаете ли вы, милейший капитан, как пройти отсюда в Персию?» – полюбопытствовал загадочный господин, получив кратковременную спасительную передышку.

Господи, ну откуда ж мне знать, где Персия. Я могу с грехом пополам добраться отсюда до Песков, а оттуда допустим на Шпалерную, или до сентиментальных Семенцов, или даже до Семеновского плацу, безбрежного и бесприютного как само священное Балтийское море, и где государь, на радость и потеху своим терпеливым и покорным рабам своим, установил и воздвиг новейшую гигантскую электромясорубку. И ведь какое это наверное счастье для простых уставших людей. Посмотреть, как крамола и злоязычие исчезают в ее черных механических недрах. Ну или вот до своей милой Батискафной я наверняка тоже доковыляю с наглухо закрытыми глазами. Ну почти. Узенькую щелочку можно и оставить. Ну а Персия? Бог его знает, где она. Наверное там, где под ногами текут неторопливые реки из сгущеного молока, ну или что-то там подобное.

Нечто похожее на Персию я наблюдал однажды у почтеннейшего старика Елисеева, чьи драгоценные прилавки, из красного дерева и благородной бронзы, сияющие ослепительным электрическим светом, завалены до потолка горами и грудами сластей, костей, восьмируких рыб и безглазых птиц, ну да там всегда немилосердно дорого, и вот стоишь ты там и роешься в карманах, а беспардонный швейцар тебя потихонечку и гонит и тянет взашей, что конечно немного странно и непривычно для боевого и славного гвардейского офицера. И вот он тебя и понукает, словно клячу, и пинка норовит, а ты только и думаешь: «наш Алексей Петрович поделикатней, и поумнее будет, хотя и тоже скотина конечно невероятная».

Я бы конечно мог бы достать свою трехпудовую саблю, да и раскромсать подлеца, вообразившего себя бог знает кем, на тысячу мелких кусочков снизу доверху (вот была бы пожива фельшеру кукушкину!) но я давал страшную клятву почтеннейшему старику, что в его хрустальных чертогах, в этом чудесном царстве электричества и ананасов, вечно юных апельсинов и хмурой чайной колбасы, этого никогда, никогда не произойдет и ни за что уже больше не повторится.

«Персия – говорю – это где-то за Третьей рогаткой. Насколько мне известно. Там-то и надобно начинать свои кропотливые поиски и терпеливые изыскания, если, конечно, достанете у высочайшего лица необходимый пропуск на пересечение неприступных рубежей нашего славного города. Если не достанете, то лучше и не начинать».

«Нет у меня на данную минуту никакого пропуска – вздохнул таинственный незнакомец – даже вот и паспорта нет, я мыкаюсь, мыкаюсь по разным углам, мокрым и мрачным трущобам, ищу землю обетованную, и вот очутился здесь среди этих веселых и добрых людей. Они право же, словно ангелы».

«Хм, думаю. Ангелы. Еще минута, и нас тут вздернут на ближайшем фонарном столбе.

«Как вас прикажете величать?» – поинтересовался я на всякий случай.

«Меня зовут Вячеслав Самсонович – отозвался незнакомец – по своему роду занятий я – начертатель морских и небесных путей, я сопрягаю маршруты бродячих вселенских светил и больших надводных кораблей, и от этого на земле иногда получается счастье».

Услышав столь лестную рекомендацию, я пригласил Вячеслав Самсоновича в наш департамент морских и небесных коммуникаций. Я сам был туда недавно переведен для исполнения кое-каких служебных тягот после завершения невероятно успешной компании в Офицерском переулке. «Идемте же к нам, о милейший Вячеслав Самсонович, наш директор будет чрезвычайно рад вашему появлению. Он примет вас благосклонно. Счастье – это как раз то, что нам так не хватает в данную минуту. Если вы принесете нашему директору и нашей отчизне счастья, он озолотит вас. Ну, рублей на сто точно можете рассчитывать».

«Что ж, извольте – любезно согласился Вячеслав Самсонович – поиски Персии я могу продолжить в любую минуту, ну хоть бы даже и в обеденный перерыв. А лишняя мелочь меня совсем не обременит. Знаете, хорошо ведь завалиться в какую-нибудь полпивную со звонким червонцем в кармане. А как – обратился он ко мне – вас в свою очередь соблаговолите именовать, о храбрейший из храбрых?»

«Меня зовут безымянный капитан – ответил я – или капитан К. Двенадцатая буква алфавита – это все, что осталось мне от моего замечательного имени. Так распорядилась сама судьба».

«Почему бы и нет – согласился Вячеслав Самсонович – поступь судьбы слышна за многие версты. Я от природы подслеповат, но слух все еще отменный. Судьба сейчас как раз неспешно пересекает Гороховую улицу, совершенно не страшась быть раздавленной трамваем, троллейбусом или подгулявшим ломовым извозчиком».

Минуту спустя вблизи звякнул и заколыхался на рельсах случайный трамвай. «Смотрите – обратил мое внимание Вячеслав Самсонович – пневматический трамвай. № 04388. Он дышит. Сейчас это такая редкость». «Неужели» – откликнулся я с ноткой легкого сарказма, доступной лишь коренным обитателям Батискафной улицы. «Уверяю вас, они дышат городским воздухом так же, как и мы» – заключил мой информированный спутник. Я пригласил Вячеслав Самсоновича внутрь, и мы кое-как залезли, втискивая в узкие деревянные двери трехпудовую саблю и необъятную треуголку. Двери зашипели и захлопнулись. «Мы с вами поедем сейчас на Лифляндскую улицу – предупредил я своего спутника – там и находится наш замечательный таинственный департамент». Вячеслав Самсонович как будто бы не имел ничего против.

Так мы и познакомились и подружились с Вячеславом Самсоновичем, начертателем морских и небесных путей, уроженцем загадочной и непостижимой Персии, творцом несбыточного счастья, хотя, на самом деле, если хорошенько разобраться, были знакомы еще с самого раннего детства, но были разлучены.

Трамвай вздохнул, тронулся и покатился, набирая ход, в сторону Старо-К-на моста. Толпа вылезла было из своих гнусных укрытий и бросилась отовсюду следом, спотыкаясь и падая на рельсы, посылая вдогонку тухлые овощи и проклятья, но, не догнав, вернулась наконец к своим спокойным и мирным хлопотам, делам и повседневным занятиям.

Потом я шел один одинешенек вдоль малознакомой улицы. Вячеслав Самсонович куда-то исчез. Кажется, он отстал, пристально изучая какую-то сумрачную и невнятную подворотню. У дверей департамента мы снова обрели друг друга. Директор напрасно спрашивал меня что и почему, и требовал с меня отчетов, кого это я приволок средь бела дня в сверхсекретнейший и сверхтаинственный департамент, на котором даже и вывески-то никакой вразумительной нет. «Понятия – говорю – не имею. Наверное, просто хороший человек. Вот, подобрал на Сенной да и подбросил на трамвае за казенные деньги». Я и не знаю, кто это такой. Я брожу около тайны.

Директор только рот раскрыл от такого оборота событий. «Что ж – говорит – пусть берет бумагу и карандаш, садится и чертит. Чтоб аккурат к четвергу у нас тут было счастье – а иначе три шкуры спущу».