Может, Иванченко и был безумцем, но Маше, вспомнившей случай, когда её папа в прошлом году заболел не на шутку, показалось, что кто-то на небе действует похожим образом…
Увидев, что в папке больше нет ничего интересного, она уже хотела кинуть её обратно, но её остановил Шнурок.
– Читаешь мою книгу? – спросил он девочку.
– Да. – ответила она.
– Ну и как? Говно редкостное?
– Вроде бы не совсем и говно… Вполне хорошая книга.
– Странно. – ответил Шнурок. На его памяти это был первый раз в жизни, когда кто-то похвалил его нелепый опус. – У меня было желание как-то даже сжечь это уродство, чтобы его больше не видеть.
– Сжечь? Ты уверен, что надо сжигать книгу, где все настолько сильно страдают, при скрабблере? Вдруг ты тоже подхватишь какую-нибудь смертельную болезнь? – спросила его Маша.
Да, Шнурок и так обладал умением притягивать к себе неудачи, а если он ещё и "Больной мир" при скрабблере сожжёт, то ему придётся подыхать каждый божий день – как будто он не Шнурок, а Кенни.
– Ну да, ну да… Просто забудь о ней навсегда.
– Хорошо. – ответила Маша.
Девочка закинула книгу "Больной мир" в помойку.
– Там ей и самое место. – ответил Шнурок. – Теперь настала гармония.
– А ты ещё что-нибудь писал?
– Да. – начал свою речь Шнурок. – "Больной мир" был лишь одним из моих бессмертных произведений. Однако я тебе скажу, что мои остальные творения были лишь ненамного лучше. Например, я пытался писать стихи, но каждый раз получался какой-то вздор. Вот один:
Тихий ангел пролетел,
Он немного обалдел…
Шнурочек продолжил читать стих, и только первые две строки имели внятную рифму. Остальное напоминало песни Лаэртского, только без свойственного ему шарма, превращавшего его похабщину в высокое искусство.
Ведь крылом этот паскудник
Вервие с ковром задел
А ковёр ему советский
Хрясь по щам как ангелочку,
А потом он, матеряся,
Взял, в полёте сделал бочку
Пал он, но не как Люцифер, (с ударением на "и" – прим. авт)
А как слесарь из окна
Был тогда этаж девятый…
"Клац"! – зубами об асфальт…
Ну а дети тут как тут,
Ус углём как нарисуют
На скамье бабульки чуют,
Что алкаш Семён припёрся.
–Вот ты сволочь! – всё кричат.
Невдомёк-то им, что ангел
Всё под крышами летает
И не надо их сшибать
Заводскими, блин, коврами…
– Отлично. – сказала Маша. – Слушай, есть у тебя какие-нибудь ещё стишки?
Кажется, он хочет её убить своими литературными изысканиями.
– Есть. – ответил Шнурок. Я даже сочинил язвительную эпиграмму на дорби.
– На кого-на кого?
– На дорби. Ты не знаешь, что это за существа?
– Я совершенно не в курсе, кто такие дорби. Объясни.
-Так вот, дорби очень любят воровать телевизоры. Они чем-то похожи на колобков, только куда более омерзительны внешне. Ещё они фанатично верят в пастора Наживку, которого они считают своим богом.
– А кто такой, этот пастор Наживка?
– Да придурок он, просто придурок.
– Тогда почему они считают его богом?
– Я не знаю. Ты, конечно, можешь у дорби спросить, но лучше не спрашивай. Они меня чуть не отчесали за то, что мы пытались телевизор вернуть…
– Понимаю. Я знаю одного сумасшедшего, который объявлял себя богом, а потом утонул в унитазе по пьяни. Его звали Иван Давидович, вроде бы.
– И это то же самое. Вот слушай:
А дорбасы в ус не дуют
Телевизоры воруют!
Всё не знают, идиоты…
Выключил – Наживки нет!
Сказав это, Шнурок покатился по полу от смеха.
Глава 20. Стихи Некрасова… поэта…
– Ну да, ну да… – сказала Маша. – Очень смешно.
– Ты ещё другие мои стихи не видела. – ответил ей Шнурок и отвёл её в ту самую комнату, где он вместе с Каримом крутил Шпатель на своём сверле по ночам. Порывшись в тумбочке, он достал тетрадь с надписью "Стихи" и начал читать.
Некоторые стихи он вообще не стал читать – либо потому что они состояли из одной строки – видно, Шнурка муза внезапно посылала на три весёлых буквы, как только он хотел написать вторую строчку:
Я написал сей стих при свете солнца…
Или:
Скажу тебе, сердечный друг Карим…
Либо, как стих "В Неаполе" или неоконченная поэма "Сказание о сморфах в эпоху Хэйан" состояли практически из одной матерной лексики. Ясно было, что впечатлительной десятилетней девочке, даже привыкшей к садистским стишкам про маленького мальчика,что по стройке гулял, и всякому хулиганству вроде "Вышел заяц на крыльцо, почесать своё яйцо", не стоит читать такое на ночь заместо сказок.
Впрочем, скоро, 4-го июня, ей исполняется одиннадцать годиков, но это не отменяет абсурдности сей идеи.
Шнурок нашёл стих без названия и начал его читать. Орфография осталась нетронутой, ведь именно в ней содержится весь сок:
Начьни-ка бес миня
Звой танець в атроженье звёзт
Любафьто не жилаид
Видь в майом сэрце гнёзт.
– А, это не моё. Это Барсик писал. Он чиркает с такой кучей ошибок, что у меня глаза на лоб лезут. Ладно, прочесть бы своё…
Он нашёл ещё один стих: "Старшине", но он был написан таким жутким почерком, что даже сам написавший Барсик не смог его разобрать. Следом он бросил свой взгляд на стих "Розовые пони" и начал читать:
Розовые дали,
Розовое небо,
Розовые степи,
Розовый закат.
На закате ярком
Топчут травы сочны
Розовые пони,
Разноцветны кони.
Розовые пони,
Розовые кони,
Всё вселяют в брони
Сильфа нежных чувств,
А потом жирдяи
Огоньком смущенья
Загораясь тускло…
Тут Шнурок перевернул страницу и продолжил машинально читать:
Алым огонёчком,
Расстегнут портки…
Тьфу!
Тьфу!
Тьфу!
-Мерзость! – крикнул Шнурок, видя, что дальше начинается какая-то совершенно дикая похабщина. Перелистнув страничку, он начал читать следующее своё бессмертное произведение.
Шашлык на мангале вертелся,
Прожариться вкусно хотел…
Пива бутыль откупорил
Парень и тут налетел
