Посетитель был такой, которого просто так нельзя было отправить обратно, сославшись на занятость. Нилу было в пору стонать. Эта семья была хуже Эванса с его словами. Омега сам нашел себе место за дальним концом стола и заговорил, закусив губы:

– Я бы хотел его увидеть.

– Он без сознания, наверное. – Нил поправил неровную стопку документов на столе. В окно потихоньку начинал дуть ветер, это хорошо. В его кабинете всегда пахло смесью омежьих запахов. Эванс и старший Блейз носили очень сильные запахи, они подавляли все остальные, оба терпкие, давили на голову. Рен был прекрасным. Милый Рен пах свежо и приятно, как ветерок, дувший сейчас в окно.

Нил понимал, родителям свойственно волноваться о своих детях, но все познается в частностях. Это был не тот родитель, которого бы начало трясти в истерике после такой новости. К Рене Блейзу Нил относился достаточно холодно. Он был слишком категоричным в отношении людей. Ему не нравились люди с пороками, ему не нравились и слишком идеальные, меньше всего похожие на живых людей.

– Вы же знаете, кто все это сделал? – Нил оперся о стол руками и вопросительно посмотрел на омегу. Как же его запах нехорошо смешивается с запахом Эванса. Их подпускать друг к другу нельзя. Слишком давит. – Дембро, тот наркоман, сам бы не стал так делать.

– Что с ним, как раз? – без интереса спросил Рене, спокойно и даже величественно смотря своими огромными серыми глазами. Глаза были молодыми, такой взгляд подошел бы больше подростку. Близнецы часто щурили свои тоже серые глаза, так открыто никогда не смотрели.

– Очень тяжело. Если Дембро не выживет, то…

– Я попытаюсь сделать, чтобы все равно все было хорошо.

– А Тай?

– А он что? – омега напрягся. Нил думал, какого это, разрывать между двумя детьми, которые готовы глотки друг другу перегрызть, лишь бы не жить дружно. Эта сила в Рене Блейзе его поражала. Находиться между двух огней должно было быть очень тяжело.

– Мы же знаем, кто надоумил Дембро к такому неумному шагу. Вас, по-моему, это должно беспокоить больше всех остальных. – Нил вздохнул. – Все-таки придется им расстаться.

– Вы Тая перевести хотите? – с обеспокоенностью спросил омега.

– Лучший вариант.

– Не надо.

– Хотите не досчитаться в скором будущем одного? – Нил обошел стол, сел в свое кресло. Запах давил. Что-то в последнее время он становился чувствительный. Хотелось прижать к себе Рена, чувствовать его свежесть, чем ближе к коже, тем приятней. – На кого ставите? Я на Олиа.

– Я образумлю их.

– Вы это уже год говорите. – Отмахнулся рукой Нил.

– Так могу я увидеть Олиа?

– Он у нас в медблоке, опять распороли только мышцу. Ему везет. Наш медик накачал его лекарствами, вряд ли Олиа что-то соображает. К Таю даже не пытайтесь сегодня попасть, я не разрешу. Если хотите, приходите в субботу. Как всегда, собственно.

Налетел спасительный ветерок. Нил вдохнул полной грудью. Запахи смешались в настоящий коктейль: алкоголь, шоколад, орехи, табак.

– Пустите к Олиа на пять минут. – Со странным, не свойственным ему смирением попросил Рене. – Я долго не задержусь. Меня Энди ждет у вас в приемной.

Вот сейчас он был похож на того, кто боится за своего ребенка. Что бы делал Рен на его месте? Возможно, разнес бы тут уже все, лишь бы увидеть. Конечно, чувства какие-то и у этих людей были. Нил сам с самого раннего утра, когда еще даже на улице темно было, заходил в медблок. Олиа был еще бледнее, чем обычно, совсем белый. Доктор сказал, что потеря крови большая. Как Эванс и говорил. Смыслил все-таки Эванс что-то в жизни.

И Нил сдался:

– Вас сейчас проводят. – С усталостью проговорил он.

***

Почему-то все плыло. Четким было только одно воспоминание. Олиа точно помнил, что это воспоминание. И уже очень давнее. Как его сознание не хотело отключаться, приходилось прокусывать себе губу, когда у него из бока вытаскивали большой кусок стекла от разбитого зеркала. Обезболивающее его тогда не взяло.

