– Марьям, ты готова? – заглянул ко мне Саид.

– Готова? К чему?

– У тебя почти нет вещей. Мы идём на рынок. Только позавтракаем сначала.

– Я сварю кофе!

– Только не ты! – воскликнул он.

– А что такое?

– Ты не умеешь варить кофе, француженка.

– Ну…

– Позже я тебя научу. Но ты можешь приготовить блинчики. Я уже завёл тесто, иди пожарь.

Он вышел, и я быстро поднялась. Прибрать диван, умыться и заплести отросшие волосы в короткую толстую косу – пять минут. На кухне я пожарила блинчики, больше похожие на оладьи-мутанты, порезала помидоры и выложила на расписную тарелку финики.

– Больше ничего нет.

– Да, продуктов совсем мало. Ешь быстрее, и пойдём всё купим, – сказал Саид, – кстати, запиши на бумаге имя твоего отца. Я позвоню отцу в Тунис, и мы попробуем сделать тебе документы.

О, началось. Я записала на бумажке имя Этьена Луи Мореля, старого пропойцу-фельдшера, которого похоронили в миссии как раз накануне моего дня рождения. У него был цирроз, а во Франции оставалась племянница лет тридцати.

– А кто твой отец? – осторожно спросила я, отдавая Саиду листок.

– Господин Аббас бен Хусейн держит таксопарк в Тунисе. У него больше тридцати машин и водителей. И поэтому много знакомых в полиции. Я отправлю ему эту бумагу и расскажу твою историю. Он поможет.

– Как это такой человек позволил сыну быть художником? – спросила я, зная, что у арабов сын продолжает дело отца.

Саид усмехнулся.

– Я пятый сын в семье, вот и позволил. Мои старшие братья работают с ним, а мне разрешили пойти по стопам деда.

– А кто твой дед?

– У него бизнес в Кайруане. Дед держит целый ковровый двор и фабрику. Тётя Марьям, как и все мои сёстры и тётки, учились ткать ковры у него. Сейчас деду уже за семьдесят, и ему нужен продолжатель бизнеса. Я пообещал заняться коврами, если мне позволят выучиться в художественной академии после торгово-экономического колледжа, и семья согласилась.

– Вот как ты научился торговаться.

– Я просто блюду свои интересы, как каждый нормальный человек. И потом, кто знает, что кому суждено? Прибери, и идём, – и он пошёл наверх за рубашкой.

За воротами началось новое утро моей жизни. Началось с яркого вороха платков на базаре, где Саид объяснил мне, что носить никаб – головной убор, полностью закрывающий лицо и оставляющий лишь прорезь для глаз, совсем необязательно – достаточно скромной одежды и хиджаба – платка, укрывающего голову и шею, оставляющего лицо открытым. Я купила себе два жёлтых платка, расшитых золотом, и ещё шёлковый зелёный с чёрными узорами по краям. Потом мы нашли туники – просторные блузы прямого покроя с красивой отделкой из тесьмы с длинным рукавом в цвет платкам, и две длинные юбки – чёрную и синюю. Купили кожаные сандалии и шлёпки с загнутым носом, в которые я обулась прямо на рынке – так мне было жарко в кроссовках. Он купил мне вторые джинсы – тонкие и лёгкие – и просторные чёрные брюки на жару. Наконец-то я купила и бельё по размеру, и ночную сорочку. Но главное, на чём я настояла, была паранджа – закрытое длинное платье, надеваемое на голову с сеткой на лице.

– Зачем тебе это? Паранджу и абайю с никабом носят глубоко верующие женщины, жительницы пустынь, – сказал Саид, – на этом давно никто не настаивает.

– Эта штука мне нравится. Пусть будет, пожалуйста.

– Боишься, что тебя кто-то узнает?

– Я буду жить с мужчиной, не будучи за ним замужем. Все узнают. И у нас будут проблемы.

– Я выдам тебя за одну из сестёр. Не будет проблем. Но, если хочешь – купи.

Потом мы пошли за моющими средствами и продуктами и вернулись домой нагруженные, как два ишака.

– Надеюсь, я тебя не разорила, – сказала я.

– Не надейся, разорила. Так что давай отрабатывай. Наши вещи солёные от пота, да и полотенец у меня накопилось. Идём, я покажу тебе, как работает стиральная машина. Где тот порошок, который мы купили?

