Вот только она скучает по маме. Вот только, если это Небеса, домой она уже не вернется. Может быть, Оля еле-еле читает по слогам, но она совсем не глупая. Уж такие-то вещи она понимает.

– Вы ведете меня к Богу? – спрашивает девочка окруживших ее блестящих женщин. Те переглядываются и со смешками перешептываются.

– Да, – отвечает самая первая и звонкая.

– Хорошо, – важно кивает девочка. Бабушка говорила, что это хорошо. Бабушка всё об этом знала. Бабушка водила ее в большой дворец, где можно было попросить что-нибудь у Бога. Оля просила, чтобы папа больше не пил, а мама больше не плакала. Но, наверное, нужно было просить лучше. Громче. Чаще.

Ангелы ведут её вперед по полю. Оля думает, что ей придется почти бежать, чтобы успеть за такими высокими женщинами, но, наоборот, – они подстраиваются под её шаг.

Дворец появляется перед ними внезапно, и девочка чуть не спотыкается о порог. Во дворце всего один зал, весь уставленный столами, окутанными запахом жаренного мяса. Оля сглатывает, от голода крутит живот. Сидящие за столами с удивлением смотрят на ребенка. Звуки пира становятся всё тише, пока в зале не повисает тишина.

В глубине зала на троне сидит Бог. Он старый, седой и бородатый, такой, каким и должен быть.

Бог смотрит немного удивленно, а потом его единственный глаз заволакивает доброта. «Добр и милосерден», – говорила бабушка.

– Так мала, – тихо произносит Бог.

Голос Бога звучит ласково, но девочка сжимается от страха. Если Бог не хочет оставить её на Небесах, куда же она попадет? Неужели к чертям? Всё потому, что она была непослушной и взяла нож? Непослушных детей черти утаскивают в Ад, это уже говорила не бабушка, а воспитательница, и ей Оля верила чуть меньше, но вдруг.

– Условия соблюдены, – тут же откликается первая женщина-ангел. Она подходит к трону и отдает Богу нож для хлеба.

Бог легко усмехается, поднимается с трона и, словно пушинку, подхватывает девочку на руки. Оле не нравится, когда ее берет на руки кто-то, кроме мамы. Но Богу, наверное, можно.

– Она здесь по праву, – громогласно объявляет Бог, и зал снова наполняется шумом, – Поприветствуйте воительницу Ольгу!

Ангелы за столами кричат, но от этого крика Оле не страшно.

Шум был не то чтобы невыносимый, но он отвлекал Миру от подготовки к экзаменам. Хотя, если быть до конца честной, после пяти суток бесконечной зубрёжки Мира была готова отвлечься на что угодно, включая голубя за окном. Стук в пол повторился. Ощущение было, будто соседи бегали по потолку, а затем начали – по потолку же – двигать что-то тяжёлое и скрипучее вроде кровати, периодически роняя эту кровать себе на ноги и вскрикивая. Если Мира правильно помнила, под ней жила довольно тихая и спокойная семья с ребёнком школьного возраста: никто не устраивал громких вечеринок, никто ни на кого не кричал и никто ни с кем не скандалил.

Мира вздохнула, голова отказывалась работать, текст перед глазами расплывался. В пол снова постучали, а затем громко поскреблись. Мира вздохнула ещё раз и поняла, что с этим надо что-то делать. Она решительно встала из-за стола и не менее решительно вышла из комнаты. Через три минуты она также решительно вернулась с чашкой кофе, твёрдо пообещав себе, что больше не будет отвлекаться.

Через десять минут Мира спускалась по лестнице.

Звонок на двери исправно выдал приглушенную трель, но открывать, похоже, никто не собирался. Мира упрямо нажала на кнопку ещё пару раз – и наконец в замке заскрежетало, и на пороге появилась соседка.

– Ой, Славочка, ты не очень вовремя, – пролепетала женщина.

– Вы не могли бы перестать шуметь? – вообще-то Мира планировала быть куда более категоричной, но крайне вымотанный вид женщины заставил её смягчиться.

– Мы постараемся закончить как можно быстрее, но я не знаю когда… – в этот момент откуда-то из комнаты раздался сдавленный вскрик, который сменился скулежом и громким скрипом. Мира нащупала в кармане телефон.

– Что у вас там происходит? Я сейчас полицию вызову!

