Не то чтобы Володя был так уж зависим от этаких сюрпризов погодных, честно сказать, он их раньше редко когда и замечал, но погреться в лучах солнышка любил.

Хотя, с этими мигренями, пожалуй, что и приобрел метеозависимость.

Частенько Вова вспоминал свое детство, в котором однозначно трава была зеленее, солнце светило ярче и грело дольше, и, колбаса была колбасой.

И мороженое! Мороженое было мороженым.

Наш физик-теоретик, который просто не мог быть никем другим, мороженое любил как редко какой мужчина, и разбирался в нем также хорошо, как и в теоретической физике.

Тут Володя затряс головой, пытаясь таким образом отвлечь свои мысли от любимого продукта, потому как в такое время его точно не найдешь, да и с селом по утру надо познакомиться.

– Решено! Вот умоюсь с дороги, и сразу в кровать, – объявил мужчина, и направился умываться.

Однако умыться так сразу не удалось. И не так сразу тоже.

Вода просто отказывалась литься из крана, и, несмотря на наличие душевой кабины, толку от нее был ровный ноль.

Володя плюнул с досады, и, скинув подмоченные дождиком кроссовки, натянул старые дядины резиновые сапоги.

С неохотой вышел на крыльцо и в удивлении замер.

Дождь, который все это время нудно лил, заменяя календарное лето натуральной осенью, прекратился. Над землей стояла дымка, и воздух был напоен такими ароматами, что у непривычного горожанина закружилась голова.

Закружилась, и мужчина ухватился за косяк, уже готовясь к очередному приступу. Однако, к его глубокому изумлению, никакого приступа не последовало. Толстая злая игла со всего размаху не проткнула оба виска, как это бывало обычно, вызывая тошноту и желание просто лечь и помереть.

Вовсе нет.

Головокружение постепенно прекратилось, и Володя открыл глаза, все еще придерживаясь за дверь.

А потом решительно ступил в окружающий его необычный мир, вдыхая непередаваемые запахи. Мир встретил его недовольным кваканьем лягушек, прыснувших из-под сапог, и напугавших бравого физика до смерти.

Он схватился за сердце, высказался, как обычно в таких случаях высказывается любой русский человек, независимо от степени образования и общей культуры.

Словесная формула, веками используемая в быту, помогла.

– Брысь! – даже крикнул Володя вслед лягушкам, которые издевательски квакнули и бодро поскакали к ближайшей луже, не сильно-то и испугавшись нового хозяина.

А Володя отдышался, постоял на этаком воздухе минуту-другую, и все-таки повернул назад.

– Темно. Кто его знает, что там еще под ноги попадет, – подумал мужчина, который был далек от разного рода жителей окружающей среды.

У самого крыльца он каким-то непонятным образом углядел старую железную бочку, подставлявшую свои покрытые ржавчиной и вмятинами бока под свет Луны, проглядывающей между облаков.

– Для полива дядька держал, – вспомнил вдруг Володя, и направился прямо к ней, желая-таки хоть лицо и руки ополоснуть.

И только он опустил руки в воду, которой бочка была полным полна, как вездесущие лягушки, которые тут, судя по всему, жили вольно и припеваючи, с недовольным уханьем и гортанным кваканьем рванули в стороны из-под ног, заставив мужчину сесть пятой точкой, одетой в приличные джинсы, прямо в мокрую траву.

– Будь проклят тот день, когда я решил поехать сюда! – возопил злой и промокший физик-теоретик. Он встал, отряхнулся, как дворовый пес, попавший под дождь, и неожиданно рассмеялся.

– Вот тебе, Вова. Хотел умыться с дороги? Получай ванну! – мужчина смеялся долго, а лягушки испуганно замолчали. Они были явно недовольны появлением чужака в их вотчине, который осмелился перебить их любовные трели.

Наконец Володя успокоился и, желая поскорее снять промокшие фирменные джинсы, внимательнейшим образом глядя под ноги, пошел к крыльцу.

Без происшествий поднялся по ступенькам, и вошел в освещенный коридорчик.

В доме пахло.

