__________________________________

Уроки уже давно кончились. Я чувствую, как ноет мой желудок, пытаясь от голода сожрать самого себя. Совсем близко, на расстоянии всего нескольких шагов находится холодильник. Но, чтобы достичь его, требуется выйти из комнаты, а этого мне категорически не хочется делать.

Наконец, решив, что отец и, тем более эта Крашенная, не стоят моей голодной смерти, я подхожу к двери и прислушиваюсь. Судя по ощущениям, снаружи никого нет.

Я тихонько поворачиваю ручку и выскальзываю в коридор. Квартира кажется необитаемой, несмотря на то, что сейчас в ней находятся аж целых пять человек.

Направляясь к холодильнику, я уже ощущаю вкус маминой фирменной картошки во рту. Она пахнет пряностями, названийй которых я не знаю, а если нарезать еще ломтиками помидор, добавить сыра и налить стакан молока – получится поистине королевская трапеза.

Она сидит за столом, листая журнал и потягивая кофе. Кружка, с изображением пасхального кролика – моя собственность. Нам их мальчишки дарили в школе на восьмое марта. При виде того, как ее губы касаются края кружки, оставляя на нем алый след от помады, у меня волосы на голове шевелятся. Непреодолимо хочется подлететь и плеснуть кофе прямо в ее размалеванную рожу.

Вместо это, я делаю вид, что не замечаю ее, и достаю из холодильника еду. Меня переполняют эмоции. В какой-то момент я понимаю, что не могу нормально отрезать хлеб, из-за дрожи в руках. Она конечно наблюдает за мной, хоть и делает вид, что читает. Тупая курица. Скорее всего, ее даже на это не хватает. Максимум, что она может – разглядывать картинки

– Катя, правильно? – голос из-за спины заставляет меня замереть.

– Правильно, – я нехотя поворачиваюсь. Вместо того, чтобы наорать на нее, высказать все, что я думаю, в любой форме грубости, меня будто тисками сжимает изнутри. Неизвестно откуда взялась робость.

– Хочешь кофе? Могу сварить, – ее голос звучит неожиданно дружелюбно. Так, слащаво-заискивающе.

Вот почему, я запросто могу грубить своей родной маме, а этой крашенной козе, даже слова против не могу сказать?

– Нет, спасибо.

– Если что, обращайся, – она понимающе кивает и возвращается к журналу.

Я быстро накладываю на тарелку еду и скрываюсь в своей комнате.

Интересно, где они поселились? Хотя, чего тут думать. Конечно, мама переехала в комнату бабули, а этим двоим отдала свою спальню. От одной мысли, я чувствую рвотный позыв. Приходится какое-то время думать о другом, чтобы еда не вышла наружу.

После полуобеда-недоужина, я какое-то время бесцельно валяюсь на кровати. Хорошо бы заснуть. И так, чтоб до следующего утра. Но моя психика, к сожалению, устроена иначе. Приходится лезть в сеть. И, надо же, как удачно. Едва я проверяю групповой чат своей новой школы, мне тут же приходит сообщение в личку.

«Хочешь сегодня с нами оторваться?»

Я, как баран, высверливаю глазами строчки. Это первое сообщение, которое я получаю от своих новых одноклассников. В смысле, самое первое в жизни. Контакт с внеземными цивилизациями. Интересно, что имеется в виду? Какой-то стеб?

Но, в любом случае, меня же не просят прийти ночью на гаражи. Поэтому, я отвечаю односложно, в своем духе: «Вероятно».

Ответ приходит незамедлительно. Будто кому-то реально есть до меня дело.

«Тогда сегодня, в 21-00 заходи по этой ссылке». Следом прилетает адрес зум-конференции. Вот так запросто. Никаких долгих прелюдий вроде «чем увлекаешься», «какие фильмы смотришь», «есть парень» и тому подобная чушь. Нужно же хот что-то о человеке узнать, прежде чем звать его. Блин, куда? В сеть? Не смешите мои покрышки.

Надо же, как я отстала от жизни. Оказывается, на карантине, все продвинутые подростки теперь вот так отрываются. Дистанционно.

