Влага, насыщавшая воздух, быстро впиталась в платье, и я продрогла. Это заставило вернуться с небес на землю и окинуть окружающую местность более осмысленным взглядом.

Я уже съехала с холма и направлялась вдоль его подножия по заросшей дороге, ведущей к лесу, ранее замеченному мной на горизонте. Теперь он казался гораздо ближе и словно вырос, поднялся передо мной. Оглянувшись назад, я оценила расстояние, отделяющее от крепости. Уже далеко, однако с башен еще можно разглядеть удаляющуюся фигуру одинокой всадницы. Днем на зубчатой стене дежурила охрана, которая, увидев меня, могла поднять тревогу, хотя в отсутствие графа вряд ли кто из слуг решится на активные действия.

Граф… Передо мной встал образ супруга с застывшим в глазах молчаливым упреком, и на душе заскребла проснувшаяся совесть. А вдруг я была не права в своем настойчивом желании узнать правду? Ведь властный, своевольный по натуре супруг действительно привык действовать самостоятельно. Он так долго терпел мои расспросы… Терпел, потому что любит? Я потупила взгляд и окунулась в невеселые мысли. Мне вспомнилось наше знакомство, встречи, потом свадьба и все дни вплоть до приезда в Ноттингемский замок. Нет, ни в чем не могла я заметить охлаждения, ни разу муж не подавал повода для ревности. Наоборот, я всегда удивлялась той нежности и заботе, с которой относился ко мне этот непостоянный и надменный красавец. Хотя многие считали его неспособным на любовь, я чувствовала ее: в словах, в жестах, в прикосновениях. А что до ссоры… Быть может, холод в его глазах был напускным?

Однако боль от резких слов графа была еще слишком свежа, и я продолжала путь. Лес приближался, и при въезде в него мне пришлось приостановить лошадь, пустив ее шагом. Между толстыми кряжистыми деревьями вилась тропинка, но ветви разрослись так густо, что при быстром передвижении я невольно задевала их, и тогда целый град дождевых капель, так и не желающих высыхать, сыпался на меня.

Чем дальше я продвигалась вглубь заросшей подлеском чащи, тем яснее вырисовывалась моя ошибка: распсиховалась, нагрубила мужу, да еще и ослушалась его приказа. Я обижаюсь на молчание, но вдруг оно имеет под собой более серьезные основания, чем мне кажется? Быть может, таким образом граф хочет защитить меня от опасности, которой подвергается сам?

Стоп! Я резко натянула поводья, и лошадь остановилась. Тропинка давно спряталась под толстым ковром палой листвы, но я не сомневалась, что умное животное сумеет найти дорогу обратно. «Я дура! — подумала я. — Полная дура! Поддалась импульсу, эмоциям, на тот момент затмившим мой разум. Мой граф… Надеюсь, ты немного задержишься, и я успею вернуться в замок первой. Хотя тебе все равно доложат о моей незаконной прогулке. Знаю, ты рассердишься, быть может, приставишь ко мне персонального охранника. Но это ерунда, со временем ты простишь, а я постараюсь быть более послушной и покладистой женой. И впредь стану поступать умнее. Вопросы, интересующие меня, можно выведать и у прислуги, она всегда знает больше, чем ей положено, и больше, чем считают господа. Уговорить, подкупить, да мало ли способов, главное, чтобы в наших с тобой отношениях царил мир!»

Я решительно развернула лошадь и собралась было ее пришпорить, как вдруг из-за деревьев послышался негромкий свист, и на тропинку передо мной выпрыгнуло несколько человек в странных одеждах. Четверо из них схватились за уздечку, удерживая напуганную кобылу, пытающуюся встать на дыбы, пятый протянул руки ко мне. Я завизжала, но мужчина бесцеремонно стащил меня с седла и прижал к себе спиной, одной рукой перехватив пониже груди, второй зажав рот. Я дернулась, пытаясь освободиться, но он усилил хватку, а челюсть сжал так, что стало больно.

Взбрыкивающую и храпящую кобылу быстро увели, и я осталась один на один с напавшими на меня. Сердце глухо билось, отдаваясь звоном в ушах, меня трясло от страха, а здравый смысл твердил, что на сей раз я серьезно вляпалась. Оставалась еще призрачная надежда, что я попала в руки к солдатам, зачем-то прячущимся в лесу, но она стремительно таяла. По поведению и внешнему виду люди походили на обыкновенных разбойников.

