Человек исчезнет, как исчезает лицо, начертанное на прибрежном песке…

Женщина тонкими пальчиками, унизанными золотыми кольцами, брезгливо взяла крошечную фарфоровую чашку, просвечивающую в лучах закатного солнца, и ловко выплеснула коричневую жидкость в белоснежную раковину.

– Это был мой кофе, – заметил мужчина, проводив взглядом тёмную дугу.

– Это была бурда, – сказала женщина, сверкнув карими, словно влажными глазами, – я сейчас сварю тебе кофе.

Она поставила медную джезву с узким горлышком на плиту и сыпнула на дно щепотку соли. Смолов горсть зёрен в кофемолке, всыпала душистую массу в сосуд и налила очищенную мягкую воду из бутыли, бросив следом кусочек коричневого сахара. Дождавшись появления небольших пузырьков, выключила плиту, но через пол минуты повторила операцию ещё три раза. Обдав чашки кипятком, вытерла их чистым полотенцем и ловко разлила угощение по чашкам.

– Кофе – напиток богов, – нарушила она молчание, царившее на кухне, – он должен быть тёмным, как зрачки дьявола, и горячим, как дыхание дракона, чтобы пробуждать силы добра на борьбу со злом. Пробуй, – предложила она.

Мужчина взял в руки чашку и сделал глоток.

– Вкусно. Расскажи ещё что-нибудь.

– Кофе Арабика, самый популярный сорт кофе, – безразличным голосом начала она, чуть пожав плечами, – растёт на горных плато и вулканических склонах, а жару не выносит. Мастера говорят, что кофе нужно сварить не менее трёхсот раз, чтобы усвоить все тонкости извлечения вкуса и аромата. Кстати, эти чашки неправильные, они должны быть толстостенными. А ты знаешь, какого цвета бывает кофе?

– Чёрный и белый?

– Ещё зелёный, но не сразу. После сезона дождей кофейное дерево становится тёмно-зелёным, в листве раскрываются белые, напоминающие цветы жасмина, соцветия. Через девять месяцев, заметь, совсем как у людей, созревает крупная круглая тёмно-красная ягода. Внутри неё находятся парные зеленовато-серые зёрна.

– Здорово. Значит, зелёный, белый, красный, зеленовато-серый, и только потом чёрный? – перечислил он.

– Верно.

Они замолчали.

– Ещё? – спросила женщина.

– Нет. Сомневаюсь, что напиток богов пьют литрами, – усмехнулся он.

Она кивнула. Мужчина в белой рубашке и брюках сидел на табурете, а женщина стояла чёрным коконом посреди бело-голубой кухни. Они были совсем рядом, но между ними стояла словно целая Вселенная.

– Иди ко мне, – тихо и властно велел он.

Она замерла неподвижно. Он усмехнулся и встал. В два шага уничтожив расстояние между ними, подхватил её на руки. Оба мгновенно вспыхнули.

– Пожар! – раздались крики с улицы, – Пиратская яхта горит! Пожар!

Оба живо обернулись к окну. На фоне лазоревого неба полыхало зарево пожара. Женщина спрыгнула с его рук и чёрной пантерой метнулась на улицу.

– Постой! – окликнул он.

Она не услышала, выскочив на улицу и мгновенно затерявшись в толпе. Люди муравьиной лентой стремились к набережной, откуда над завалившемся набок судном вился удушливый чёрный дым, застилая небо и рисуя на нём знак беды.

У неё сердце колотилось, как птица в клетке, а единственная оставшаяся в этом безумии здравая мысль вырвалась из вязкого серого болота, образовавшегося в её голове, и улетела туда, в эпицентр пожара, к единственному важному для неё человеку, к единственному, чьё сердце было частичкой её собственного, к единственному, кто кроме неё самой определял смысл её существования на земле в этот малый отрезок общего для них времени. Исчезнет он, и исчезнет она, потому что человек не может быть совсем одинок, ведь даже у моря есть берег, а у берега – море, и они вечно играют с песчинками, перекидывая их на линии прибоя…

Книга появляется на свет – крошечное событие, вещица в чьих-то руках.

