В-четвертых, учитывая ситуацию, она полагает, что дядя может и не пережить встречи с племянником, и у него «станет плохо с сердцем», или «хватит удар», поэтому имя наследника в черновике мирного договора со шведами уже заменено на Георга. Я несколько раз перечитал эту строчку. Что значит, «станет плохо с сердцем»? Это мне инструкции передали, что ли? Ладно, поживем увидим, а то и правда может быть нужно будет «удар» обеспечить, табакеркой по темечку. Ну а что, это почти классика. Тем более что дядя будь он живой или «схвативший удар» вообще ни на что не повлияет.

Пятым пунктом шло пожелание беречь себя, побыстрее возвращаться, и обязательно оставить в герцогстве верного и преданного наместника.

Отложив письмо, я долго смотрел в одну точку, затем повернулся к Криббе, который почувствовал мой взгляд и сразу же распахнул глаза, выпрямляясь в своем кресле.

– Сложно было?

– Не скажу, что слишком сложно было убедить ее величество принять решение кого-то отправить в Киль, сложнее было доказать, почему там необходимо ваше личное присутствие, ваше высочество. Первые дни ее величество даже слышать ничего не хотела о том, чтобы позволить вам уехать. Она не уверена до конца, что это не ловушка, чтобы просто вернуть вас обратно. Ее величество очень переживает за вас, ваше высочество. Она говорила, что предчувствовала, что нельзя вас отпускать одного в Петербург.

– Понятно, – я покосился на письмо. – Отслужив службу, тетушка все-таки приняла правильное решение?

– Верно, а как вы узнали, что ее величество…

– Это нетрудно понять, уж поверь мне. Как мы будем добираться до Киля? Я не увидел подорожных, да и с полком, хоть и драгунским, мы завязнем в дороге до следующего лета.

– Морем, мы пойдем в Киль морем, – Криббе вздохнул. – Трехпалубный линейный корабль «Екатерина» под командованием Конона Прончищева сейчас направляется из Архангельска в Кронштадт. Команда полностью укомплектована, состоит из шестисот человек, шестьдесят шесть пушек по бортам. Советники ее величества полагают, что корабль будет дополнительным стимулом для вашего дяди вести себя хорошо. И я полностью согласен с ними в данной оценке.

– Я так понимаю, мы должны будем подойти под моим флагом и войти в порт совершенно открыто? – я хмыкнул. – Наглость города берет, вот и проверим, так ли это на самом деле, – вольно перефразировав известное изречение, я повернулся к развесившему уши Воронцову. – Петр Илларионович, а вы не хотите со мной прокатиться? Нам же практически морская прогулка предстоит, вы же слышали господина фон Криббе.

– Я не уверен, ваше высочество, что вас ожидает простая морская прогулка, как вы изволили выразиться, – покачал головой Воронцов. – Но я готов принять ваше приглашение, почему бы и нет, все равно все мои обязательства уже выполнены, и я могу жить пока в свое удовольствие.

– Ну вот и отлично, – я снова посмотрел на Криббе. – Приводи себя в порядок и отдыхай. Завтра встретишься с Наумовым и начнете объединение полков. Я тебя назначаю своим заместителем на месте командира. Если возникнут разногласия, то сразу мне доложите, будем думать, как их решить. – Я встал из-за стола. – Ну что же, остается только надеяться, что все пройдет без особых потрясений. – «Я очень на это надеюсь, вот только, боюсь, что с моим везением мне этого не грозит», – добавил я про себя.

Корабль пришел в Кронштадт только через две недели, хотя по данным Криббе он уже пару недель находился в пути. Если это нормальная скорость, то, когда мы в Киль такими темпами придем? Интересно, нам не придется где-нибудь в Ревеле зимовать?

Однако время ожидания повлияло на меня весьма положительно в том плане, что я внезапно заимел острую паранойю цинги. Судорожно вспоминая, что имеет большую концентрацию витамина С, я не вспомнил ничего, кроме смородины и шиповника. Лимоны – эта роскошь не про нас, а вот шиповниковый сироп я из детства помню. Его в аптеках продавали, и я пил его просто так, и по многу, хоть мать и ругалась, говоря, что надо по ложечке употреблять. Варить сиропы умели давно, я это точно знаю, на бутылке в тем же сиропом прочитал, так что оставалось найти какого-нибудь аптекаря, и заставить его наварить мне густого сиропа, который потом смешать с крепкой вытяжкой, то бишь настойкой из шиповника.