– Это хорошо, что ты язык не откусил. – Задумчиво сказал доктор, когда рассматривал его губу. – И что теперь еще и с этим делать?

Теперь перед глазами проносились образы: стекло у него в боку, стекло, торчащее из красного от крови горла, человек еще с минуту хлюпает, пока Олиа смотрит на него издалека, забившись в угол душевой. Самому ужасно больно, от самого плывут кровавые реки к водостоку, сам не может вздохнуть нормально. Но смотрит. Потом еще снится все это в кошмарах. Постепенно проходит. Стекло превращается в нож, воткнутый в грудь Дембро. И опять у Олиа вспорото брюхо, но теперь он сдерживает свои порывы добить Дембро. Боль с ума не сводит, хотя она точно есть. Он смотрит в потолок, на кончик косы Эванса, лежащей на полу, пока тот сидит рядом с неестественным цветом лица. И забавляется разговорами, лишь бы не протянуть руку и не добить этого чертового Дембро!

Больше года назад Тай шептал ему губами с запекшейся на них кровяной корочкой:

– Во что ты превратился?

Слишком много крови в его мыслях.

И он выплывает на поверхность. По затуманенному сознанию понимает, что теперь все эти наркотики действуют. Полусон-полуявь похож на наркотический бред. Олиа прекрасно помнит все эти ощущения от приема наркоты. Ему кажется, что он видит папу, и что папа гладит его по голове. Даже пахнет папой сильнее, чем лекарствами. Папино обеспокоенное лицо с красными глазами совсем рядом, окружено аурой яркого света. Поэтому Олиа морщится и отворачивается. Думает, не умер ли он, но потом вспоминает, что рана далеко не смертельна, а Эванс проявил благородство и спас его от возможной смерти при помощи своей грязной майки. Пол-литра крови он ему точно сохранил и даже не занес заражения, как ни странно.

Папа не исчезает, продолжает гладить Олиа по волосам. Олиа это нравится, ему почти приятно. Жаль, что у него такая слабость, что он не может двигаться.

– Я бы поставил на тебя. – Слышит он папин голос, но вообще не понимает, что это он такое говорит.

Долго об этом думает, но мысли исчезают еще до того, как он успевает в них разобраться.

И папа незаметно пропадает, остается только ужасно яркий свет, режущий глаза.

========== Глава 13 ==========

— О, Господи, что это у тебя?

Не успел Элай войти, как уже оказался в объятиях папы. Папе потребовалось всего несколько секунд на это. Не получив ответной радости от встречи, папа начал оглядывать Элая, и, наконец, увидел гипс, расписанный разнообразными цветочками и кружочками.

— Художественной ценности в этом никакой. – Проговорил Элай, пока папа рассматривал его руку. Элай смотрел на отца, который ограничивался молчанием. Мыслительный процесс ярко отражался на его лице. В невинность этих цветочков он не верил.

—Что у тебя с рукой? – продолжал папа. – Твой отец мне ничего не говорил.

Отец удостоился сурового папиного взгляда. Как только папа отвернулся, одна бровь поползла вверх, обращаясь к Элаю, который в отличие от папы на мелочи не отвлекался. Элай слегка пожал плечами. Рен придумал, как скрыть несмывающийся красный кровавый цвет. Элай лучше ничего не сообразил. Тем более, у Рена была гуашь, а у Элая не было идей.

— Прищемил дверью на неделе. Они тут быстро закрываются. Всего лишь смещение. Отец не знал.

— Гипс из-за смещения?

— Я не знаю, что у местных медиков в головах творится.

— Но гипс старый.

— Отстань, пап. – Элай прибег к своему старому и проверенному аргументу. Высвободился и все-таки отошел от дверей. Сел за стол, как и садился обычно. Отец обычно стоял у стены и подпирал ее своим плечом, как будто без него тут все могло рухнуть на их бедные головы.

— Я хочу знать, что происходит с моим сыном? – у папы это прозвучало почти отчаянно.

— А ты что ли не видишь? – спокойно спросил Элай. – И как твои рейтинги? – он перевел взгляд на отца.

— Поднялись почти на пять процентов.

— Это уже после падения?

— После.

— Но до старого уровня далеко.