– Алла придралась к моей одежде. В конце концов, разве я не имею права выбирать, в чем мне ходить?

– Ты была грязная с ног до головы, – визжит Аллочка, и ее наращенные ресницы взмахивают, подобно крыльям бабочки.

– Маша, что-то случилось? – в глазах отца вдруг мелькает тревога. Так и хочется пожаловаться, сказать ему громкое «да»! Мне устроили травлю, меня буллят. От меня отвернулась даже лучшая подруга. Но, конечно, говорить этого я не буду. Он же примчит в школу, устроит разборки. И мачеха будет по гроб жизни меня тыкать, отца тыкать, какое воспитание, какая доченька растет.

– Просто убирались в классе сегодня.

– Посмотри на меня, – папа откладывает вилку в сторону и слегка наклоняется вперед. Иногда мне кажется, он видит меня насквозь. – Маша, если у тебя какие-то проблемы, скажи нам об этом. Мы – твоя семья. Весь мир может отвернуться, но семья никогда, понимаешь?

– Понимаю, пап, – киваю. Пытаюсь изобразить нечто похожее на улыбку, да выходит как-то не очень. Отец прав, даже когда я злюсь, знаю – ни он, ни мама не дадут мне упасть. Они есть у меня, и это главное.

– Если надумаешь поделиться, мы к твоим услугам. И Алла в том числе.

– И если решишь переодеться, – вставляет свои пять копеек мачеха, – я вдвойне в том числе.

– Спасибо, Алла, очень приятно.

Остаток ужина говорим не обо мне. Обсуждаем политику, новости, работу отца, а потом подруг Аллочки. Вернее, она жалуется на них, а мы с папой просто делаем вид, что нам интересно. Забавная семейка, что уж там.

Утро нового дня не принесло ничего хорошего. Казалось, я готова была ко всему, на деле же получить удар под дых всегда неожиданно.

В классе со мной здоровались, как и вчера. Ничего не говорили, не обращались, даже наша староста по вопросам будущей линейки не беспокоила. Я сначала подумала, сама к ней подойду, но потом краем уха услышала, что ведущую сменили. Мне, конечно же, сообщать не стали. Отдали другому человеку сценарий, озвучили дату репетиций, и все.

– Вась, на секунду, – подхватила я на эмоциях Климову. Пока тащила ее к подоконнику, заметила, как девчонка оглядывается. Да черт побери! Ленка тут всю школу, что ли, подогнула.

– Маша, я это…

– Я все понимаю, Вась! Но почему ты хотя бы не написала? Ты думаешь, это правильно? Кто бы и что вам ни говорил про меня, кто бы ни угрожал, однако ты могла смс-ку кинуть? Капец просто!

– Прости, Маша, – Климова тяжело вздохнула. Руки ее прижались к телу, словно обессиленные конечности. Да и сама она словно усохла.

– Толку от твоих извинений? Ладно, иди. Что разговаривать с тем, кто боится собственной тени?!

– Не говори так! – воскликнула рыжая. Губы ее свились в тонкую нитку.

– А что, разве не так? Если бы мы все взялись за руки и дали отпор…

– Почему мы должны давать отпор? – прикрикнула Вася. Такая уверенная со мной и такая трусливая с Ленкой.

– Ты права, вы никому ничего не должны, кроме себя. Извини, что отняла твое время.

Больше разговаривать смысла не было, поэтому я молча развернулась и пошла в сторону библиотеки. В голове не укладывалось, как мы все вместе дружили. Почему-то, когда я видела несправедливость, пыталась помочь, поддержать. Но когда несправедливость выпала на мою долю, все решили дружно отвернуться и не вмешиваться. Веселая штука жизнь, ничего не скажешь.

Возле библиотеки замечаю Вовку. Он стоит в компании друзей, болтает о чем-то, правда, вид у него угрюмый.

– Приветик, – машу рукой, когда оказываюсь максимально близко. Парни как по команде поворачиваются, кивают головой, а затем почему-то резко начинают уходить в класс.

– Привет, – как-то натянуто отзывается Ларин. И опять замечаю, как его глаза бегают, как мышцы на лице напряжены. Да и сам он будто в тугой узел превратился. То ли у меня наваждение, то ли здесь что-то не так.

– Вов, – пытаюсь выдать подобие улыбки, – насчет свидания…

– А, это… – он поджимает губы, опуская голову. Разглядывает свои найки, будто там клад неземной.