Не сказать, чтобы совсем уж нехорошо, но после свежего, напоенного ночного воздуха запах был затхлым. Пахло сыростью и где-то нестиранными носками.

– Странно, – подумал мужчина. Потому что раньше он этого запаха не замечал. Но и не удивительно. Два года дом стоял закрытым, откуда взяться свежести?

– Завтра все промою. Окна открою, двери, – хозяйственно подумал, зевая, новый собственник жилья, и пошел готовиться ко сну.

Спать ему предстояло на древнего вида кровати с пружинным матрацем и стальными боковинами со стальными же шариками верху.

– Раритет, однако, – подумал Володя, и с сомнением присел на кровать. Кровать выдержала нового жильца с честью, и только пружины жалобно тренькнули, намекая, что лучше бы их не нагружать непосильной работой.

Володя их понимал, но помочь ничем не мог, ибо сия кровать, былая гордость еще матери дяди, имелась в единственном числе. Правда, у стены стояло кресло, на котором, как помнилось Володе, он пытался заснуть в прошлый приезд, три года назад.

Кресло разбиралось, и все бы хорошо, да только тогда голова у мужчины оказывалась ниже ног. Как говорится, старость – не радость. Потому что кресло было, судя по всему, постарше кровати. Хотя по внешнему виду и не скажешь.

Потому что дядька в свое время обтянул его новой клетчатой тканью, которая выглядела вполне себе прилично. Однако вот нутро подкачало, да.

И Володя, вздохнув, решил рискнуть и на этот раз лечь на кровати.

Вот такой у него был выбор, что называется, между хреном и редькой.

Хрена мужчина уже попробовал, теперь его ждала редька.

– Что ж, – подумал Володя, стаскивая мокрые джинсы и вместе с ними мокрые же носки классического черного цвета.

– Что ж, – подумал он, оглядывая комнату и думая, куда же все это деть. И, не найдя ничего лучшего, аккуратно развесил на боковинах кресла.

– Что ж, по крайней мере, здесь экология. Это раз. Магазины далеко. Это два. О! Есть вода. Правда, на улице. Это три, – и наш физик-теоретик, таким образом себя успокоив, пришел в относительно благое расположение духа.

Оставшись в одних трусах типа «боксер», он подошел к кровати, которая сияла металлическими шарами на спинках, и плавно опустился в ее недра.

Недра недовольно поворчали, и, в наказание за непрошенное вторжение, попытались парой-тройкой пружин воткнуться в тощие бока Володи. Однако тот, оказавшись пусть даже в такой постели, заснул практически мгновенно.

Сказался стресс от всего пережитого, усталость от переезда, а, скорее всего, тот невероятной чистоты и насыщенности воздух, настолько богатый кислородом, который подействовал на горожанина почище любого снотворного.

И спал бы себе наш Володя и спал до самого утра, да не удалось мужику.

Не прошло и пары часов, как его разбудили звуки, которые и мертвого поднимут.

Где-то рядом стонал и завывал страдающий невыразимой тоской голос, полный неутолимой жаждой общения, судя по всему, с прекрасным полом.

– Да чтоб тебя-я…! – простонал спросонья Вова, и, нашарив рукой сланец, запустил им в стену, что никоим образом на голос не повлияло.

Наоборот, тот, почувствовав внимание к своей персоне, взвыл еще истошнее.

– Приехал на воздух! И здесь от вас нет покоя! – с тоской произнес Владимир, сон которого был нарушен так нагло и беспардонно.

Мужчина сел в кровати и помотал головой, чтобы немного прийти в себя.

Голос залился с утроенной тоской, выводя такие рулады, какие и не каждый тенор сможет.

– Мр-яяя! Мря-ууу! Муа-у-а-уу…

– И что же ему так неймется, боже мой, – простонал не вовремя разбуженный мужчина, – на дворе давно уже не март месяц…

На каковые его стоны обрадованный певец, на которого хоть кто-то, да обратил внимание, выдал еще одну руладу, высоты необыкновенной.

Володя, который к животному миру относился с большим подозрением, короче говоря, не жаловал он братьев наших меньших. Ну как, не жаловал.

Безусловно, как человек доброй души и тонкого душевного настроя, признавал право любого живого существа на существование.