– Лех, переведу: если не хочешь в гости в Эмираты, то можешь остаться на родине, прямо под русской березкой. Лучше, наверное, все же в Эмираты. И отказаться мы не можем, да? Ладно, лысня, не отвечай, и так понял, что договариваться о чем-то надо лично с вашим принцем. Можно хоть маме позвонить?

– Мама уже фсе знать, – Абдул, похоже, решил сегодня ослепить их талантом своего стоматолога. – Яфар сказать позаботиться о маме Фанья – ей отбравить корзыну лючих арабских сладост и духоф и сказат, что Фанья ф госты у брынца.

– Мою маму Таисия зовут, вообще-то.

Абдул нахмурился:

– Мама – Таисия, мама Фанья.

Ваня нахмурился в ответ, впервые испытывая дискомфорт в донесении мыслей, но Леха избавил его от лишних энергозатрат:

– Фанья – это он так тебя называет. Ваня, типо.

– А, – произнес тот. – Кринж! Слышь, Абдулла, маме все равно надо позвонить. Пожалуйста. Я обещаю, что ничего лишнего не скажу.

Пока самолет готовился к взлету, а точнее вся борткоманда ждала, пока «Никифороф» решит все свои проблемы, Ваня, натянув свое самое честное выражение лица, объяснял маме, что его пригласил выступать арабский магнат и что все в полном порядке. И что это новый виток его карьеры и популярности, а не какие ни эскорт-услуги, на которые он купился. Мама пообещала, что обратится полицию, если Ваня не будет звонить ей каждый день и пожелала счастливого пути.

– Тфой друг не будэт зфонит? – поинтересовался Абдул, забирая у него телефон, и Ваня, решивший уже катиться в вышеназванное верблюжье очко со всем возможным кайфом, отмахнулся:

– Да кому он нахуй нужен! Он в прошлом году пропал на три месяца, бухал на даче у другана, так ничо.

– Ай, зачэм так ругаэш, – огорчился Абдул. – Такой красывый, такие слофа гофорить! Помыть рот тибэ!

Леха, которого уже жмыхнуло пивом на голодный желудок, заржал, гремя наручниками, и Ваня напомнил, что гостей в подобных браслетах не возят. И уж тем более в мешках на голове. Абдул только плечами пожал – мол, все ради вашей же безопасности. Сбежать из самолета никакого варианта не имелось, потому оставалось только принять все как должное – если он тут гость, то пусть и обслуживают его теперь как гостя.

– Жрать хочу, – сказал Ваня, глядя на Абдула и тот тут же поднялся, чтобы позвать стюардессу, хотя наверняка для этого была специальная кнопка.

Ваня потыкал во все кнопки на панели справа от себя, и одновременно с кондером включилась плазма над головой, транслируя арабский сериальчик.

– Живем! – воскликнул Леха и сглотнул слюну – стюардесса вошла с блюдом маленьких бутеров на шпажках и тарталеток с креветками и икрой.

За доставку своей сказочной мечты, что поразила его в самое сердце, Явар не переживал. Абдул и Басыр, которых отец отправил с ним в качестве охраны, когда ему исполнилось восемнадцать, в Россию, тоже в свое время учили язык, правда давался им он значительно труднее, говорили хуже, чем он: никак не покорялись им несколько славянских букв, хоть он и тренировал их так же, как и его частный учитель. До сих пор с содроганием вспоминалось, что его «Л» для учителя была недостаточно твердой, и как он мучилЬся, выглаживая эту букву от мягкости. «П» недостаточно глухо звучала, стараясь превратиться в «Б», с «В» и «Ф» были те же проблемы. И если учитель – слава русской грамматике, что ему запретили бить ученика палками, а то не сносить бы Явару синяков – добился от него удовлетворительных результатов, то охранники так и не преодолели порог нормального выговора, и от их неразборчивой речи падали не только листья с деревьев, но и знакомые и друзья.

