Ураган. Это прозвище. Не знаю, почему. Так представился. Рыжеватый. Циник. Всё в жизни у него, по его же словам, отвратительно. Но над этим можно посмеяться, потому что ничего больше не остается! Урагана, на первый взгляд, можно, пожалуй, смазливым назвать, но при ближайшем рассмотрении он напоминает обезьяну. Красивую обезьяну.
Мы бродили до вечера, кокетничали и хохотали во все горло. Особенно легко я оттачивала свое остроумие на Вадиме, пользуясь мягкостью его характера, – ох и доставалось же красноносенькому! Вспоминаю теперь, и совесть мучает.
Вообще я просто в плену у больной совести. Я помню все свои проступки с раннего детства. Помню, как учила плавать кошку соседки, бросая ее в ведро с водой, как пыталась выпрямить лягушкам лапки, чтобы полюбоваться, какие они длинноногие, как вырезала бабочкам крылья, придавая им более красивую (по моему мнению) форму, как устраивала гладиаторские бои двух стрекоз, держа их за крылья друг против друга… Но это было в детстве. Ужас, да? Хороша девочка!
В школе же акцент в моем «творчестве» переместился в область клоунады. Подобно королевским шутам – недаром столько раз слушала отца в роли Риголетто! – я частенько издевалась над своими ровесниками. Передразнивала их и всячески упражнялась в остроумии, лишь бы заслужить одобрительный хохот одноклассников, знакомых – короче, публики. Бедные мои жертвы!
Долгими бессонными ночами теперь приходит ко мне СОВЕСТЬ в красной маске из латекса и стегает плетью до кровавых ссадин.
Правда, на сей раз за подтрунивание над Вадимом я быстро заплатила. Ураган решил меня наказать за друга.
Вечером Вадим пошел провожать Юлю, а Ураган – меня. По дороге мы вначале болтали о всякой ерунде. Казалось, ничто не предвещало неприятностей, как вдруг – мы были уже в нашем дворе – он резко дернул меня к себе и буквально набросился, припав потрескавшимися губами к моим, несчастным. Он сильно надавил мне на затылок рукой и засунул язык, пардон, прямо в гланды. Род столбняка поразил меня – я не могла пошевелиться, и эта минута показалась мне двадцатью годами колонии строгого режима. Я успела передумать обо всем: что надо это выдержать, т.к. сама доигралась, что надо бы сходить к зубному и не мешало бы – к гинекологу, что завтра об этом кошмаре надо рассказать Сашке (очень живо представилось, как она будет хихикать), что, может, у Вадима с Юлькой все хорошо и ради подруги один раз такое можно вынести, что я сразу почищу зубы и даже прополощу рот спиртом и еще о многом-многом…
К счастью, я догадалась посмотреть на часы через его плечо. И он отстранился – обиделся, что я в такой «романтический» момент отвлекаюсь на земные глупости. А мне хотелось и смеяться, и плакать. На секунду показалось, что свернута челюсть и я разучилась говорить. Не имея желания и возможности отвечать на его вопросы, когда мы увидимся и позвоню ли ему завтра, я понеслась к подъезду со скоростью, приближающейся к скорости света.
Придя домой, я громко объявила:
– Если мне будет звонить человек по имени Ураган, я уехала в Прагу. НАВСЕГДА.
Сашка еще долго забавлялась приключившейся со мной историей. Просила познакомить ее с этим У… УЖАСОМ, чтобы убедиться на собственном опыте, бывает ли все ТАК плохо, как я ей ЭТО описала. Мы трепались на сковородочной полянке в тот момент, когда к кучке сидевших рядом неформалов подошел ОН.
* * *
ОН. Человек из моих детских снов. Тот самый, что мчал на белом (или сером, или черном – неважно!) коне и приближал ко мне свое лицо. Волосы до плеч… темные… тонкий профиль… глубокие черные глаза… безумные… высокие восточные скулы, режущие пространство… улыбка, открывающая миру белые зубы и освещающая, как луна, это странно-красивое лицо… Именно странно-красивое. Про таких говорят – красив, как дьявол. С отрицательной окраской.
Кто он? Человек в черной майке с надписью «Гражданская Оборона», в черных джинсах, с фенькой на запястье… Он здоровается с некоторыми кучкующимися. Я слышу низкий металлический голос… Слышу рвущиеся слова… Он слегка заикается. Возникает невольная ассоциация с Оводом – героем наших бабушек. А у современников всплывает в памяти Эраст Фандорин… Короче, у каждого поколения – свой кумир с таинственным прошлым, обаятельно заикающийся.
Мы с Сашкой переглядываемся о-о-очень многозначительно. Окружающие называют его FLINT. Похож на рок-музыканта. Интересно, почему Флинт? Может, потому, что он, подобно предводителю пиратов Карибского моря, может выпить бутылку рома «на EX»? А ему бы пошел костюм корсара… А, может, он такой же беспощадный?..
«Глаза сверкали, как агаты… агаты…» – так, кажется, пел дядя Ренат Ибрагимов – сокурсник папы в консерватории.
Он на меня не смотрит. «Черт! – проносится в голове. – Почему я сегодня одета как попало? А – как попало? Вроде, как всегда, – джинсы и майка. Тут так все одеты. Что это я нервничаю?
Глупость какая-то! Сразу что ли, прямо с первого взгляда, и втрескалась? Да у меня так только в начальной школе было, и то – игра гормонов. Там было неважно в кого, просто организм просил. А это что? Да нет. Быть не может. Он, не исключено, какой-нибудь хам. А потом у такого-то, наверняка, и девушка есть. Или девушки».
Я встала и пошла навстречу приближающемуся к полянке Мамонту. Не то, чтобы я так обрадовалась, – мне просто захотелось пройти мимо Флинта и, тем самым, невольно обратить на себя его внимание, а заодно и рассмотреть получше.
Я прошла мимо него на расстоянии вытянутой руки, и на меня повеяло теплом. Он оказался не высоким. Но все равно почти на голову выше меня.
Я обнялась с Мамонтом и спросила, между прочим, кто такой Флинт. Мамонт без ревности и без задержки ответил, что, мол, это один из нас, людэнов, и то, что я обратила на него внимание, нисколько его, Мамонта, не смущает, потому что мы, людэны, друг к другу тянемся, и это лишний раз подтверждает, что я одна из них. Надо отдать Мамонту должное, он всегда возносил меня на пьедестал, когда с кем-либо знакомил. Здесь это оказалось особенно к месту.
Мы сидели вчетвером: я, Мамонт, Флинт и Сашка. Говорили о музыке, о Егоре Летове, об Ухте и о Праге, конечно. Я была на взводе и представления не имела о том, как себя вести. Все получалось как-то коряво. Каждый жест вдруг стал мной строго контролируем, и поэтому страшно неловок. Голос повысился и болтал исключительно глупости. Где мой юмор? Ирония где? В голову лезла назойливая мысль: ОН на меня не реагирует… Еще бы среагировал на какую-то идиотку!
* * *
Спустя некоторое время Мамонт сослался на дела и ушел, попросив Флинта проводить нас с Сашкой домой. Дело осложнялось тем, что жили мы с ней в разных районах… Но сложилось удачно – сначала пошли провожать Сашку. Она вдруг стала вся такая женственно-беззащитная… что было явным признаком заинтересованности молодым человеком. Она казалась чуть выше него, поэтому сняла туфли и всю дорогу до дома шла по теплому вечернему асфальту босиком.
