Я лежала, полностью погрузившись в пульсирующие ощущения на шее, кажется, оттуда вырвали целый кусок плоти. Хотела проверить свою догадку, вот только тело отказывалось слушаться.

— Открой рот, — со сказанными словами в мозгу сработали моментальные ассоциации. Николас, это он что-то со мной сделал. Методичные поглаживания по волосам захлопнули возможность мыслить самостоятельно, выкидывая меня в чужую реальность безвольным соучастником. Я потерялась в чужих мыслях, перестала существовать.

Распахнула глаза, уставившись в раскинувшееся надо мной темное небо со слабо светящимися звездами. После случившегося меня не собирались оставить в покое, с силой надавив на челюсти, заставляя открыть рот. Синхронный стон двух голосов проник в царившую тишину, спугнув с ближайшего дерева ночную птицу. Знакомый неприятный вкус начал наполнять рот и стекать в горло. Не успело пройти и нескольких секунд, как чужая кровь, распространяясь внутри меня, словно став расплавленным железом, принялась сжигать заживо. Смешиваясь с чужой, моя кровь начала меняться, замерзать, кристаллизируясь, расширяясь в объеме, разрывая артерии и сосуды, превращая их в бесформенную кашу. Кусая губы, я молила, чтобы все прекратилось.

Тело непроизвольно выгнуло дугой, булькающий неправильный крик затруднял дыхание. Пытаясь хоть как-то справиться с болью, вцепилась себе в лицо, повреждая кожу, безжалостно оставляя на нем красные полосы. Едва сумев перевернуться на живот, я поползла вперед, вонзая скрюченные пальцы в землю, ломая ногти, сдирая о мелкие камешки кожу. Больше всего хотелось потерять сознание или найти большой камень и биться о него головой, пока та не превратится в окровавленное месиво. Или схватить нож и, вспоров живот, выбросить подальше никак не сгорающие внутренности. Тогда точно стало бы легче…

— Это уходит жизнь, — эхом отозвалось в голове. — Совсем скоро начнется новый этап.

Боль ушла. На тот момент она убила во мне все живое, способное чувствовать. Дикая усталость и небывалый даже при моих скитаниях голод мучили не меньше часа.

— Пройдешь последнюю ступень, и телесная боль отступит, — голос наставника, того самого мужчины, стал неприятен. — Доверься охотнику внутри себя.

Я кое-как встал еще не осознавая, чего ждать дальше. Поднял голову, почувствовав чужой страх. Резко выпрямившись, побежал в направлении жертвы, безошибочно избегая препятствий. Девушка заметила меня. Вытянула стройную шею, вглядываясь.

Хорошенькая, даже слишком, с гладкой светлой кожей и растрепанной паутиной волос. Не оставляя мне времени думать, наставник снимает часть контроля. Проникшее в мозг узнавание, смывает волной желание обладать жертвой.

Встав, девушка нерешительно делает шаг мне на встречу, что-то беспрестанно шепча. Замираю. Прислушиваюсь. И слегка натянутый поводок контроля вновь ослабевает, лишая воли. С ее губ срываются не имеющие никакого смысла слова.

Я срываюсь на бег. Нас поглощает высокая трава. Девушка кричит, сопротивляясь, пытаясь выбраться из-под сбившего ее тела. Ее хрупкие руки обхватывают мое лицо. Она с испугом и неверием стараются рассмотреть. Но что она хочет там найти?

«А она красивая», — последняя мысль посещает мою голову, и я окончательно превращаюсь в животное.

Поводок снят. Я обезумел от сладкого аромата крови. Хотелось испить этот сосуд до дна. До капли.

Она продолжает выкрикивать слова, много слов и одно из них повторялось особенно часто. Я не понимаю. Я разучился слышать и думать. Из больших испуганных глаз потоком текут слезы. Мне все равно. Чувство жалости для только что рожденного не знакомо. Грубо повернув ее голову, присосался к горлу, разрывая его, вгрызаясь в плоть. Странно, отчего то мои глаза застилают непрошенные слезы?

Утолив жажду, человечность понемногу начинает возвращаться. Придя в себя, осмотрелся и опустив взгляд едва не обезумел. Трясущимися руками откинул слипшиеся длинные волосы с лица жертвы, осознав, что натворил. Из горла вырвался вопль умирающего зверя.

