– Господа, позвольте небольшую ремарку, – поднялся со своего места Гучков. – Послы Англии и Франции в общих чертах ознакомлены с дворцовым переворотом, а через них и высшие круги этих стран. Возражений от них не последовало. Условие одно – Россия и впредь должна воевать на стороне Антанты, – водрузил на нос пенсне и взял в руки какой-то документ.
Все приготовились слушать, но Александр Иванович надавил на кнопку электрического звонка и к облегчению гостей произнёс, обращаясь к вошедшему лакею: – Распорядитесь подавать обед.
В обществе, особенно столичном, с аппетитом промывали косточки новому российскому премьеру, вспоминая, что в его отца Фёдора Фёдоровича Трепова, в бытность того градоначальником и обер-полицмейстером Петербурга, в 1878 году стреляла Вера Засулич. А она жива, и если младший Трепов начнёт злоупотреблять должностными полномочиями, вполне может повторить удавшуюся «акцию» и вновь выйти сухой из воды. Но особенно народ злорадствовал по поводу провалившейся попытки подмаслить Гришку-конокрада.
Неудачный жизненный эпизод председателя Совета министров оживлённо обсуждали холодным декабрьским вечером в одном из питерских ресторанов подполковник Банников и генерал-майор Спиридович, назначенный в августе ялтинским градоначальником и прибывший в столицу по своим делам.
– Ты знаешь, Игорь, как я уважал старшего брата вновь испечённого премьера, Дмитрия Фёдоровича Трепова, который выдвинул меня в далёком шестом году на должность начальника дворцовой Охранной агентуры. Его младший брат, хотя и считается консерватором, и занимал должности камергера, егермейстера и сенатора, той воли в решении государственных дел, коей обладал Дмитрий Фёдорович, не имеет. Это относится и к уму. В обществе смеются, что послушав своего шурина, генерала Мосолова, уважаемого Распутиным за умение хорошо выпить, Трепов-младший решил «купить» старца, предложив ему двести тысяч рублей с просьбой не поддерживать дурака Протопопова. Распутин рассказал о подкупе венценосцам, чем очень возвысил в их глазах свою бескорыстную персону и подмочил репутацию премьера. Думаю, долго наверху он не продержится. А государь зря заигрывает с Думой и Военно-Промышленными Комитетами. Ещё в бытность свою начальником Охранной агентуры, узнал, что в начале года в Петроградском ВПК подспудно шли приготовления к революции. Той самой, что не удалась в пятом-седьмом годах. Занималась подготовкой рабочая фракция Комитета под председательством социал-демократа Гвоздева, чему покровительствовали Гучков и Коновалов, наивно думая, что если случится революция, рабочие будут им подчиняться. Первый из них поддерживал требования Рабочей группы перед правительством, второй помог образованию самостоятельной Рабочей группы при Московском ВПК, назначив секретарём, – иронично хмыкнул генерал, – харьковского гласно-поднадзорного Соломона Моносозона. В Москве согласились. Тогда же организовали Рабочую группу в Киеве, где её поддержал председатель Киевского Военно-Промышленного Комитета миллионщик Терещенко. В последние февральские дни сего года в Питере состоялся Всероссийский съезд представителей ВПК, за которым я внимательно наблюдал. На нём Гвоздев огласил революционную декларацию, призывающую бороться за мир без аннексий и контрибуций, и за свержение царя, вручив затем власть правительству, ответственному перед народом. Представитель Самары товарищ Кацман, картаво возопил: «Мы габочие, не только на словах пгизываем к богьбе за власть, но и сумеем это сделать», – передразнил еврейского эсдека, вызвав смех Банникова.
– Где лакей? Почему гюмки пустые? – скартавил подполковник, в свою очередь, рассмешив генерала.
Подошедший лакей, почесав выдающийся багратионовский нос, поинтересовался у господ:
– Гюмки поменять? – чем вызвал у них взрыв гомерического хохота.
– Ну, быть добру, Александр Иванович, – отсмеявшись, поднял рюмку Банников.
– Согласен! Быть посему! – поддержал тост Спиридович, и вновь потекли разговоры о политике: – Представляешь Игорь, общественность, наплевав на министра внутренних дел Протопопова, с девятого по одиннадцатое декабря провела в Москве съезды Земского и Городского Союзов, приняв резолюции, которые даже до Ялты докатились, где говорилось о том, что Госдума, опираясь на народ, должна довести дело борьбы с нынешним политическим режимом до победного конца. И всё опять сошло им с рук.
