– Вы думаете, что нас двое, – слишком утвердительно для вопроса сказала девушка.

– Я вижу двоих, – майор наконец совладал с нервами. – Если, конечно, у вас нет товарища-невидимки.

– Мы живём здесь веками, мы называем это место своим домом и имеем на то поболе прав, чем каждый из ныне живущих. Полуденницы – в полях, лешие – в лесах, кикиморы – на болотах. Мы не вмешиваемся в дела людей, то нам не нужно. Но даже волкодлаки и упыри чтут свой дом и готовы защищать его от тех, кто несёт погибель с далёких звёзд. Вот какую помощь я предлагаю, – её голос звучал грозно, но при этом устало. Майор Петров внезапно осознал, что это не он старше девочки перед ним раза в три, а совершенно наоборот, она старше его – причём раз в тридцать. И одновременно с этим почувствовал некоторое разочарование: фольклорных персонажей он представлял как-то более народными, в сарафане там, в вышиванке, с косой до пояса.

– И что же вам нужно взамен? – майор слишком хорошо знал военную историю, чтобы верить в альтруизм.

– Мир. Спокойствие. Нам придётся объявить о себе. Мы сильны, но нас гораздо меньше, чем вас. И мы не хотим обречь себя на жизнь вроде вашей, мы не хотим постоянно воевать и торговать.

– Нужно будет обсудить правила взаимодействия, особенно для агрессивных сущностей, – майор некстати вспомнил, что нечисть в сказках иногда ела людей.

– Разумеется, – благосклонно кивнула полуденница, а потом добавила – Для агрессивных сущностей с обеих сторон.

– Конечно, у меня нет полномочий принимать подобные решения, но я могу связаться с теми, у кого есть. Вот только мне нужны доказательства, что армия будет, – как бы не смущало майора присутствие сказочной нежити в его кабинете и талант этой нежити к отопительным процессам, мысли о гневе начальства возвращали его в нужную колею.

Девушка согласно кивнула и достала из кармана брюк смартфон. Майор издал булькающий звук, полуденница в ответ только пожала плечами. Она быстро переговорила с кем-то, убрала телефон и насмешливо уставилась на майора.

– Может чаю? – зачем-то спросил он.

Когда полуденница допила вторую чашку чая, а на часах высветилось «12:42», раздался лихорадочный стук. Впустив страждущего и наскоро разобравшись с формальностями, майор узнал, что к Центру подходит армия, которую не берет ничего из средств обороны базы. Майор выглянул в окно. Вдалеке, за ограждением действительно было людно. Или «нелюдно».

– Какая армия? – всё же спросил майор. Лейтенант замялся. Майор настойчиво повторил вопрос. – Какая?

– Из сказочных персонажей! – отчеканил лейтенант. – Бабки-ёжки, домовые, лешие, оборотни, водяные!

Майор вздохнул, отпустил бойца, вздохнул ещё раз и поднял трубку телефона.

Вторжение началось на закате. На фоне алеющего неба удивительно красиво смотрелись яростные жар-птицы, прожигающие насквозь инопланетные корабли.

– Оленька, где твой Зайка? Быстрее найди его, мы уходим, – прошелестел над ухом голос матери. Девочка тут же бросилась на кухню, тихо-тихо, как всегда учила мама. Потрепанный плюшевый заяц сидел на подоконнике, Оля сама его туда посадила. Под окном распустилась яблоня – красиво, Зайка любил всё красивое.

Раздался тихий скрип, в комнате мама выдвинула верхний ящик комода. Оля хорошо знала этот звук, старый, тягучий, неприятный. А еще Оля хорошо знала, что в верхнем ящике хранятся важные взрослые вещи. «Документы», как сказала ей мама. Зачем они нужны, Оля не очень хорошо понимала, но знала, что их нельзя трогать и тем более на них нельзя рисовать, а еще, что их доставали, когда приходили доктора и еще один человек, в серо-зеленой одежде.

На этот раз доктора и второго не было. Была только небольшая сумка в коридоре.

Громкий шорох заставил девочку вздрогнуть и сильнее обнять зайца. Может быть, у нее и были проблемы с завязыванием шнурков, но вот шорохи Оля различала просто отлично. И этот был не мамин. К шороху добавилось недовольное сонное ворчание. Оля вжалась в игрушку лицом и закрыла глаза.

