– Да-а, действительно страсти египетские, – пришёл к выводу генерал. – А нынешний министр внутренних дел Протопопов участия в покушении, случайно, не принимал? – на всякий случай поинтересовался он.
– Палил, палил нехристь, – подтвердила экономка и была отпущена с миром.
Вечером, когда во все участки Питера дошёл приказ о розыске трупа Распутина, городовой района Петровского моста доложил, что утром проходившие рабочие сказали, будто видели на мосту много следов крови.
– Сейчас темно. Завтра, с рассветом, встретимся на мосту, – стал прощаться с Банниковым генерал. – А судебные власти бездействуют, черти. Министр юстиции поверил Юсупову, покорившему слугу Фемиды великосветской беззастенчивостью, и в результате доказал ему свою невиновность, отчего Макаров отменил начатое было следствие и обнадёжил князя в полной его личной неприкосновенности. Думаю, государыне такое попустительство не понравится.
Когда Банников ехал на извозчике по улицам Питера, то видел орущие от радости и угощающие друг друга шампанским ликующие толпы из так называемого культурного общества.
«Невооружённым глазом видно, Распутин в кругах интеллигенции популярностью и любовью не пользовался и даже наоборот»,
Купив вечерний выпуск газеты «Биржевые ведомости», прочёл: «Сегодня, в шестом часу, в одном из аристократических особняков центра столицы, после раута, внезапно окончил жизнь Григорий Распутин-Новых».
«И зачем нужно вести следствие, коли всем всё известно из правдивых уст юсуповской экономки», – невесело улыбнулся он, убирая в карман газету.
Встретившись утром восемнадцатого декабря на месте предполагаемого преступления, Банников доложил генералу Попову:
– Ваше превосходительство, вы, полагаю, и сами в курсе, что великосветский Петроград, думские круги, уверен, и посольства, оповещены об убийстве Распутина, и знают о том, что убили его великий князь Дмитрий Павлович, Юсупов и Пуришкевич. «Биржевые ведомости» ещё вчера вечером сообщили об этой сенсационной новости.
– Друг мой, вчера вечером министр внутренних дел господин Протопопов вручил мне копию телеграммы, посланной Пуришкевичем в Москву. Там всего два слова: «Всё окончено». – А князь Юсупов пошёл за помощью к своему дяде, толстяку Родзянке, и один из его слуг уже сообщил, что председатель Госдумы, узнав о случившемся, своим громовым голосом обратился к великосветскому преступнику со словами одобрения. И чуть позже от Родзянко, разумеется по секрету, о происшествии узнали многие его друзья, великосветские знакомые и думские коллеги. Уже ясно, что в подготовке к убийству принимал участие друг Юсупова, английский офицер Рейнер, служащий под началом известного шпиона, полковника сэра Самуэля Хоара. Отсюда широкая осведомлённость в наших делах посла Великобритании Бьюкенена. У Палеолога своя агентура. Вплоть до великосветских болтливых дам. Вчера в Яхт-клубе, за обедом, как мне сказали, великий князь Николай Михайлович, после телефонного разговора с Треповым, авторитетно и громогласно заявил, что всё это – новая провокация Протопопова, вздор и ерунда. Никого великий князь Дмитрий не убивал, а ежели случайно и убил, то поделом конокраду… А кровищи-то на мосту и правда целая лужа, – перешёл к практической стороне дела жандармский генерал.
– Ваше превосходительство, – отвлёк их от беседы городовой. – Я калошу нашёл.
– Повезло тебе, братец, – хмыкнул генерал, но тут же стал серьёзным. – Следует предъявить её дочерям Распутина.
Те признали находку за калошу-ботик их отца.
И тут началось…
Генерал доложил о находке Протопопову, тот – самой императрице, между прочим намекнув, что вчера министр юстиции не позволил начать судебное следствие, а Феликс Юсупов за это время переехал на жительство к великому князю Дмитрию Павловичу, ища защиты в неприкосновенности великокняжеского дворца.
Государыня, выслушав рапорт и с уверенностью уже зная, что Друг убит, отправилась в церковь, и после обедни телеграфировала мужу в Ставку: «Только что причастилась в домовой церкви. Розыски продолжаются. Не теряю пока надежды. Надеюсь, что ты выедешь сегодня. Мне необходимо твоё присутствие».
Днём, после нескольких докладов министра внутренних дел, послала супругу ещё одну телеграмму: «Приказала Максимовичу твоим именем, запретить Дмитрию выезжать из дому до твоего возвращения. Замешан главным образом он. Тело ещё не найдено».