– И чему удивляться, Александр Иванович? Нет дыма без огня. В нашей епархии ходят слухи, что Протопопов масон… А им царь поперёк горла…
Через несколько дней, 17 декабря, утром, исполняющий обязанности министра Двора генерал-адъютант Максимович, вызвал в свой кабинет подполковника Банникова и, поздоровавшись, предложил сесть в кресло.
– Полчаса назад Анна Вырубова сообщила мне, что Григорий Ефимович не вернулся домой ночевать. Дочери со слезами на глазах поведали ей, будто отца пригласил в гости князь Феликс Юсупов, дабы познакомить с женой, но как оказалось, она в данное время отдыхает в Крыму. Вырубова обзвонила знакомых – нигде его нет. Взволнованная случившимся Анна Александровна поспешила во дворец и рассказала об исчезновении Друга императрице. А вы знаете её трепетное отношение к старцу. Царица потрясена обрушившимся на неё известием. Недавно мне, а значит и Александре Фёдоровне телефонировал министр внутренних дел Протопопов, сообщив, что до него дошли сведения о покушении на Распутина в доме Юсуповых, и он отрядил для специального дознания жандармского генерала Попова. Поэтому прошу вас сию же минуту отправиться в ближайший к дому Юсуповых полицейский участок и вместе с Поповым приступить к розыску. Может, – понизил голос генерал-адъютант, – и преступления никакого нет, а Григорий Ефимович задержался в номере какой-нибудь танцовщицы.
Участковый пристав, несколько растерявшийся от визита в его часть столь высоких чинов, вызвал городового Власюка, находившегося ночью на посту у дворца Юсуповых, и тот, стоя навытяжку перед генералом, хриплым прокуренным голосом доложил:
– Так точно, ваше превосходительство. Во дворце явственно слыхал выстрелы, после которых ко мне подбежал неизвестный выпивший господин, назвавшийся депутатом Пуришкевичем, и в истерике прокричал, что убил Распутина. Вот примерно его слова: «Я освободил Россию от этого чудовища. Он был другом германцев и евреев. Ты должен быть верным своему отечеству и молчать». – Я тут же направился в участок и доложил о происшествии по начальству, – кивнул на пристава городовой.
– Молодец! Медаль тебе обеспечена, – похвалил служаку генерал. – Однако, следует опросить прислугу, находившуюся ночью во дворце Юсуповых. Господин пристав, пошлите городовых и хоть силой тащите сюда прислугу и всех, кого там сыщите, кроме князя, конечно.
Первым городовые привели расфранчённого перепуганного лакея.
– Я ничего не видел, – ещё с порога завопил тот неожиданно басовитым голосом, но после того, как его нос встретился с кулаком кандидата на медаль городового Власюка, память неожиданно прояснилась и слуга запричитал: – Да, да… Видел, как на моторе, за рулём коего сидел великий князь Дмитрий Павлович, часто бывавший в гостях у хозяина, приехали сам Юсупов и Распутин, а между ними приткнулся член… этой… Госдумы, чья рожа часто мелькала в газетах, что покупал хозяин. Я впустил компанию и они, войдя в дом, велели мне удалиться. Больше ничего не знаю, – побожился лакей, перекрестившись на орденоносную грудь генерала.
Второй свидетельницей оказалась пронзительно визжащая и вырывающаяся из цепких лап городовых дама, назвавшаяся экономкой.
Всласть натискавшись женских прелестей, и сбив этим весь её запал, стражи порядка вынудили свидетельницу поведать, что участниками смертоубийства были великий князь Дмитрий, два сына великого князя Александра Михайловича, братья жены Юсупова, его отец, депутат Пуришкевич, доктор Лазоверт, поручик Сухотин, бывший министр внутренних дел Хвостов, а так же двоюродная сестра Юсупова, какие-то англичане и эта коза, танцовщица Вера Коралли. Страсти ужасные, – вошла в раж всезнающая экономка. – Один из шуринов Юсупова спрятался за портьеры в передней. Не успел Распутин войти, как он выстрелил в него и попал в глаз. В упавшего Распутина стреляли уже все, и особенно сильно палила эта коза Верка. Всю шубу в решето превратила. Когда устали, пошли есть пирожные и пить вино, потом опять в него стреляли, он стал убегать, беднягу окружили в саду и там насмерть добили гирями.
