– Дядя взял на себя слишком много, когда узнал о моей безвременной кончине, тоже, надо сказать, несколько преувеличенный слух. Я бы даже сказал, что слух этот был придуман самим дядей Адольфом. Сам придумал, сам в него поверил… Бывает. Так что вы пытаетесь здесь изобразить?

– Я не пытаюсь, я делаю, – француз немного отошел от первого шока, и принялся отвечать на поставленный вопрос. – Меня пригласили почистить водостоки. Но, я предложил другое решение. Хочу водные стоки погрузить глубоко под землю. И сделать это новое место проходимым. Ну… как бы вам объяснить, ваша светлость…

– Высочество, господин Перроне, – я сам поправил его, когда он неправильно ко мне обратился. Самому мне, если честно, пофигу, я сам не очень понимаю, чем отличаются друг от друга разные обращения, но на пути Перроне мог встретиться кто-нибудь, гораздо более щепетильный и инженер может пожалеть, что перепутал обращения, и всем будет плевать, что он просто ничего не знал. Незнание закона… ну, и так далее. – Я имею полное и законное право называться «ваше высочество». Но, продолжайте, господин Перроне.

– Простите, ваше высочество, – он поклонился и продолжил. – Мне кажется, что лучше всего сделать сточные воды изолированными глубоко под землей. Вот представьте, ваше высочество, вы спускаетесь под землю, и оказываетесь в туннеле, каменном и уходящем вдаль. И вот под этими каменными сводами прямо на земле, в специальном углублении течет целая река. Правда, несколько зловонная, но, только представьте, что все это зловоние уходит с поверхности.

– Только ради этого стоит попытаться построить нечто подобное, – я задумчиво смотрел на него. – А почему вы не предложили устроить нечто подобное в Париже?

– Я предложил, – Перроне вспыхнул, затем вздохнул. – Мне посоветовали попытать счастье где-нибудь в другом месте. Вот я и упросил учителя отправить меня сюда, чтобы попытаться сначала здесь в Киле построить мои подземные туннели.

– А вы никогда не думали, господин Перроне, – я смотрел на него еще более задумчиво, – о более крупном городе в качестве вашего эксперимента? Например, Петерб…

– Крупный отряд въехал в город со стороны городских ворот, – прервал меня прискакавший во весь опор гонец.

– Чей отряд? Кто в нем? Почему не слышу труб и других атрибутов отряда, – тут же завалил его вопросами немного побледневший Криббе.

– Я не знаю, – гонец развел руками. – Не могу сказать.

– Поторопимся во дворец, – коротко приказал Криббе. – Из укрепленного замка будет гораздо лучше видеть, что там за отряд сюда пожаловал.

Главная резиденция герцогов Гольштейн-Готторпских – дворец в Киле оказался на самом деле слегка модернизированным замком! Ключевое слово здесь «слегка». Никогда не понимал эту тягу к романтизации героического прошлого. Предками надо гордиться, надо чтить их память и передавать потомкам, но жить в насквозь продуваемом рыцарском замке, где до сих пор не каждое окно застеклено, а каменные стены никогда не знали даже штукатурки – по-моему, это слишком. Из замка следовало сделать памятник, посвященный героическим предкам, стащить туда все картины, древнюю утварь, отреставрировать гобелены… М-да. Остановившись перед одним из гобеленов, щедро развешанных по стенам, я долго пытался понять, что именно изображено на выцветшей тряпке: то ли рыцарь, убивающий демонов, то ли демон, мучающий рыцаря. Наверное, если последнее соответствует истине, то рыцаря в последующем канонизировали. По мрачному коридору, на стенах которого до сих пор сохранились крепления для факелов, прошелся ветерок, заставивший поежиться. Как здесь можно жить? Ров, правда, засыпали, и вместо поднимающегося моста насыпали подъездную дорожку. А некоторые комнаты, в основном спальни все-таки заштукатурили, повесили на стены ковры, а на пол набросали шкуры. И на этом модернизация завершилась.

