– А ты в мой погребок не заглядывай, лучше за сыном присмотри, чтобы он твой не осушил, – в голосе Бестужева появились рычащие нотки. – Шведов надо дожать, чтобы пикнуть не могли боле. А так придется еще Данию успокаивать заверениями, что вовсе мы не хотим замок родовой, что когда-то семье Великого князя принадлежал, возвращать. Ну а не поверят они нашим заверениям, что тогда? Войска у шведов оставлять, когда прусак вовсю уже скалится, да османы того и гляди голову поднимут? А это опять может быть война, коя ничего нам, кроме трат не принесет! Никакой выгоды!
– Не смей сына моего трогать! Твоего из притонов только и выносят, хорошо еще узнают, а то в лужу какую давно бы скинули, обобрав при этом. И думать ты можешь, что тебе душа велит, а я волю государыни Елизаветы Петровны выполню полноценно и договор составлю так, как она его хочет видеть.
– Да? Может еще за сестрой этого полоумного Фридриха съездишь в Берлин? А то он уже брак с Великим князем своей сестры считает делом решенным! Он уже в письме Анну Амалию едва ли не Великой княгиней называть посмел. Так вот, не бывать этому! А знаешь, почему? Да потому что папаша этого Фридриха слишком плодовитым был, и как только имя наследника Шведского станет известно, одна из многочисленных сестер прусака тут же в невесты ему будет предложена! И что тогда будет с того мирного договора, который ты поедешь обсуждать и заключать? В какое место его можно будет засунуть? Мы итак из-за Швеции Силезию проворонили, и я не хочу становиться свидетелем возвышения этого выскочки!
– Смотри, Алексей Петрович, твоя гордыня когда-нибудь тебя погубит…
– Ха! Да ты знаешь, почему нас вообще еще терпят? Да потому что заменить нас некем. Если только Остермана с Минихом вернуть. Нет у России верных сынов, кроме тех, кого еще Петр Алексеевич на службу призвал. Все немцы заполонили. Да и теперь, вместо того, чтобы кого учебой занять, вон твоего Петьку хотя бы, он хоть и шельма добрая, но мозговитый парень растет, продолжают тех же немцев привечать, а значит долго нам еще на службе коптить, вот помяни мое слово. Пока молодежь вроде Шувалова того же не заматереет и зубы не начнет показывать. А свое мнение я уже высказал – от шведов мы еще хлебнем полной ложкой, но это дело, я погляжу, решенное, и от моего слова ничего зависеть уже не будет. Но прусаков я сюда не допущу и точка! Вот костьми у порога лягу, пущай топчут, но свадьбе этой – не бывать!
Так, кажется, я услышал достаточно. Повернувшись, я вышел из этой маленькой приемной, обдумывая услышанное. Пока ничего путного в голову не приходило, зато становилась понятна резкая неприязнь Петра Федоровича и Бестужева. Бестужев не дал состояться браку Петра с сестрой обожаемого Фридриха, что сразу же сделало его родственником Прусского короля. Не получилось, и Бестужев сразу же стал врагом номер один для Великого князя. А вот почему сам Бестужев так меня ненавидит, я так и не понял. Вроде бы никаких предпосылок к этому не было, да и особой любви к Фридриху я, вроде бы, не демонстрирую, а вот погляди же.
Вообще же, все было именно так, как рассказывал мне еще во время моего путешествия по Европе Корф. Все министры пытаются решить, с кем Российская империя будет дружить, и с кого она будет брать пример, как я полагаю, во всем. Ни разу я еще не слышал ни от кого, что нужно свой собственный путь изобрести, ни на кого не равняясь. Но это тупиковый путь, который приведет нас, в лучшем случае к Великой октябрьской, в худшем же… Об этом вообще не стоит думать. Потому что живущие на стыке двух миров, мы никогда не станем своими ни европейцам, ни азиатам. Так зачем, черт подери из шкуры лезть, пытаясь всем этим «господам» соответствовать? Зачем, вашу мать, и раза в раз наступать на одни и те же грабли, вскакивать и снова на них лезть? Как это вообще произошло? Где мы свернули не туда?
