—Далеко. – Согласился отец.

Элай закусил губу и расстроено покачал головой, послав отцу грустный взгляд. Потом мигом поменял выражение лица и ухмыльнулся.

— У входа дежурят журналисты?—весело спросил он и дождался подтверждающего кивка. – Мне охранник сказал. – Пояснил Элай открывшему рот папе. – Это многих забавляет. Ты так наберешь еще несколько очков. Когда у тебя выборы?

— В следующую субботу.

— Ровно через неделю. Что потом?

Отец перестал подпирать стенку и подошел поближе. Ничего не рухнуло. Элай кивком попросил его сесть. Взглядом попросил папу еще немного потерпеть этот разговор. Папа понял, и вмешиваться не стал, а отец так и не присел.

— А что может быть потом? – спросил отец уже настороженно. Наигранная расслабленность исчезла.

— Потом уже будет все равно на рейтинги. Меня можно будет освободить.

— Нет, Элай.

— Почему? – Элай наклонился вперед. Попытался заглянуть отцу в глаза. – Почему ты не хочешь?

— Надо отвечать за свои поступки!

—Какие? – Элай наклонился еще ближе. – Эта была безобидная выходка. Пап, скажи ему!

Папа ничего не говорил. Отец глубоко вдохнул и медленно выдыхал. Он всегда делал так, чтобы успокоиться и чтобы опять не сорваться в приступ ярости. Элай мигом понял, чем запахло, и поспешил замолчать. Это случалось редко, но это было страшно. Папа молча подошел и аккуратно положил руки отцу на плечи и одобряюще сжал. Маленькие беленькие ладошки смотрелись на широких плечах отца неестественно и казались до ужаса хрупкими. Элай испугался за папу, но отец быстро успокоился.

— Колесо крутится. – Уже тише сказал он. – Его не остановить, как бы я не хотел. Я добрался до дел маршалов. Твоего Гарри нет в программе защиты свидетелей. Это все. – Потом отец повернулся к папе. – Еще пятнадцать минут, я пока пойду к журналистам. – Почти прошептал он.

— Не лучше нам вдвоем? – так же тихо спросил папа.

— Я справлюсь.

Отец ушел, не попрощавшись с Элаем. Папа остался и теперь смотрел глазами, которые обещали завалить кучей вопросов. Элай полез в карман, нашел смятую пачку с последней сигаретой. Пепельница стояла на подоконнике широкого, но узкого окна из странного желтоватого стекла. Элай подошел к нему. Подоконник оказался на уровне груди. Элай сложил на него локти и закурил только с третьей попытки добыть огонь из потрепанной жизнью зажигалки.

— Я еще уговорю его. – Сказал из-за спины папа.

— Уговоришь?

— Он сам не рад, что ты здесь, но слишком упрям.

Элай вздрогнул, когда ощутил теперь на своих плечах папины ладони. Они были прохладными, походили на приятные кусочки льда.

— Он слишком любит свою карьеру.

— И тебя. – Папа нежно погладил его по плечам. Элай прикрыл глаза. Он любил нежности.

— Не похоже на это. – Пробормотал он.

— Ты вообще ничего не можешь делать рукой? – видимо папа заметил, как Элай мучился с вытаскивание сигареты из пачки. Не давала же папе покоя эта рука. Но сигарета была меньшим злом. Сложнее было обращаться с волосами или заправлять постель. Хорошо, что ему оставили правую руку. Олиа был милостив.

— Я привык. – Ответил Элай.

— За несколько дней? – пальчики на плечах сжались. – Я волнуюсь за тебя, и не хочу, чтобы ты меня обманывал.

Элай курил, стараясь растянуть сигарету. Но хорошее слишком быстро заканчивается. Короткий окурок тлел, выпуская призрачный столбик дыма.

— Возможно, это было не совсем недавно. Я не хотел отца подставлять. – Соврал Элай. – Расскажи лучше, что у вас происходит.

Он хотел домой. В этот чертов дом, который мало любил, несмотря на все его достоинства, размеры и запасы алкоголя. Дома был контроль. Но недавно Элай понял, что несколько лет он ошибочно считал свой дом тюрьмой.

В окне отражалась только другая массивная стена и небольшой кусочек высокого сетчатого забора, за ним еще меньший кусочек их прогулочной площадки. Прошел обед, моросил мелкий дождик, лето постепенно готовило их к своему уходу, выливая последние порции жары. А Элай так и не повеселился этим летом. А такие планы он строил на него. Первое лето без школы. Должно было быть временем абсолютной свободы.