Благодаря этому незначительному происшествию, жизнь слегка налаживается. Остаток дня до вечера я смотрю фильмы и грызу семечки. В половине девятого, перекусив очередным царь-бутербродом, иду в комнату бабули. Мама сидит там в кресле, которое можно разложить при желании. Наверное, здесь она и будет ночевать в ближайший месяц.

По телеку идет какая-то передача. Бабуля дремлет, а мама, как всегда заняв руки вязанием, смотрит в стену, даже не задевая взглядом телевизор. Я смотрю на нее, и в душе у меня зарождается прилив нежности. Интересно, когда конкретно я превратилась в такого мерзкого, дрянного подростка? Не в силах контролировать эмоции, я приближаюсь к маме и обнимаю ее. Она покорно принимает мой порыв, откладывает вязание и тоже обнимает меня.

Так мы и сидим под звуки телевизора. К счастью, снаружи, из другой части квартиры не раздается ни звука. Это дает нам с мамой возможность поверить, что мы не оказались в том бреду, в котором оказались.

Через какое-то время я отлепляюсь от нее. Наверное, немного подпитавшись энергией.

– Я спать, – говорю я.

– Налей себе кефира, – отвечает мама. Как обычно ее мысли в отношении меня больше всего занимает еда. Даже странно.

Я киваю и выхожу из комнаты. Вот теперь, когда до собрания моих новых одноклассников остается менее получаса, я начинаю нервничать.

Что за идиотизм? Чушь собачья? Бояться какой-то там тусовки, из которой можно свалить одним кликом мыши! Но мне все равно страшно. Как будто от этого зависит моя судьба. Возможно, в каком-то смысле так оно и есть. Ведь карантин когда-нибудь закончится, а учиться в новой школе я буду еще целых три года.

Я иду к своей комнате, почти достигаю двери. Но тут путь мне преграждает, будто выросший из-под земли отец:

– Катюня, – он как обычно старается казаться беззаботным и молодым. – Притормози. Пошли на кухню, потрещим.

Я пытаюсь сказать, что устала и хочу спать, но он привычным движением подхватывает меня и волочет за собой. Крашенная по-прежнему сидит в своем углу с журналом. Неужели она торчит тут все это время? Как же тогда мама готовила себе и бабушке еду?

Мы садимся за стол, на котором раскинулась настоящая скатерть-самобранка. Тут есть много чего. По большей части закуски вроде сыров и чипсов. Я примечаю оливки, которых вот уже месяца три, как нет в нашем рационе.

– Давай, – говорит отец, не стесняйся. – Сейчас посидим, по-взрослому.

Он извлекает из холодильника три банки пива. Одну ставит перед Крашеной, другую протягивает мне.

– Я не пью

Не то, чтобы я таких уж пуританских нравов. В своей старой школе мы уже пару раз пробовали пиво с ребятами перед дискотекой, хотя мне и не очень понравилось. Но сейчас, зная, что бы сказала мама, увидев меня с пивом на собственной кухне, я категорически отказываюсь.

Ну, как хочешь, – отец пожимает плечами и чокается со своей подружкой.

Только сейчас, глядя на нее, я замечаю перемену. Невероятно. Из яркой, размалеванной бабы она превращается в ребенка. Что это? Ее умыли? В самом деле, похоже она стерла с лица штукатурку и стала похожа… на облезлую школьницу.

Сколько вам лет? – спрашиваю я, понимая, что, если не узнаю, не смогу заснуть этой ночью.

Она смотрит на отца, и они отчего-то смеются вместе. Мне скоро пятнадцать, но попадись она мне в дворовой компании, я бы не выделила ее среди остальных.

– Я же говорил, что вам стоит подружиться, – отец двигает ко мне тарелку с оливками, до которых я так и не решаюсь протянуть руку. – Ольге двадцать, но в отличие от тебя, мой цветочек, она уже шесть лет, как живет отдельно от родителей, и сама зарабатывает на жизнь.

А кем вы работаете? – у меня язык не поворачивается обратиться к ней на «ты».

Во взгляде Ольги появляется некоторая снисходительность. – У меня свой бизнес, – говорит она. Как будто из этой фразы все сразу становится ясно.

Мы еще какое-то время сидим на кухне, и отец пытается делать вид, что мы с ним – нет, даже не папа и дочь-подросток – а друзья, чего и в нормальное-то время никогда не было.