А еще я понимал, что никто меня не будет слушать, хоть я лоб расшибу, пытаясь доказать эту истину. Никто. Потому что все для себя уже все решили и считают это решение истиной в последней инстанции. Была слабая надежда на Бестужева, но он, похоже, просто категорически против немцев настроен, хлебнул в свое время бироновщины. А вот что касается других стран, то вице-канцлер очень даже «за». Вот что мешает России с той же Австрией договор заключить о дружбе, но как-то хитро помощь во время бесконечных войн обозначить? Вроде мысленно мы с вами и все такое. А вот когда уже точно увидим, что Австрия побеждает из последних сил, вот тогда и присоединиться, чтобы к дележке не опоздать. Англо-саксы так постоянно делают, и ничего, никто ни разу их ни в чем не обвинил и ни в чем не упрекнул. Можно же чужие хитрости применять, не размениваясь на парики и вычурные реверансы.
Из этого короткого, но весьма эмоционального разговора я также понял, что мои исконные земли, те, которые должны были остаться моими, невзирая на то, как здесь все сложится – на хрен никому не упали. Россия не будет вступать за герцогство, оно ей не нужно, опять-таки по причинам того, что подобный интерес может быть неправильно истолкован потенциальными «друзьями». Вот только я так не хочу. И тут я полностью поддерживаю Бестужева – Фридриха еще можно остановить, он пока никто, всего лишь король заштатного королевства, у которого амбиции через край хлещут. Вот только как это сделать?
А может ну его? Отобрать у дядюшки герцогство, послать всех на хер и жить в свое удовольствие, не пытаясь ничего менять в мозгах людей, которые накрепко вбили себе в голову, что иноземец лучше во сто крат, просто потому, что иноземец. Самое главное, что этот выверт мозга и в мое время многие поддерживают. А чем лучше-то? Чем, например, тот же Шумарех лучше Тредиаковского? Почему должность библиотекаря при Академии наук с огромными полномочиями вдобавок отдали немцу всех достоинств которого было быстро и качественно закатить скандал? Что в Шумахере есть такого, что заставляет с завидной периодичностью вступаться за него покровителей? Сколько мы по-настоящему ценных ученых из-за этого склочного индивида потеряли, которые не захотели терпеть, и просто уехали, громко хлопнув дверью? А ведь они еще и антирекламу Российской Академии наук дали, я просто уверен в этом, и многие достойные люди вовсе не поехали, невзирая на приглашения. Потому что есть среди тех же немцев достойные, талантливые и очень нужные, есть, кто бы спорил, но не поголовно, так же, как и в Российской империи. Себя-то надо хоть маленько уважать. Например, я вот уже жалею, что не пошел, как обычно, на тот маскарад, где пресловутый лорд Дэшвуд отжег. Может, у меня с головой не все нормально, но я точно не стерпел бы, если бы он передо мной в костюме шведского генерала туда-сюда шастал. В разгар войны со Швецией! Хайпануть решил, сука. И у него получилось, потому что не произошло ровным счетом ничего, никто ему слова против не сказал, все, включая тетку, молча проглотили это намеренное оскорбление, вот он и дома решил развернуться, уверовав в свою вседозволенность.
– Ваше высочество, что-то произошло? У вас такой вид, будто за вами кто-то гонится, – я резко остановился, с удивлением оглядываясь по сторонам. Оказалось, что я умудрился выскочить на улицу во внутренний двор и даже этого не заметил. Тормознул меня Роман Воронцов, который поднимался в это время со скамьи, на которой сидел, с интересом что-то читая.
– Да, призраки мыслей, – я потер лоб. – С вами такое случается, Роман Илларионович?
– Постоянно, – он улыбнулся. – Вот, например, попали мне в руки интереснейшие записки, и я теперь не знаю, что с ними делать. Первым желанием было сжечь, но дюже уж чтиво занятное. Хотя за такое чтение я вполне могу на дыбе оказаться, и прекрасно это осознаю, но все равно читаю. Удивительно, правда?
– Что это? – я сел на ту скамью, с которой вскочил Воронцов и, протянув руку, взял один из листков, лежащих рядом. – «Набожна императрица до суеверности, так что исполняет дотошно все нелегкие и стеснительные обязанности, кои религия ее предписывает, ничем, однако же, не поступаясь из удовольствий самых чувственных, коим поклоняется с неменьшею страстью. Весьма сдержанна скорее по совету министра своего, нежели по собственной склонности. Ревнует сильно к красоте и уму особ царственных, отчего желает зла королеве венгерской, не скрывая этого, а также ревнует к сестре вашей Луизе Ульрике, о красоте которой уже начали слагать песни менестрели. В довершение всего двулична, легкомысленна и слова не держит». Что это такое? – я показал лист Воронцову.