Все они были одеты в некое подобие коротких балахонов с капюшонами буро-зеленого цвета, ноги обтягивали узкие коричневые штаны, заправленные в мягкие низкие сапоги. За спиной у каждого висел колчан, набитый стрелами, и длинный лук, на поясе — кинжал. Мужчины обступили меня и беззастенчиво разглядывали.

— Кто вы и как сюда попали? — спросил один из них по-английски. Голос был резок и насмешлив.

Тот, что держал меня, убрал ладонь от моего рта, позволяя ответить. Однако общаться с похитителями на их языке я посчитала унизительным и, гордо вскинув голову, произнесла по-румынски:

— Я вас не понимаю.

Разбойники переглянулись и стали переговариваться. Похоже, моя речь оказалась им незнакомой. Вдруг один из них оглянулся и что-то отрывисто произнес. Как по команде все трое расступились, пропуская вперед еще одного, судя по почтительному отношению, начальника.

Не дойдя до меня нескольких шагов, тот остановился и окинул с ног до головы оценивающим взглядом. На вид он казался совсем молодым, не больше двадцати двух-двадцати трех лет. Стройную, прекрасно сложенную фигуру облегал тот же балахон, что и у остальных, но сидевший на нем не в пример лучше. Талию перетягивал расшитый пояс-кушак темно-бордового цвета, на плечи был накинут длинный зеленый плащ. Помимо лука со стрелами на спине, на поясе висел короткий меч в золоченых, украшенных резьбой ножнах.

Молодой человек имел изящные, аристократичные черты лица. Чуть прищуренные глаза янтарного цвета, живые и умные, прямой нос, тонкие красивые губы, уголки которых приподняты в легкой усмешке. Светло-каштановые волосы средней длины перевязывала кожаная ленточка. Несмотря на очевидную молодость и беспечный вид, между бровями пролегала глубокая морщина, говорившая о тяжелых раздумьях или непростых испытаниях, выпавших на долю этого молодого человека.

Насмотревшись на меня, он с улыбкой оглядел своих соратников:

— Какая прелестная гостья посетила нас сегодня!

— Атаман, она не говорит по-английски, — доложил ему стоящий справа разбойник.

— Вот как? — молодой человек приподнял одну бровь. — А на каком языке говорит мадемуазель?

Разбойник лишь плечами пожал.

— Вы говорите по-французски? — обратился ко мне атаман на французском наречии, видимо, считая его самым распространенным языком.

— По-французски, по-русски и по-румынски, — с достоинством ответила я.

— Это делает честь вашему образованию, — кивнул он, — а какая из этих, несомненно, достойных стран является родиной мадемуазель?

— Я родилась в Румынии.

При упоминании сей страны лицо молодого человека омрачила легкая тень, которая тут же исчезла, тем не менее, не оставшись для меня незамеченной.

— Тогда я буду говорить с мадемуазель на ее родном языке, который, благодаря одному случаю, мне недавно пришлось выучить, — вновь улыбнулся молодой человек, после чего преувеличенно низко поклонился, видимо, пародируя гостеприимство. — Меня зовут Ричард Грей, я командир отряда этих достойных людей, хотя они зовут меня атаманом, — он обвел рукой разбойников, — и я рад приветствовать вас в Шервудском лесу, нашем скромном, но надежном пристанище!

— Шервудский лес? — не удержалась я. — Тот, в котором жил Робин Гуд?

— Да, он самый, — кивнул головой Ричард, — и я, признаться, многое перенял у этого благородного разбойника, хотя и не поддерживаю некоторые его методы. Он был слишком мягок и великодушен, а с врагами надо поступать сообразно их преступлениям. Впрочем, — добавил он, — сказки о Робин Гуде ни что иное, как миф. Вернемся к нашему знакомству. Я уже представился, теперь ваша очередь назвать себя, прекрасная мадемуазель!

Мне не нравился его высокомерно-снисходительный тон, не нравилась развязная вежливость, а уж как меня раздражало положение пленницы просто словами не описать! Поэтому вместо того, чтобы спокойно назвать имя и фамилию, я решила сперва обозначить свой статус, тем самым подчеркнув социальное положение в обществе.