Совершенно случайно я узнал, когда искал нормального аптекаря, что Иван Лаврентьевич Блюментрост проживает сейчас в Петербурге во флигеле у Юсупова, пребывая в крайне плачевном положении. Изучив его подноготную, я задал вопрос Ушакову, почему этот весьма талантливый человек сейчас как приживалка какая по флигелям ютится, на что получил гениальный в своей простоте ответ.

– Так ведь в немилости он, еще со времен Анны Иоанновны. Ему дом оставили в Москве, остальное было конфисковано. Но дом сгорел и вот… – Андрей Иванович развел руками, и снова углубился в изучение приблизительной схемы отделов Тайной канцелярии, которую я ему притащил в Петропавловскую крепость. Вообще я искал аптеку, но, как выяснилось, она сгорела, а потом сгорела еще раз. Что аптекари в ней делали, если из раза в раз пожар возникало? Гексоген из-под полы бодяжили что ли. Тем не менее, аптека сгорела, хоть и была каменной. Сейчас ей выделили земли уже на Васильевском острове, но построена она пока не была. Лекари как могли выходили из положения, делая свои примитивные лекарства самостоятельно, частенько нанимая химиков, благо Академия наук была под боком. И вот теперь выясняется, что Аннушка одного из выдающихся аптекарей этого времени даже дома лишила. А ведь при нем, я быстро пролистал бумаги, даже деревянное здание аптеки не горело. Дом, правда, того, но это могла быть случайность. Пожарные расчеты еще не были нормально созданы и плохо функционировали, поэтому при городских пожарах иной раз выгорали целые улицы.

– А почему сейчас опалу не сняли? Ее величество Елизавета Петровна вроде бы многих помиловала, из тех, кто в немилости у Анны Иоанновны, да Анны Леопольдовны был?

– Сие мне неведомо, – Ушаков отвечал, не отрываясь от изучения схемы, хоть что там изучать-то было, все предельно просто: всего пока три одела: по внешней разведке, по внутренним делам, и контрразведка, включающая в себя внутреннюю и собственную безопасность. Конечно потому, со временем, эта организация разрастется и ее отделы будут делиться на подотделы и управления, потому что нельзя объять необъятное. Но пока и этого хватит, потому что надо с чего-то начинать уже. Ушаков сразу согласился с тем, что делать что-то надо, когда я ему записки прусского посла показал. – Блюментрост был лейб-медиком при Петре IIАлексеевиче. Он не смог его спасти, а ее величество очень переживала смерть этого императора. Не могу отрицать, что она определила для себя виновных, и одним из них оказался Иван Лаврентьевич.

– М-да, здорово, – я рефлекторно поскреб болячку, которая образовалась у меня на запястье, на том месте, куда Флемм оспину подсадил. – Ну да ладно. Андрей Иванович, не в службу, а в дружбу, вы можете привезти ко мне Блюментроста, а то мне ой как неохота по Юсуповским флигелям ошиваться.

– Как скажете, ваше высочество. Когда вам Ивана Лаврентьевича доставить?

– Да прямо сегодня. У меня через час занятие со Штелиным. Вот через три часа и подвозите. Яков Яковлевич все пытается меня латыни обучить. Даже в Киль со мной собрался ехать. Путь неблизкий, а что на корабле делать? Вот и буду латынь штудировать. Да в фехтовании практиковаться.

– И то верно, с корабля деваться некуда, да о ночлеге думать не надобно. Самое время, чтобы чему-то новому научиться, или поработать над чем иным.

– Ну вот и славно. А пока я с делами разбираюсь, вы, Андрей Иванович, обдумайте то, что я вам принес. Может быть, какие другие идеи посетят, вот по моему возвращению и обсудим и ваши и к моим вернемся, да вместе что достойное изобретем.

– Задачку вы мне задали, ваше высочество, – Ушаков потер подбородок. – Главное ведь себя сперва убедить, что все это вообще нам надо. Вот тут понимаю, что надо, – он коснулся виска, – а вот внутри все переворачивается от одной мысли, что столько менять придется, столько переделывать. Буквально с самого начала службу создавать. Опять.