– Алё!

– Привет. Что так долго спишь? – как всегда, он начинал разговор нейтрально, впоследствии добавляя эмоций.

– Привет… А что не спать? Каникулы… Вернее, теперь уже вечные, наверное…

– Ты какая-то холодная в последнее время…

– Тебе кажется.

– Я же чувствую…

    Я зевнула. Но тихо, чтобы на том конце провода не было слышно, а то скандала было бы не миновать.

– Что ты чувствуешь? – я попыталась пропитать голос участливостью. – Тебе не о чем беспокоиться. Скучаю. Тут ничего не происходит. Я ведь никого не знаю…

– Полина, объясни мне тогда, где ты была вчера вечером? Я звонил по российскому времени около одиннадцати, и мне сказали, что тебя нет…

    «О Господи! Ну, просто Шерлок Холмс…»

– Я была с подругой детства у нее в гостях… Она живет далеко…

– Ты  мне сразу скажешь, если у тебя кто-то появится?

– Да, Алик! Обещаю. Сию же секунду.

– Во-первых, перестань иронизировать, иначе я подумаю, что ты издеваешься… А, во-вторых, что значит «обещаю»? Ты что, уже запланировала, что у тебя кто-то появится?

    «И не жалко же денег на такие междугородние, даже междустранные, переговоры!..»

– Нет.

– Что нет?

– Не запланировала. Ой, давай сменим тему… Как у тебя дела? Пишешь стихи?

– Пишу, – мрачный скупой голос продолжил. – А тебе это еще интересно?

    Через полчаса тяжелого разговора мой юный организм окончательно проснулся, потягивался и извивался, придерживая трубку возле уха, а, самое главное, заметно проголодался…

– Ты меня любишь?

– Конечно.

– Правда?

– Конечно.

– Я позвоню завтра. Я люблю тебя, Полина.

– Целую. Пока…

    Я вскочила и, как ошпаренная, понеслась на кухню, чтобы принять успокаивающее (тем более, что вкусная еда всегда меня успокаивает).

    Солнце било в стекла и, наверняка, любовалось своим отражением. Знакомый пейзаж за окном – береза, река Казанка, небо, широко распахнутое над городом, – будоражил воображение. Хотелось быстрее выбраться из квартиры, пусть даже любимой с детства и такой просторной. Хотелось вырваться наружу, навстречу накатывающей молодости и любви…

– Алё?

– Привет! Уже полпервого, собираешься вылезать? Я предлагаю пойти прошвырнуться по городу, – затараторил Сашкин мальчишеский  голос.

     Я обрадовалась и назначила ей встречу.

     В окна било солнце. На мебели серебрилась пыль. Я подошла к телевизору и написала на экране: «Всё О.К.».

     Вошла бабушка и начала ворчать, чтобы я вместо этого лучше протерла все влажной тряпочкой – неряха! Казалось, ничто не может испортить мне настроение.

– Ладно, бабуля. Сделаю. Попозже. Лучше вечером. А, может, завтра?..

      Натянула джинсы и черную футболку с надписью «The mind is а wonderful thing to waste!..», а внизу с картинками следовали пояснения – «beer», «smoke», «sex». Такая вот крутая маечка крутой девчонки.

     Запах ультрафиолета  мягко вплыл в нос после прохлады подъезда. Я прошлась по самому лучшему в мире двору, где мной  излазаны все деревья, заборы, сараи и гаражи, где меня  ругала сварливая соседка, где мы искали с Иркой клад, где мне никогда не давались игры в классики и в догонялки, зато безропотно подчинялся любой велосипед, где я встречалась со своим первым мальчиком. Точнее, с двумя сразу. Так уж у меня всегда было – не как у людей.

     Но сейчас не было времени, да и желания долго ностальгировать. Меня ждала Сашка. Веселая, остроумная, отчаянная. Она отличный друг, единомышленник, даже, вернее сказать, сообщник.

               *   *   *

     Мы ходим на Сковородку каждый день. Там собирается неформальная молодежь, «протестующая против навязанных устоявшихся истин». А, скорее, просто валяющая дурака и только прикрывающаяся этим манифестом.

     Недавно мы познакомились с забавной компанией. Всего за один день мы сблизились, будто знали друг друга по меньшей мере лет шесть-семь. Рыжеволосая худенькая девочка, твердящая всем о том, что надо одеваться в seсond-hand. Мелкий  картавый мальчик и высокий  кудрявый  молчун, собирающийся поступать в Духовную семинарию.

     Это служило темой для всевозможных шуток и подтрунивания над ним. Мол, посмотрите на этого «святого отца» – пьет, курит, матерится и ведет беспорядочную половую жизнь.

      Мы сидим на траве – рядом со Сковородкой – играем на гитаре. Я пою. Меня слушают. Я чувствую некоторую власть над людьми, когда пою. Мне нравится, что они затихают. Думают о чем-то своем, внутреннем, им одним известном и, безусловно, добром… Я же пою добрые песни! Иногда веселые, чтобы не утонуть в меланхолии. Моему горлу приятно…

     Идем в гости к Кудрявому. Живут они вдвоем с Картавым. Снимают комнату в огромной старинной и запущенной квартире, которая расположена совсем рядом с Ленинским университетом – на улице Кремлевской. У них бардак, но уютно. Пьем чай. Смеемся. Я думаю о том, что бы сказали родители, если бы узнали, где я нахожусь. Но они не знают – слава Богу! – и поэтому ничего не скажут.

     Сашка рассказывает про Ухту и про Сыктывкарские фестивали. Она из Коми. Приезжает в Казань только на каникулы к бабушке, а теперь вот по окончании школы. Впрочем, как и я. Только я приезжаю из Праги и, когда рассказываю об этом, почему-то произвожу фурор и на меня смотрят как на инопланетянку.

     На следующий день компания здоровается со мной и с Сашкой довольно прохладно. Мы понимаем, что на Сковородке это норма. У всех свои интересы, и никто ни к кому особенно не привязан.

     Мы кочуем от кучки к кучке, но не расстраиваемся и в случае, когда никого подходящего для общения не находим. Мы  где-то величина самодостаточная.

     В разговорах сковородских толстым канатом проходила тема Мамонта-бабника и  Мамонта-придурка. Все спрашивали, не соблазнил ли он меня уже, и увещевали, чтобы не поддавалась. Мол, девушки сначала на него вешаются, он всех бросает, жестокий, а они потом натурально вешаются. Еще выяснилось, что он МЕНТ, который прикидывается цивилом и следит за этим участком. Вот такой черно-белый пиар. Интрига!

                *   *   *