Но, собственно, свою роль охранников и помощников во время учебы в МГУ они выполнили прекрасно, и были рады, когда покинули негостеприимную холодную страну, где все можно было купить за деньги. Однако пока они не вернулись с учебы домой, их ничто не радовало, хотя они раньше рассуждали, что деньги решают все. Пришлось понять, что далеко не все: хмурые лица и унылые пейзажи воздействовали на Абдула-Авваля и Басыра сильнее, чем на их господина. Возможно потому, что те общались по большей части только между собой и относились к этому как к работе, а Явар со своей неугомонной жаждой жизни и новых познаний не мог проходить мимо всего нового и с наслаждением впитывал в себя своеобразную культуру, непривычные правила и обязанности.

Отец думал на перспективу и имел далеко идущие планы на развитие деловых и торговых отношений с Россией. Переводчики, консультанты, это все, безусловно, хорошо. Но лично узнать язык, познакомиться с менталитетом и попробовать на зуб культуру значило намного больше, чем просто изучить язык с преподавателем и посмотреть обучающие видео.

Ханух ибн Абдул-Азиз за свои шестьдесят два года много повидал – как взлетали и падали правители, исчезали ветви знатных фамилий, как развивался их мир, как на его глазах поднялся в пустыне космическим колоссом Дубай, к чему их род тоже приложил немало усилий, поэтому был мудр по отношению и к своим трем детям от трех жен, и к бизнесу, и даже к тому, что его средний сын увлекался парнями, со временем привык, смирился и воспринял как шутку судьбы – Явар был не первым в их роду, кто унаследовал такую любовь. Конечно, он не терял надежды, что он перебесится, наиграется и вернется к правильной жизни. Но видя отчаяние своего красивого сына, в свое время даже купил ему первого мужчину в его гарем, опытного, старше того на десяток лет, для нежного ознакомления с азами мужской любви. Правда, он не рассчитывал, что эти игрища так затянутся…

Он и в Россию сына отправил в надежде, что пожив в этой суровой холодной стране контрастов, Явар одумается и вернется к нормальным отношениям. Но чуда не случилось. Не прельстили славянские женщины.

Отслеживая жизнь сына, Ханух ибн Абдул-Азиз прекрасно знал, что творится в его доме. Рауф, араб, которому уже исполнилось тридцать пять лет, так и оставался самым старшим наложником у Явара, и в благодарность за то, что Ханух выбрал учителем для сына именно его, держал отца в курсе всех событий, происходящих в гареме.

Отец был слаб по отношению к Явару – любил его больше других, даже больше первенца Салаха, которому и достанется львиная доля наследства и часть империи Абдул-Азизов. Но, будучи мудрым правителем и отцом, он решил, что лучше держать Явара подле себя и быть в курсе его любовных отношений, чем запретить их, и тогда он бросится во все тяжкие, заводя запретные знакомства не там и не с теми, кто ему нужен. Мудрость веков не зря твердила, что быть мудрым больно. Зато, держа руку на пульсе, всегда можно было вовремя принять нужное решение и скорректировать жизнь любимого сына. Когда ему прикажут, Явар не посмеет ослушаться, распустит свой гарем и женится на той, кого выберет отец.

***

За день подготовить комнату для сокровища было просто. Было бы еще проще, если бы Явар определился, чего он хочет.

Он почему-то нервничал. Поэтому пришел вечером в приготовленные комнаты для Ванья и окинул цепким требовательным взглядом белое помещение с высокими потолками, белыми с золотым шитьем шторами, в таких же цветах выдержанным интерьером: шелковыми подушками, диванами, коврами и покрывалами.

Он нервно прошел к зарешеченному окну, полюбовался чудесным видом на залив, на белые коробки строений, на пальмы. Все это привычно было его взору, но как воспримет эту комнату и эти нежные цвета его сокровище? Внутри от волнения все подрагивало, и он в который раз удивился, что не испытывает дикого сексуального подъема, как это было с другими гаремными юношами. Может быть у него проблемы с мужским здоровьем?