Сюжет мюзикла состоял из следующего: есть серьезная семья, в которой растет подросток-бунтарка, которой не хочется быть серьезной, а ей хочется быть собой. Впихнул немного экзистенциального мусора в детский мюзикл. Девочка села в автобус, а приехала в параллельный мир, в котором главный злодей Артурио ворует детей и высасывает из них креативные идеи, потому что никак не может дописать сценарий для мюзикла. Потом зрителю становится ясно, что девочке все снилось. В конце добавил еще несколько твистов. Если бы этот мюзикл поставили, то он бы взорвал всем мозг!

      Алина перебралась в новое общежитие. Мы перевозили вещи, а потом опробовали пружинящую кровать вместе. Это был хороший предлог, чтоб закончить ссоры.

В ноябре мне исполнится 18, я устроюсь официально на работу. Стану серьезным человеком. Начну строить карьеру. Через некоторое время, думал я, мы с Алиной заживем тихой и размеренной жизнью.

– Я хотела тебе кое-что сказать, Артур… – сказала она мне. Прижалась ко мне, обняла.

Прозвучало это страшно. Думал, скажет мне, что у нее появился кто-то, и что нам пора заканчивать. Эта мысль меня испугала, и нарушила равновесие в моем розовом мире, в котором не происходило ничего, кроме учебы, литературы и редких смен в качестве банкетного официанта. На секунду мы зависли над пропастью. Только я не знал, над какой.

– Я учусь по целевому – продолжила Алина, – мне после учебы нужно отработать несколько лет в школе в моем селе.

Отпустило. Что за мелочь. Совершенно не помешает нашему совместному быту. Я буду замом или начальником отдела, брошу писательство и пьянство, а она – будет работать учительницей литературы или русского языка. У нас родится ребенок, а я буду взбираться все выше по карьерной лестнице. Возможно, у меня даже появится машина. Перестану бояться водить. и мы будем втроем выбираться в деревню, помнишь же, как мы ездили, как здорово было вдвоем сажать картошку, Алин? Вместе ходили в баню, а потом как заснули в позе ложек; мне было приятно держаться за твою грудь одной рукой. Я бы всегда так засыпал.

      Я рассказал ей об этом, она благодарно меня поцеловала.

Она уже спала, когда другая часть меня наблюдала за нами, за нашим мирным союзом с Алиной. Я гладил ее длинные и кудрявые рыжие волосы, и смотрел на другую часть себя. Я лгал ей, когда рассказывал о невозможном счастье. Мне никогда не стать другим. Мне не убежать от себя.

– Серьезно думаешь, что сможешь жить нормальной жизнью?

– А почему нет? Я буду работать, буду зарабатывать деньги, возможно, смогу писать параллельно. Работа в отеле – отличный творческий опыт! Да и писательством не заработаешь. При любом раскладе я в дамках. Стабильная жизнь.

– Серьезно думаешь, что эта девушка останется с тобой или ты с ней? Думаешь, тебе когда-либо в принципе повезет встретить человека, которого ты действительно будешь уважать?

– Ну а как по-другому? Делаю, все что могу, чтоб остались в седле, чтоб она не потеряла ко мне интерес. Стараюсь не сходить с ума. Становлюсь взрослее.

– Вполне возможно, что это безумие и держит ее с тобой. Ей это кажется романтичным ровно до того момента, пока ты снова не перегнешь палку. Твоя проблема в том, что ты настолько к себе плохо относишься, что любую девушку, которая влюбляется в тебя, становится для тебя дурой.

– Не перегну. Все будет так, как я ей рассказал. Это мой выбор.

Я проснулся. Просто дурной сон. Крепче обнял Алину. Посмотрел на нее – она улыбалась во сне.

17.

Я родился раньше примерно на неделю. Я не прикладывал усилий, чтоб вылезти из мамы – кесарево сечение.