– Куда это ты собралась? – раскатисто прокатился по небольшой квартире громкий голос, – Куда собралась, я спрашиваю?!

Мама попыталась что-то ответить, но её заглушил крик:

– Кто он? К кому ты уходишь, дрянь? Рассказывай!

Послышался звук. Этот звук значил, что у мамы будет новый синяк.

– Что значит, ни к кому? Так я и поверил! Ты ж одна не выживешь! Дура безрукая!

Звук повторился. Заяц намок от беззвучных слез.

– Еще и ребенка за собой потащила! Ты вали на все стороны, мразь неблагодарная! А дочь – моя!

Мама что-то прошептала сквозь звуки. В ответ раздался настоящий рев:

–Развод?!

И мама тоже закричала.

Стало страшно. Не так, как всегда, привычно-страшно, а по-настоящему. Совсем страшно. Страшно, что мама снова не сможет встать несколько дней. Страшно, что снова не сможет рассказать сказку, только хрипеть сорванным голосом. Страшно, что её снова заберут врач и второй. Страшно, что на этот раз они ее не вернут.

Зайка не помогал. Тогда Оля посадила Зайку на подоконник. Лицом к стеклу, пусть смотрит на цветы под окном, пусть смотрит туда, там лучше.

Оля приставила к столу табурет – тихо, подняв все четыре ножки. И с табурета осторожно дотянулась до покрытого хлебными крошками ножа. Мама не раз говорила, что Оле ни в коем случае нельзя трогать ножи, потому что можно порезаться и будет больно и много крови. А еще мама показывала, как ножи легко режут мясо, и хлеб, и овощи. Всё-всё-всё режут. И Оля была послушной девочкой и никогда-никогда не трогала ни один из ножей. Не потому что боялась порезаться, а потому что не хотела, чтобы мама волновалась. Сегодня она тоже не боялась порезаться.

До комнаты – обогнуть стену, из одного дверного проема в прихожую и обратно в дверной проем. А мама уже свернулась на полу и только голову закрывает. И Оля начинает кричать. Она бежит и кричит. И заносит нож над головой.

Словно рыцарь из фильма, концовки которого она так и не узнала. Рыцарь спасал принцессу. И Оля сказала маме, что мама – принцесса. Мама тогда засмеялась и сказала, что тогда уж королева. Ведь мамы могут быть только королевами. А принцесса – Оленька. Но мама ошибалась. Иногда даже мамы ошибаются.

Фильм они так и не досмотрели. В тот вечер от отца снова неприятно пахло и его шатало, а это всегда значило, что нужно выключить телевизор и замолчать.

Порез выглядит страшно, кровь расползается по затертой ткани.

– Ах ты, мелкая дрянь, – последнее, что слышит девочка прежде, чем чувствует удар по голове, словно эхом с двух сторон – от кулака и об стену. Во рту тут же становится солено, а в глазах мутно. Руки холодеют, но пальцы правой все так же крепко сжимают окровавленный нож для хлеба.

Солнце бьет в глаза. Она лежит на мягком зеленом лугу и не знает, как сюда забрела. Нужно скорее вернуться домой, чтобы не расстраивать маму.

– Как твоё имя, дитя? – над ней склоняется высокая, очень высокая светловолосая женщина в блестящей одежде.

– Оля, – почти мямлит Оля и тут же поправляется, говорит гордо, – Ольга.

– Приветствую тебя, Ольга, – тут же откликается женщина, и имя звенит, когда она его произносит.

– Я заблудилась, – признается Оля, – Вы поможете мне вернуться к маме?

Женщина только печально улыбается. К ним подходит еще одна – тоже светловолосая, высокая и блестящая, затем еще и еще. И Оля понимает. Это ангелы.

Бабушка рассказывала о них. Говорила, что ангелы очень светлые. Что все они прекрасные. Так и говорила: пре-крас-ные-е. А еще, что ангелы живут на Небесах, и что, если попадешь на Небеса, значит ты умер. А потом бабушка умерла. Наверное, она тоже попала на Небеса.

Бабушка говорила, что на Небесах хорошо. Оля оглядывается вокруг. Здесь и правда хорошо. По небу медленно плывут белые пушистые облака. А луг с редкими холмиками, покрытыми мелкими цветочками, кажется бескрайним. Совсем не похожим на вытоптанную траву во дворе её дома. Оля думает, что могла бы весь день играть здесь, а когда устанет, легла бы и придумывала, на что похоже очередное облако.