– Что – это?

– Сегодня… в общем, планы поменялись. Ты прости, Маш.

– Да ничего, я… понимаю. – Теряюсь немного. Может, он обиделся из-за вчерашнего? Любой бы обиделся, верно.

– Я пойду, ладно? – мнется Вовка. Никогда он так скованно со мной себя не вел. Обычный веселый парень, с шуточками, активно заигрывал, а сейчас… Словно подменили. Только кого? Меня или его?

– Да, конечно. А! Вов, – все же решаюсь попросить. Я в школу уже хожу как на минное поле: ноги трясутся, а сердце ждет кол в спину из-за любого угла.

– Что? – поднимает он на меня глаза. И такие чужие они мне вдруг кажутся, что я не сразу вспоминаю свою фразу.

– Может, проводишь меня после школы домой?

– Прости, – снова опускает голову. – Сегодня не могу. Дела.

– Точно не можешь? – будто не спрашиваю, а умоляю его. Вспоминаю, как переступала порог школы. Да Господи! Всю ночь мне снились кошмары, где я убегаю от волков. Но в итоге они настигают и начинают кусать: ноги, руки, шею. Проснулась в поту, а сердце колотилось как ненормальное. Ад наяву какой-то, не иначе.

И вот теперь эти стены, люди, нагнетающее молчание. Насколько должен быть человек сильным, чтобы не сломаться? Почему кто-то считает, что имеет право ломать других? Имеет право угрожать, обзываться, настраивать товарищей против? И, главное, за что? Почему? Почему я?

Эти мысли не покидали меня ни на минутку. До сих пор они звучат на затворках сознания. Возникает ощущение, что и Вовка меня предал. Как все они. Отвернулся. Потому что своя одежда дороже, потому что фраза «я все для тебя» остается лишь на словах.

И сейчас я искренне ждала от него опровержения. Ждала поддержки. Ну хоть кто-то же должен остаться на моей стороне. Хоть кто-то на этой чертовой планете может не пройти мимо?..

– Точно… не могу, – озвучил свое решение Ларин.

– Ясно. Ну… в другой раз.

4.2

Впервые в жизни я почувствовала себя настолько одинокой. Казалось, меня добили по всем фронтам. Я ощущала себя приведением. Нет, это не бойкот. Это предательство чистой воды. На физре мне не давали пас, когда мы играли в тридцать три. Майку после урока я надела задом наперед, задумалась просто. Никто ничего не сказал, пока милая уборщица не ткнула меня носом, мол, ты чего так ходишь.

Гева со своими дружками-придурками кидал неоднозначные взгляды, а иногда показушно облизывал нижнюю губу. Мерзко. А Вовка старался меня избегать. Нет, здоровался при встрече, конечно. Но задерживался максимум на минуту, потом же ссылался на дела. Лелька больше не подходила. Звонить и писать она не могла. Я замечала, что они с Лариным о чем-то разговаривали пару раз на перемене, но, если честно, обида настолько сильно грызла горло, что хотелось разреветься.

И я ревела. Приходила домой, обнимала подушку и плакала до икоты, до хрипа. Не понимала, что сделала не так. Но и поделать ничего не могла. Как найти крайнего? Где вообще его искать? Что это за парень и в чем мы не сошлись характерами? Я не знала.

Апогеем стал скандал дома. Все началось в школе. Так уж получилось, что я задумалась на математике. Просто смотрела в окно и представляла своего врага. Какое у него лицо, какой голос, в чем я виновата перед ним, за что должна извиниться. А тут учительница. Она у нас строгих нравов. Сделала раз мне замечание, но я не услышала. На второй раз крик ее стоял на весь кабинет. Дальше, думаю, и рассказывать нет смысла. Математичка нажаловалась классной, а та в свою очередь позвонила папе.

Дома меня ждал сюрприз. Отец пришел с работы злой, он уже который день был не в настроении. И тут я как кипяток на живую рану.

– Чем ты, в конце концов, занимаешься на уроках? – причитал родитель, расхаживая из угла в угол по кухне. На улице уже было темно, десятый час как-никак.

– Я просто задумалась.

– Маша, ты то грязная приходишь, то задумалась? – подливала масло в огонь Аллочка. – У меня такое ощущение, что ты связалась не с той компанией. Может, еще и встречаешься с кем-то?