По сравнению с этой дырой дворцы Петербурга очень сильно выигрывали. Неудивительно, что немцы толпами валят в Россию, правда, не забывая делать вид, что оказывают просто небывалое одолжение. Понятно также становится и то, почему будущий Петр III все-таки остановил выбор на России, которую, судя по моим скудным знаниям истории, искренне ненавидел до конца жизни. Перспектива получить дворец в Стокгольме, конечно, грела, но это было в длительной перспективе, а выбраться из замка хотелось уже сейчас. Неужели сложно было пару башен оставить, а остальное перестроить? Подозреваю, что дядюшка всю эту канитель со сточными водами придумал, чтобы уехать из Киля, просто воспользовался предлогом. В Любеке-то, судя по перешептыванию за моей спиной, весьма комфортабельный дворец, построенный итальянцами. И что взбрело в голову моему так называемому папаше осесть здесь? Не понимаю, если честно. Хотя, по лесам, возведенным во внутреннем дворе, реконструкция замка была все-таки запланирована. Вот только почему-то отложена на дальнейшую перспективу. Интересно знать, в чем причина. Может быть финансовые трудности? Надо бы управляющих собрать, выяснить, как обстоят дела. Но это когда с отрядом разберемся, да Наумова за дядей отправлю. Вот потом можно и делами заняться, чтобы ненадолго от окружающей действительности отвлечься.

Но кое-чего у замка все же не отнять, в нем действительно можно обороняться. И вполне длительное время держать оборону. Он был создан, чтобы стать последним бастионом между врагами и семьей герцога, и в этом качестве замок действительно поражал своей функциональностью. Здесь даже башенки с бойницами имеются, куда вполне можно высунуть фузею, вместо лука или арбалета. А с крыши барбакана вполне можно стрелять из пушек. Их кстати там обнаружилось аж четыре штуки, сделанных, правда, еще при моем прапрадеде, но вполне рабочие экземпляры, которые отсюда с высоты могут доставить много проблем тем, кто рискнет на нас напасть. Ядра тоже имелись, лежали весьма аккуратно в сторонке. Пушки и ядра содержались в идеальном состоянии. Видно было, что за ними тщательно ухаживали, также, как и за порохом, бочонок которого вполне оперативно выкатили по первому моему требованию.

Вот на крыше барбакана мы и расположились, ожидая въехавший в город отряд, чтобы оказать ему достойную встречу в зависимости от того, какова цель его прибытия. Отряд этот не был так уж и велик, кстати. Человек тридцать всадников, все как один офицеры прусской армии, которые ехали верхом, окружив три кареты. Все эти подробности я выяснил, разглядывая их в подзорную трубу. Не слишком на захватчиков они походили, особенно в сравнении с нами.

Подождав, когда кавалькада приблизится, и один из офицеров соскочит с лошади, весьма решительно направляясь к дверям замка, я махнул рукой, показывая, что надо, наверное, спуститься, чтобы встретить гостей, да убрать порох, который может отсыреть, оставаясь без дела на крыше. Я уже хотел уйти с крыши, чтобы спуститься вниз, как слуга, соскочив с задника одной из карет, быстро открыл дверцу, помогая выйти белокурой девушке. Отсюда рассмотреть ее было непросто, единственное, что я точно сумел разглядеть – это блондинистые локоны, выбившиеся из-под широкополой шляпы. Хотя, может быть, это парик, и мне только показалось издалека, что она локоны натуральные. Но само появление девушки было уже весьма интересным событием, который требовал моего личного присутствия.

Чтобы выяснить этот момент, не полагаясь на посредников, даже таких как преданный мне Криббе, я быстро спустился вниз и остановился посреди просторного холла, ожидая, когда Вайсман, которому я поручил выполнить роль дворецкого, встретит гостей и проведет их во дворец. Дверь распахнулась, вошел Вайсман и громко представил гостью, следующую за ним. При этом в его голосе звучала сильная растерянность. Видимо, что-то пошло не по плану.

– Ее королевское высочество Луиза Ульрика Прусская, – и он шагнул в сторону, пропуская принцессу. Нет, мне не показалось. Эта Луиза Ульрика действительно обладала блондинистой шевелюрой. А еще мне вспомнилось, что в своей характеристике писал прусский посол о Елизавете, мол, она завидует красоте этой самой Луизы. Что ни говори, а тут было, чему позавидовать. Мне даже стало любопытно, Фридрих не отличался особой привлекательностью, а вот его сестра была хороша. А еще мне было интересно, а что она вообще тут забыла?