С этого момента она включается в бесконечную игру повторов.

(Здесь и далее цитаты из работ Поля-Мишеля Фуко)

Редко кто всерьёз предполагает становиться шпионом. Про них читают книги и смотрят кино, особенно в детстве, но лишь единицы становятся профессионалами. Я, например, выучился на инженера в сфере судостроения, работал на заводе по специальности и вовсе не собирался менять свою упорядоченную жизнь, особенно после того, как в тридцать пять лет наконец женился на очаровательной девушке. Но именно из-за жены моя жизнь словно сорвалась с обрыва и рухнула в море.

Всего через год после свадьбы она уехала в какую-то немыслимую командировку и пропала на полгода. Я искал её как подорванный, но мне позвонили и посоветовали не искать, а совершенствовать языки, которыми я неплохо владел – мама была учительницей немецкого и французского, увлекалась итальянским, увлекая и меня, от бабушки знал основы татарского и арабского, а в институте хорошо изучил английский. По возвращению из командировки жена раскрыла мне суть своей профессии и на раз завербовала и меня. Мы вдвоём съездили на тайную операцию, и успешно, а потом она вдруг исчезла. Мне принесли соболезнования, похлопав по плечу. Я не хотел верить в её гибель и сам напросился на миссию в Алжир. Оттуда меня вскоре перебросили в Тунис, и там и бросили – без денег, без связи, совсем одного. В сорок лет я ощутил себя слабым и одиноким, но именно тогда встретил женщину, которая помогла мне начать жить и служить заново…

Человек начинается не со свободы, но с предела, с линии непреодолимого…

Мама называла меня «моя черкешенка». Она застала жениха накануне свадьбы с какой-то сомнительной девицей в ситуации, не оставляющей сомнений, так что в свадебное путешествие на Кавказ поехала в гордом одиночестве. Там она встретила местного гордого красавца и упала в случайный роман, как в бездонную пропасть, из которой выбиралась долго и мучительно, вновь оставшись совсем одна. Она узнала о своей беременности в середине июля и пришла из районной гинекологии на старый школьный двор, где между рыхлым пыльным асфальтом беговых дорожек и линией старых гаражей расстилалась небольшая ромашковая полянка. Лёжа среди мелких и чахлых, но жизнерадостных городских ромашек, мама раздумывала над тем, быть её ребёнку или не быть. То ли солнышко тогда сильно припекало, то ли ромашки одуряюще пахли, то ли я сама что-то такое почувствовала и шевельнулась у неё в животе, но мама ситуацию отпустила и запустила, так что, когда её родители спохватились, предпринимать что бы то ни было оказалось уже поздно, и в итоге родилась я.

Родилась я под знаком Водолея, и, видимо, это обусловило главную черту моего неуёмного характера – я ненавижу переливать из пустого в порожнее, но и решения принимаю долго, тщательно всё продумывая, хотя первые, интуитивно-озаряющие вспышки сознания, сразу показывают мне верный путь.

Мама, вздохнув на горькую долю, назвала меня Марией, и, очевидно поэтому боги с усиленным рвением начали лить воду на свою мельницу. Я росла в атмосфере любви и заботы – мама, бабушка и дедушка души во мне не чаяли и баловали чрезвычайно, компенсируя отсутствие отца – замуж мама так и не вышла.

Мама хотела, чтобы я рисовала, бабушка – чтобы изучила французский язык, а дедушка видел меня учительницей. Дед оказался прозорливее всех – я стала учительницей французского языка и собрала в школе кружок рисования.

Замкнутый мир семьи обусловил то, что в двадцать три года я была такая же, как в тринадцать: милая, взбалмошная и совершенно не приспособленная к жизни. Оставив за плечами питерский университет, я пришла работать в одну из престижных школ северной столицы России вместо того, чтобы искать мужа подобно нормальным сверстницам. Расписание, правила, строгий дресс-код. Со временем я точно превратилась бы в высохшую старую деву, завязав пышные каштановые кудри в невзрачный пучок и спрятав прозрачные карие глаза за очками в роговой оправе, но божественная мельница раскрутилась иначе…