От императора ей пришло сообщение: «Возмущён и потрясён. В молитвах и мыслях вместе с тобой. Приеду завтра в 5 часов».
Вечером Протопопов доложил по телефону, что с наступлением темноты поиски в реке пришлось прекратить, но утром они вновь возобновятся.
Днём, около одной полыньи, увидели примёрзшую изнутри подо льдом шубу.
– Ваше превосходительство, кажись, нашли, – весело заорал генералу городовой.
– Ну, слава Богу, – перекрестился тот. – А то уже зябнуть начал. Пойдёмте, Банников, обследуем находку.
В полдень, на берегу реки у Петровского моста съехались власти. Особую активность проявлял сконфуженный министр юстиции Макаров.
– Попов, сворачивайте своё дознание, потому как я приказал начать судебное следствие, и своими действиями вы будете мешать следователю Середе и прокурору палаты Завадскому.
Подъехал и немного выпимший для укрепления нервов Протопопов.
– Добрый день, коллега, – поздоровался с министром юстиции. – Вы на тридцать шесть часов умудрились опоздать с началом судебного следствия… Не знаю, что там середа, но предполагаю, что вторник станет вашим последним днём на ниве отправления правосудия, – нагло уставился на Макарова Протопопов.
– Вы, батенька, хам, – разозлился министр юстиции. – Но, скорее всего, окажетесь правы…
– Александр Александрович, без обиды… Такая уж ваша планида отвечать за чужое похмелье. В декабре двенадцатого года вас отправили в отставку после Ленской стачки… Теперь вот – Распутин. И тоже декабрь… Ваш несчастливый месяц.
Министр внутренних дел как в воду глядел. Во вторник, 20 декабря, Макаров получил отставку.
В понедельник вечером, 19 числа, царица с дочерями встречали супруга и отца в Царском павильоне станции Александровская.
Как нарочно, ударил крепкий мороз и, несмотря на трагическое известие, полученное днём от министра внутренних дел, что тело старца нашли, им приходилось пританцовывать и хлопать в ладоши, дабы хоть немного согреться.
На дебаркадер подъехали два исходивших паром мотора в окружении десятка конвойцев, сидящих на беспокойных жеребцах, от которых тоже валил пар.
Николай с сыном, в сопровождении Воейкова, бодро вышли из вагона и расцеловались с семьёй. И всё это молча, без слов, пряча печаль и стараясь не подавать виду, что сильно расстроены.
Лишь в салоне авто Александра прижалась к царю и горько разрыдалась, тут же попытавшись взять себя в руки.
Николай, целуя жену и тихо произнося слова утешения, вытер ей глаза платком.
Дома, в Александровском дворце, когда поднялись с мужем на второй этаж в Сиреневую гостиную и остались ненадолго наедине, императрица прижалась к нему, обхватив за шею и расплакавшись навзрыд, без конца повторяя:
– Днём нашли тело Григория. Они убили его… Наши родственники убили его… Что же теперь будет с нами и нашим маленьким?..
Немного успокоившись, подошла к столу у кушетки, и, взяв два исписанных листа, протянула супругу.
– В голове не укладывается, что представители царского и княжеского родов способны лгать своей императрице. Один поклялся именем князей Юсуповых, а Дмитрий – именем Господа Бога, что не принимали участия в убийстве Старца, хотя их участие в преступлении полностью доказано свидетелями.
Николай вслух прочёл записку с объяснениями князя Феликса Юсупова: «Ваше Императорское Величество. Спешу исполнить Ваше приказание и сообщить Вам всё то, что произошло у меня вчера вечером, дабы пролить свет на то ужасное обвинение, которое на меня возложено. По случаю новоселья, ночью 16 декабря, я устроил у себя ужин, на который пригласил своих друзей, несколько дам. Великий князь Дмитрий Павлович тоже был. Около 12 часов ночи мне протелефонировал Григорий Ефимович, приглашая ехать с ним к цыганам. Я отказался, говоря, что у меня самого вечер и спросил, откуда он звонит. Он ответил: «Слишком много хочешь знать», и повесил трубку. Вот всё, что я слышал в этот вечер о Григории Ефимовиче. Я не нахожу слов, Ваше Величество, чтобы сказать Вам, как я потрясён всем случившимся, и до какой степени мне кажутся дикими те обвинения, которые на меня возводятся».