В купальне Саида в тот день я научилась ценить воду, как настоящая туниска. В доме не было ни ванны, ни душа. То есть, ванна была, но в водопроводе была только холодная вода, а, чтобы принять ванну, нужно было нагреть несколько чайников кипятка. Стиральная машинка была не просто старой – старинной, но работала исправно, во дворе были натянуты несколько верёвок. На кухне была раковина, но в ней посуду лишь ополаскивали, а мыли в тазу, грея для этого воду.

– Вода – это золото. Даже электричество стоит дешевле, – сказал Саид.

– Ты поэтому готовишь на мангале?

– Да. Так и дешевле, и вкуснее. На плите готовлю только кофе и блинчики.

– Ясно.

– Сковородки сначала протирай вот этой бумагой, а потом уже мой, так будет легче избавиться от жира. Для решётки с мангала во дворе есть железная щётка и песок, – учил меня тонкостям домашнего хозяйства Саид.

– Хорошо. А где у тебя иголки и нитки?

– Э, не знаю. А зачем тебе?

– На новой одежде надо укрепить кое-что, а на твоей рубашке вторая пуговица болтается на нитке, вот-вот отлетит.

– Я даже не знаю. Поищи по ящикам и сундукам тёти. Если не найдёшь, завтра снова сходим на базар.

Раздалась разливистая трель, и я подпрыгнула от испуга.

– Это что, телефон?!

– Ну, да, – и он снял трубку с белого аппарата, стоявшего на окне в гостиной, который я вчера просмотрела, – ты не могла бы выйти? – шепнул он, прикрыв трубку и усаживаясь на диван, протягивая свёрнутый пружинкой провод.

– Конечно, извини.

Я вышла во двор и встала под приоткрытым окном.

Он по-арабски болтал с каким-то Азизом о новых красках и похвастался, что нашел натурщицу, подобную богиням эпохи Карфагена. Я горько улыбнулась. Потом он договорился о встрече.

– Марьям!

Я вошла в дом.

– Да? Что случилось?

– Да ничего, не вздрагивай. Я заказывал краски и кисти, и они пришли. Я пойду заберу их и пообедаю с другом в городе. Поешь без меня и приберись. Ужин с тебя. Иди, я покажу тебе, как закрыться во дворе и в доме изнутри.

Он ушёл, и я глубоко вздохнула. Пара часов свободы! Загрузив новую партию белья в машинку, прошлась по дому. В спальне только кровать и шкаф, а по бокам кровати вместо тумбочек голубые этажерки, похожие на табуретки со второй полкой у самого пола. На одной стояли лампа и будильник, снизу лежали журнал и книга. Заглянула в шкаф. Мужские рубашки и брюки, футболки, бельё. А что в ящиках? Ремни, браслет, сумка. Никаких денег, документов и иголок.

Я вошла в мастерскую и выдохнула. Здесь почти не было стен!

В три окна лился солнечный свет, освещая потёртый диванчик, заваленный подушками, такой же шкаф, как в спальне, открытый стеллаж с красками, банками, какими-то вазочками и шкатулками, письменный облезлый стол, заваленный бумагами и полотнами, а над ним пару полок с книгами. И посреди комнаты – мольберт и старое кресло с высокой спинкой.

Быстро проверила ящики стола. Куча барахла.

В шкафу старые женские вещи, фотоальбомы, которые я пролистала, больше узнав о семье Саида. Увидев фото его родителей, я начала опасаться за свою жизнь с удвоенной силой. Такая традиционная пара не позволит сыну путаться абы с кем. Тут ещё были кожаные куртки и свёрнутые в рулоны ковры, сложенные пледы, какие-то инструменты. Снова спустилась в гостиную. На кухне оказалась аптечка и шкатулка для рукоделия, в которой были нитки и иголки, напёрсток, ножницы, тесьма, косая бейка и пара замков-молний разной длины.

Телефонный звонок прорезал тишину, и я подпрыгнула от страха. Телефон звонил и звонил, а я каждой клеточкой чувствовала, как седеют волосы на оледеневшей голове. Наконец звонки прекратились. Я заторопилась.

Оставив пуговицу Саида на потом, приступила к двум сундукам в гостиной. Здесь были два дивана и два сундука, а посередине круглый низкий стол, видимо, для кофе. Зато кроме телефона я нашла ещё радиоприёмник и телевизор.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».