Однако давать советы полюбила в последнее время государыня.

Узнав о намерении супруга сместить душку-Протопопова, тут же переубедила его, и министр внутренних дел остался пока на своём посту.

Трепов склонил голову перед высочайшею волею, но остался при своём мнении.

В столице, ничего не боясь уже, провели ноябрьскую встречу в «Новом клубе» представители «русских карбонариев», как шутливо назвал заговорщиков, точнее, борцов с правящим режимом, друг Гучкова князь Дмитрий Вяземский, являющийся членом-учредителем аристократического Бегового общества Петрограда, а параллельно Уполномоченным Красного Креста по Северному фронту, командующий коим генерал-адъютант Рузский прислал на встречу доверенное лицо – генерала Крымова.

Князь, устроившись на диване перед камином, бросил пренебрежительный взгляд на севшего рядом грузного, в осыпанном перхотью мундире и тусклых сапогах, Крымова, иронически подумав, что даже перхоть не хочет держаться на редких, немытых, зачёсанных на пробор волосах, и перевёл взгляд на весёлые языки пламени над берёзовыми поленьями, брезгливо отодвинувшись от вояки.

Бодро вошедший в зал маленький Гурко, заменяющий в данное время заболевшего Алексеева и прибывший в Питер, якобы, к военному министру, высоко держа голову, чтоб казаться повыше, гремя шпорами на высоких каблуках начищенных до зеркального блеска сапог, за руку поздоровался с князем и неопрятным генералом, отойдя затем пошептаться о чём-то к Гучкову.

Последними прибыли несколько депутатов Думы во главе со своим председателем, и церемонно раскланявшись, уселись за уставленный закусками овальный стол.

– Александр Иванович, – обратился к Гучкову, как хозяину обеда, Родзянко, попутно уцепив рюмку водки и опрокинув её в себя. – Пардон! Замёрз, как бездомная собака, – вызвал улыбки на лицах гостей.

«Как бы не накаркал, – вздрогнул Вяземский, – а то все станем бездомными собаками».

–… Предлагаю перекусить немного, в лёгкую выпить, и перейти к повестке дня. А уж затем можно будет и отобедать. Проголосуем предложение? – пошутил он, приговорив вторую рюмку и не обошедшись на этот раз лишь кряканьем, а закусив «сердешную» солёным груздочком, а по зрелом размышлении, ещё и солидным куском окорока.

– Господа, прошу всех за стол, – хлебосольно развёл в стороны руки Гучков. – Безо всякого голосования заморим червячка и побеседуем…

– Ну вот. Выпили немного и перекусили, – через некоторое время поднявшись, и для чего-то поклонившись на все стороны, промокая при этом губы салфеткой, чтоб не терять зря времени, обвёл взглядом гостей Гучков.

«Прямо как Козьма Минин перед новгородцами раскланялся», – с трудом скрыл усмешку Вяземский, довольный ещё тем, что избавился от соседства генерала Крымова, мрачно допивающего поодаль третью рюмку водки.

– Я собрал вас дабы не просто поговорить, а конкретно определиться с датой… – хотел произнести «свержения», но сказал: – отлучения от трона Николая Второго, – на секунду замер от внутреннего ужаса, но тут же взял себя в руки. – Мы уже советовались с некоторыми здесь присутствующими, – глянул на Родзянку и Маклакова, – и решили назначить этой датой первое марта будущего года. Генерал Алексеев перед болезнью поведал мне, что император догадывается о нашей затее, но точно в ней не уверен, и как всегда, на наше счастье, сомневается, – нервно хмыкнул, и чтоб успокоиться, залпом проглотил рюмку пшеничной, шумно выдохнув алкогольный воздух и подумав, что на жаргоне московских городовых, не к ночи будь помянутых, этот способ пития носит название «хлопнуть пташку», продолжил: – Общество мы подготовили. В Петрограде и Москве ждут бунта, словно оперетту в театре, – уверенно уже усмехнулся он. – Предполагают, что всё пройдёт весело и с огоньком… Прислуга доложила мне после похода в синематограф: как только покажут императора с семьёй, распоясавшийся народ орёт: «Царь спит с Вырубовой мартышкой, а царица – с блудным Гришкой…» И немудрено… В Петрограде сейчас свободно идут пьесы Зотова «Гришка Распутин», Рамазанова «Ночные оргии Распутина», Леонидова «Гришкин гарем», Курбского «Как Гришку с Николкой мир рассудил», и полиция не вмешивается… Потому – демократия… Правда, один борзой рецензент осмелился написать: «Великое дело свобода слова, но не дай Бог свободы сквернословия…» – Да где он сейчас, этот рецензент-борзописец… Это я к тому, что общество подготовлено, и за царя кровь проливать не станет. Николай должен отречься… Если, конечно, хочет жить… А общество следует хорошенько встряхнуть и дать пищу для сплетен и разговоров…