Наконец смог взглянуть в лицо девушки. Не знаю как, но умерев она стала еще прекрасней. Не желая мириться с действительностью, начал безумно целовать ее лицо, губы, содрогаясь, не в силах остановиться.

— Люблю, люблю тебя, — закрыл рукой по-прежнему кровоточащую рану на шее. — Прости я не понимал и не слышал столько раз повторенное имя. Прости я виноват.

Я кричал, проклиная себя, и неожиданно осознал, кто во всем виноват. Он стоял сзади, внимательно наблюдая за моими мучениями, упиваясь причиненными болью и смертью. Не понимаю, как ему удавалось раньше скрывать свою сущность от меня? Это кровожадное животное не имело ничего общего с заботливым и внимательным учителем.

— Оставь меня, прошу, — не оглядываясь, едва произнес эти слова, вырывающиеся из горла разорванными кусками. Учитель, бросив что-то железное, оно лязгнуло о камни, молча удалился, я точно знал, что отведенное на прощание время быстро закончится.

Приподняв и прижимая к груди безжизненное тело, запустил пальцы в сильно спутавшиеся волосы. Душа истекала кровью, пока я, словно засыпающего ребенка, укачивал мою любимую, монотонно двигаясь вперед и назад. Пора, шептал внутренний голос. Прежде чем встать, в последний раз заглянул в бледное лицо с белыми, чуть приоткрытыми губами и распахнутыми от ужаса глазами, теперь навсегда смотрящими в никуда.

Я сидел рядом со свежим холмиком земли, недалеко беспокойно журчал ручей. Я неслучайно выбрал это место, ведь она так любила воду и мы мечтали поселиться в небольшом домике у самого озера в тихом уютном месте. Мечтали… вздохнув, положил на земляной холмик спящие полевые цветы с сомкнутыми на ночь бутонами. Теперь они, как и моя любовь, больше никогда не распустятся.

Всю ночь я был предоставлен сам себе, погружаясь в мрачные мысли, и чуть не потонул в них к рассвету. Очень долго лежал, уткнувшись лицом в траву, размышляя, отчего даже моя любовь не смогла меня предостеречь от хладнокровного убийства?

— Любовь здесь не при чем, главное в жизни — сила. Если ты достигнешь значительного мастерства в управлении ей, то сможешь справиться со всем и всеми.

Зажмурившись и в последний раз вдохнув ускользающий знакомый аромат, решительно встал. Да, я должен стать сильным, и тогда никто не посмеет мной управлять и помыкать. Я стану хозяином своей жизни.

— Так-то лучше, — довольно хмыкнул учитель. — Пошли домой, — вскинув голову, взглянул в лицо моего мучителя, в нем не отражалось ни капли сочувствия или раскаяния. Там не было ничего, кроме нескрываемого злорадства и превосходства.

— И давно тебе все известно?

— Достаточно. Ты собирался бежать с ней, пренебрегая моим добрым расположением и милостью.

Оказывается, мои неосуществленные действия задели его. Неужели только из-за этого он сотворил такое?

— Ты же мог воспользоваться моей слабостью, и я бы стал твоим рабом.

Надо же, а я ведь и вправду так считал и, предложи он выбор, согласился бы на все, только бы спасти мою любимую.

— Разве ты не понял, что и так мой раб? Красивая личная игрушка, которой я безоговорочно распоряжаюсь. У меня на тебя большие планы, и я не намерен использовать какие-либо сторонние цепи, чтобы тебя удержать.

Невольно остановился. Осознавая, что случившееся недавно — просчитанный до мелочей план.

— А как же Джонатан? — мое замешательство его позабавило.

— Эта трусливая собака? Жалкое существо, он хорош только для утех. Советую, можешь пользоваться, когда пожелаешь, признаюсь, в постели ему нет равных.

Я поморщился от сказанной мерзости. Никогда не посмею с ним сделать подобного.

Отяжелевшие веки закрылись. Запертая в чужом теле, я не могла ни на что повлиять и едва осознавала, что происходит.

Сквозь закрытые глаза пронеслась череда картин, смазанных очертаний. Ресницы дрогнули, и очень близко перед самым лицом возникло смеющееся лицо Алекса. Весело хохоча, он ткнул меня в бок, отбегая к мосту. Запрыгнул на низкий забор, отгораживающий спуск к реке, и, ухватившись за фонарный столб, покрутился вокруг него, ускоряясь, легко перепрыгивая с одной стороны железного заборчика на другой.