Мамина беременность протекала неспокойно. Было много переездов, мест жительства, много длительных поездок по московскому метро с моей двухлетней сестрой. Мой папа довозил маму с Дианой до ближайшей станции метро – Домодедовской. Оставлял и уезжал в другой конец города на работу. Мама с Дианой страдали в переполненном метро, а в те времена еще не пускали социальные ролики в вагонах с призывом уступить место беременным и пассажирам с детьми. Мало кто уступал место. Мама ругалась на Диану и психовала.

Папа положил маму в родильное отделение раньше, чем маме того хотелось. 25-го октября 2000-го мы уже оказались в больнице.

Мама рассказывала, как специально поднимала кровать, чтоб врач назначил дату родов пораньше. Врач сжалился, и назначил дату рождения – 1 ноября. На неделю раньше предполагаемого срока.

Перед операцией, медсестра повезла маму на какую-то процедуру. Она была голой, и медсестра катила ее в таком виде по больничному коридору. Пришли студенты-практиканты – посмотреть, как проводится процедура. Маме было стыдно и страшно, а еще она была обижена на папу, на медсестру и на пялящихся на нее студентов.

Я родился хилым ребенком. У меня были проблемы с сердцем и гипоксия.

Когда мне был год и десять месяцев, я попал в садик. У мамы не было выбора: папа ушел к другой, а она получала психологическое образование. Оставаться дома со мной было некому, поэтому в год и десять мне пришлось преждевременно учиться взаимодействовать с другими людьми и со страшным миром. Преждевременно пришлось приучиться к горшку, чтоб избежать чувство стыда перед другими детьми. Я был младшим в группе. Когда мама уходила, я глотал слезы, а потом стоял у окна, и махал маме рукой. Говорил "пока-пока". Глаза были полны слез. Впереди – целый день без мамы и без сестры. А дома почему-то больше не ночевал папа.

      Когда мне было месяца три, приезжала массажистка и выкручивала мои конечности. А я строил ей глазки и старался держаться ровно – подмигивал молодой массажистке.

– Когда вырастет – станет бабником, – пошутила она.

18.

Меня пригласили на литературный семинар молодых писателей в группу прозаиков. Меня бы не позвали туда, если бы Игорь Савельев не обратил внимания на мою прозу годом ранее.

Мне только исполнилось 18, и мы сильно разругались с Алиной. Как в последний раз. Глупо было упустить возможность отвлечься и узнать, что такое литературный семинар.

      Приехал на семинар. Я отходил от трех дней пьянства. В аудитории информатики каждый сидел за своим столом. Все сидели с распечатанными рассказами друг друга на листочках А4, кто-то запарился и выписал фрагменты из рассказов друг друга в тетрадку. А я не прочел ни единого рассказика.

Все знакомились друг с другом, а мне было неловко. Сидел как не в своей тарелке. Сильно крутило живот, поэтому я ерзал и дергался. Время от времени бегал в сортир.

Каждый по очереди начинал высказывать мнение по поводу рассказов друг друга. Поскольку я ничего не читал, то я собирал ключевые фразы и цитаты из отзывов других ребят. Они запарились и отнеслись к этому более серьезно. Но лично мне больше хотелось какого-то куража: литература не должна быть такой унылой! Ждал закрытие литературного фестиваля. Забил на второй день семинаров, и появился снова через день на закрытие в кафе уфимского молодежного театра.

Знакомых не было, поэтому сел куда пришлось. Писатели-пенсионеры сидели в своей компании, писатели-студенты кучковались за другим столом, а я сел куда попало. Потому что не знал, к кому себя отнести. Могу ли я вообще считаться писателем? Я чувствовал себя максимум шарлатаном. А еще сел за столик прямо к поэтам. С собой я, естественно, привез бутылку виски.

Этому обстоятельству мои соседи по столу обрадовались больше, чем знакомству со мной.

Освоился и даже притронулся к еде. Пил не отрываясь. Девочки-официантки приносили все новую и новую еду. Еды было много. Я должен помогать им разносить еду, а не сидеть тут с важной мордой. Я лакей, а не писатель.

Через этот бред проникали разговоры, музыка, смех.

– О-о, Артур! – Услышал я в правое ухо.