– Это как? – поинтересовался Крымов, в свою очередь с удовольствием «хлопнув пташку».

– Элементарно… Не зря я вам давеча о Гришке-конокраде, старце, ежели по-венценосному, говорил… Его следует ликвидировать… И лучше в этом году… На крайний случай – в январе семнадцатого.

– Желающие есть, – воскликнул Вяземский. – Причём птицы весьма высокого полёта, – напомнил Гучкову о «пташке», которую тот без раздумий и «прихлопнул».

– Надеюсь, такие птицы, что даже Николаю сложно будет их… пришлёпнуть, – сипло произнёс он, помахав ладонью перед губами.

– Точнее сказать – невозможно. Ибо один из них его родственник – великий князь Дмитрий Павлович, – испугался, не брякнул ли вгорячах лишнее: «Ведь и у стен, говорят, УХИ растут», – попытался внести успокоению в душу «ухами». – Надеюсь, господа, информация до времени останется между нами.

– Разумеется. К тому же сие деяние не самое важное, что нам предстоит организовать до отречения… Скорее даже – второстепенное… Для отвода, так сказать, глаз, – сделал паузу, разогревая интерес слушателей. – Основное мероприятие должны произвести военные…. Точнее – замещающий сейчас Алексеева, генерал Василий Иосифович Гурко. Мы обговорили с ним и согласовали главнейшую задачу, о коей он сейчас вкратце и поведает.

– Благодарю, Александр Иванович. Вы избавили меня от вступительного слова, и я сразу, т-э-эк скэ-эть, возьму быка за рога. Знаете ли вы об этом или нет, потому как здесь не все военные: «в основном штафирки», – пренебрежительно сморщился он, продолжив: – В царской армии главным хранителем боевого духа является полк. Именно эти подразделения лелеет Николай, часто навещает их, устраивает смотры, обедая затем с офицерами в Собраниях. В результате кадровые офицеры и унтера, которых за годы войны практически не осталось – главная его опора. Потому полки следует как можно скорее развалить, перемешать, словно колоду карт. Перевести заслуженных офицеров, которых уважают нижние чины, в другие полки, где их знать не знают, и потому не будут иметь к ним уважения.

– Да разве же государь на это пойдёт? – опешил Крымов.

– Государя следует убедить в необходимости увеличения количества полков пехоты, а в результате – дивизий и корпусов, в связи с резким удлинением линии фронта с тысячи двухсот – до тысячи девятисот вёрст. Начну с того, что переведу четырёх батальонный состав полка в трёх батальонный. А дивизии из четырёх полкового – в трёх полковой состав.

– А кавалерию? – недоверчиво глянул на исполняющего обязанности начальника штаба Верховного главнокомандующего Крымов.

– Переформирую, как и пехоту, и поможет убедить в этом государя генеральный инспектор артиллерии великий князь Сергей Михайлович. Поскольку пушек и снарядов теперь поступает огромное количество, а лошадей не хватает для пристяжек, мы пожертвуем конницей ради бога войны – артиллерии. Ну, в самом деле, не на себе же артиллеристам пушки таскать!? Кавалерийские полки к январю, а может и раньше, планирую свести из шести эскадронных в четырёх эскадронные. Никто подвоха и не заметит, так как когда-то такого состава они и были, а спешенных кавалеристов следует растворить в толпе новобранцев. Молодые солдатики их там своей численностью забьют и руководства над собой не потерпят. А в марте, как придём к власти, вернём всё, как говорится, на круги своя. И новая армия начнёт одерживать новые победы, – под аплодисменты закончил он.