Элай загасил окурок в пепельнице и продолжил смотреть на небольшой кусочек площадки. Пару раз мелькнула рыжая форма. Сейчас все там. Многие в огромном зале, где они разговаривали тот единственный раз с его Джонни.

Папа легко обнимал его, стоял за спиной, позволяя дышать своим слабым терпким и одновременно свежим ароматом. Там определенно была мята.

— Ты должен бросить сигареты. – Серьезно проговорил он в самое ухо.

— Ты на себя посмотри.

— Я бросил.

— На день или на два?

— Совсем. Элай, я хочу тебе сказать одну очень серьезную вещь.

— Вы сейчас заберете меня отсюда, мы поедем домой и вечером накидаемся до беспамятства? – Элай повернулся лицом к папе и привалился к стене. Здоровую руку просунул в карман, а гипс не влез.

— Нет. – Растерянно ответил папа. Они были одного роста. Сейчас Элай слегка казался ниже.

— Тогда что? – спросил он, не особо веря в важность и серьезность.

— У тебя будет еще один брат.

— Вы что, решили осчастливить одну бедную сиротку? Отцу совсем больше нечем рейтинги поднимать.

— При чем тут сиротка? У меня будет ребенок.

Элай немного не понял. Потом понял. Потом опять ничего не понял. Нахрена им ребенок? У них маразм уже начался. Особенно у папы, который глупо улыбался и с огромными блестящими глазами ждал реакции.

— Ты же старый. – Выдохнул Элай.

— Мне всего сорок. – Залепетал папа. – Сейчас хорошая медицина и у нас есть деньги. Возраст не помеха, да я еще не слишком старый. Это я тебя родил рано, поэтому ты сейчас такой большой.

— Я тебя могу уже дедом сделать. Ты в курсе?

Папа кивнул. Протянул руку и погладил с нежностью Элая по щеке.

— Охереть! – Элай поднял голову вверх и уставился в потолок. – Просто охереть! – протянул он. – У вас маразм уже. Отец знает?

— Сегодня расскажу.

— Это еще пять процентов. – Уверенно подтвердил Элай. – Зачем он вам?

— Ты не рад?

Элай не знал, что ответить. Он вырвался из папиных рук. Не зная, куда себя деть в этой маленькой комнатке, заходил кругами. Нервы. Надо срочно сигареты. И коньяк. Здесь определенно нужен был коньяк.

— У тебя нет живота. – Заметил Элай, вспомнив Рена.

— Только пять недель, Элай.

— Это же тебе неудобно будет, спать на животе нельзя, в туалет постоянно хочется. – Элай все вспоминал Рена. – Ты еще не захочешь! – Элай остановился резко. – Не захочешь. – Повторил еще раз.

— Я родил тебя с Эдди. – Мягко ответил папа. – Я знаю, что это такое. Успокойся, Элай. У тебя будет еще один братик. Может быть, ты его полюбишь. Разве это будет плохо? – папа снова неожиданным образом оказался рядом. Элай, совсем не понимая, что происходит, уткнулся головой ему в плечо.

— Я не получился, так вы решили восстановить баланс.

— Эдди уже восстановил баланс, не беспокойся. – Посмеялся папа. – Я еще не уверен, на кого из вас он будет больше похож.

— В семье всегда один урод. – Пробурчал Элай в плечо. – Он до моего уровня не дотянет.

Постояли с минуту. Элай почти смирился с мыслью о том, что Эдди скоро перестанет быть самым младшим засранцем.

— Если и есть у нас в семье урод, то это твой отец. – Неожиданно проговорил папа. – Думаю, новый ребенок, убедит его вернуть на место старого. Во всяком случае, даже королями правят их мужья. Он всегда долго сопротивляется, но ни разу не выстоял до конца.

Под конец речи Элай услышал слабый всхлип, да и руки сильно вцепились в него. Он бы и сам всплакнул. Но позже, возможно после отбоя, когда будет девять свободных часов до утра.

***

Когда родился Эдвард, Элаю было девять лет. Он с нетерпением и с предвкушение ждал брата. Оказалось, что игра не стоила свеч. Эдди не принес Элаю никакой пользы. Только иногда, с периодичностью раз в несколько месяцев накатывали приступы любви к братишке. Сейчас Эдди было десять лет. Тоже родился в мае, за пару недель до дня рождения Элая. Элай уже посчитал и понял, что третий грозится появиться на свет тоже ближе к маю, может, и в этот самый месяц. Родители так странно размножались, с периодичностью раз в десяток лет.