– Не надо полицию! – сдавленно ахнула женщина и в одну секунду затащила Миру в квартиру, тут же захлопнула дверь и чуть дрожащим голосом продолжила: – Ты проходи, сейчас всё сама увидишь, всё поймёшь.

В комнате, куда её привели, было довольно тесно. Метраж явно не был рассчитан, что в помещение однажды набьётся шесть человек. Зато что-то мерно и уютно потрескивало. Соседка тут же метнулась к мужу и отчаянно зашептала ему на ухо, отвлекая от разговора. Мира тем временем присмотрелась к собеседникам соседа. Одним из них к её удивлению – настолько сильному, насколько вообще способен удивляться человек за день до экзаменов – оказался священник. Обычный православный священник, в чёрной рясе, с бородой и крестом. Рядом со священником стояла женщина в пёстрой юбке, каких-то живописных лохмотьях и многочисленных украшениях. Мире даже показалось, что она видела эту даму в рекламе на каком-то сайте. Дама предлагала снять и наложить сглазы и прочую муть. Священник периодически неодобрительно посматривал на пёструю женщину, но продолжал вести с ней довольно заинтересованную беседу. Невзрачный мужчина во всём чёрном стоял у окна и нервно теребил крупный кристалл-кулон. Периодически мужчина с тревогой поглядывал вверх. Мира вдруг поняла, что вообще-то все, находящиеся в комнате, даже вернувшаяся соседка, периодически с тревогой поглядывают вверх, – и подняла голову.

К потолку, в лучших традициях фильмов ужасов, прилип спиной соседский сын и мерно, уютно потрескивал. Поймав взгляд Миры, он с силой ударил пяткой в потолок. "Так вот откуда этот странный звук", – отстранённо подумала Мира, глядя в абсолютно чёрные, без намёка на белок, глаза.

– О… ко…пу…но, – внезапно протянул мальчик – нечто, – не отрывая взгляд от Миры. Возможно, он был рад новому существу. Если он, конечно, вообще понимал такую концепцию как радость.

– Славочка, – соседка неслышно очутилась рядом, и Мира вздрогнула. – Ты ведь никому не расскажешь? Ты иди тогда домой, мы как-нибудь справимся. Вот Дормидонт Аристархович кое-что придумал. Надеюсь, это поможет Димочке.

Димочка на потолке заскрежетал.

– Hoc… corpus… non… egeo… – глухо протянул он сорванным голосом, проворно отползая от отлипшего от окна невзрачного мужчины.

Невнятные звуки внезапно сложились в нечто странное. Мира остановилась, совершенно проигнорировав соседку, продолжавшую настойчиво выпихивать её в коридор. Вот ведь будет стыдно, если ей просто почудилось. Это всё экзамены, везде теперь мерещится.

– Что ты сказал? – строго и настойчиво спросила Мира, глядя на забившегося в угол Димочку. Точно будет стыдно. Вот ведь не повезло людям: одержимый сын и пришибленная соседка.

– Hoc corpus non egeo. Cupio discedere, – скрипуче произнёс тот, кто сидел в соседском сыне, растягивая гласные и с булькающим рыком глотая окончания фраз. Мира еле разобрала ответ.

– Ubi? – уточнила Мира, старательно напрягая память.

– Ой, Божечки! – забытая соседка шарахнулась в сторону. – Лёш, она тоже!

После её вскрика в комнате начался хаос. Миру чем-то полили, потом чем-то посыпали, сладко запахло цветами и дымом, в глазах защипало. Сверху послышалось шипение и глухие удары, похоже, соседского сына тоже активно поливали, посыпали и окуривали. Он снова заскрежетал, торопливо и сбивчиво пытаясь что-то сказать, проглатывая слова, рыча и шипя. Мира смогла разобрать только "hinc" – "отсюда", "libertas" – "свобода", "obsecro" – "пожалуйста" и "dolet" – "больно".

В Миру снова чем-то плеснули, с волос закапало, за шиворот потекла холодная вода. Пёстрая женщина что-то запела, священник начал молиться. Мира чихнула и зажмурилась. Нечто, кажется, заплакало. Оно хныкало и скулило, из скрипучего монстра моментально превратившись в испуганного ребенка. Зависшего на потолке испуганного ребенка. Песнопения, плач, скрип и причитания соседки слились в душераздирающую какофонию.