Глаза как лук, а взгляд как стрелы. Они вихрем простреливают меня снова и снова, пока я лихорадочно обдумываю, что сказать в свою защиту.

— Платон… — обращаюсь к нему по имени, лишь на долю секунды поймав его смятение. — Мы же можем как-то иначе урегулировать вопрос долга?

— Снимай платье, или я порву его в клочья.

— Послушайте…

Он бросается на меня быстрее молнии. Заваливает на кровать и придавливает своим тяжелым телом. И только глядя, как наливаются кровью его глаза, как на лице играют желваки, как раздуваются ноздри от обжигающего дыхания, я перестаю врать самой себе. Мне не избежать этой участи. Остается смириться и повиноваться. Забыть, что я дала клятву верности законному мужу. Плюнуть на самоуважение. Втоптать себя в грязь. Хотя я не уверена, что наутро смогу смотреть на себя в зеркало…

Богатырев приводит в исполнение свою угрозу. Ткань платья трещит, опаляя мою кожу тугими швами шелковых нитей. Оно бесформенной тряпкой летит на пол, а вслед за ним и комочек содранных с меня трусиков.

Меня душат слезы. В горле застревает горький ком. Не в силах смотреть на своего мучителя, я закрываю глаза и поджимаю губы. Ударить бы его, пнуть, расцарапать. Но тогда я обреку нас с Деном на серьезные проблемы, по сравнению с которыми мое изнасилование этим монстром — цветочки.

Слух режет шелест фольги. Натянув презерватив на член, Богатырев переворачивает меня на живот, ставит на колени и звучно плюет на ладонь. Грубо смазывает мою гладкую, но сухую промежность и вторгается в меня без всякого предупреждения. Выбивает из меня крик, заведя сердце, забившееся испуганной птичкой в клетке ребер. Либо он слишком большой для меня, либо я настолько его не хочу, что все мое нутро скукожилось максимально тесно.

Богатырев глухо хрипит, вталкиваясь в меня все глубже и глубже, а я обеими руками мну подушку, ногтями разрывая наволочку. Это не секс, это пытка. Я чувствую, как теряю собственное «я», будто сорванный цветок, брошенный на солнцепеке. Сгораю под натиском пожирающего меня пожара. Пламя кровожадно слизывает кожу, проникает в мышцы, кипятит кровь, испепеляет кости. От меня остается горстка пепла, а этот ублюдок с превеликим удовольствием трахает его, раздалбливая под свой размерчик.

Толчками расшатывает заскрипевшую под весом наших тел кровать и мои нервы. Я рыдаю, тихо попискивая и проклиная себя за беспомощность. Абстрагироваться не получается. Богатырев лишь увеличивает темп, игнорируя мои чувства. Они в его глазах ничего не стоят. Как и я — красивая безделушка, готовая дать каждому, спасая шкуру своего мужа.

Моя мука кажется бесконечной. Глотая слезы, молюсь, чтобы все поскорее закончилось, но Богатырев оказывается куда продолжительнее Дена. Растянув меня до возможности входить без препятствий, он хватает меня за шею и задирает, спиной прижав к своей груди. Она как кипяток. И влажная настолько, что майка пропиталась и прилипла к источающей головокружительный запах коже.

Его ладонь добирает до моей груди и сминает ее, вырывая из меня крик. Это больно. Очень больно. Перед глазами вспыхивают алые круги. Расплываются словно пятна крови. Тело постепенно немеет, теряет свою тяжесть, а вскоре обретает стянутость, и я ненавижу себя еще больше, потому что чувствую, что ему приятно, оно готово принимать этого чужака и жаждет оргазма. Умом я сопротивляюсь, но разбуженные животные инстинкты направляют меня навстречу зверю.

Захрипев мне в ухо, он вонзается в меня так глубоко, что меня сотрясает. Замирает на секунду, протяжно выдохнув, и делает еще несколько коротких толчков.

Я лопатками чувствую биение его сердца — бешеное, рваное. Слизываю с губ соленую слезу и открываю глаза.

Все двоится, теряет очертания. Страх, виски, брезгливость и отвратительное чувство дешевого кайфа создали греховную смесь грязного удовольствия. И я не уверена, что с этой минуты секс в моей жизни будет доставлять мне былое наслаждение.

Покинув меня, Богатырев слезает с кровати, стягивает презерватив и шуршаще одевается. Я не смотрю на него. Не на что смотреть.

Опускаюсь на постель и закутываюсь в покрывало. Меня знобит. Хочется выпить еще, покурить, забыться. Просто уснуть. И не проснуться.

— Я заеду за тобой завтра в десять, — предупреждает он, надевая куртку.

Моргнув, фокусирую зрение на ночнике. Я должна что-то ответить? Лучше промолчать. Потому что ничего приятного я ему не скажу.

Выйдя из номера, он даже не удосуживается закрыть дверь. Хотя не проходит и полминуты, как на пороге возникает мой муж.

— Милая…

— Заткнись, — шиплю, так же не желая видеть и его.

— Он был груб?

Бросаю на него колючий взгляд. Как он смеет спрашивать о таком?!

Растерянно обведя комнату глазами, он видит порванное платье и бормочет:

— Принесу тебе что-нибудь надеть.

И уходит. А мне хочется волком выть.

Достаю из холодильника еще одну бутылочку и цежу ее содержимое, размазывая по щекам тушь. Жизнь — дерьмо. Когда ты слепо доверяешь ненадежному человеку.

Обматываюсь рваным платьем, пальцами приглаживаю растрепанные волосы и, подобрав туфли, кривой походкой выплываю в коридор. Клуб покидаю через запасной выход. На улице полной грудью вдыхаю свежий ночной воздух и задираю лицо к небу. Звезд почти не видно. Город, мать вашу!

Выйдя на парковку, застаю копающегося в багажнике Дена.

— Зайка, ты уже здесь! А я нашел тут нашу походную сумку. В ней есть твои джинсы и…

Я бухаюсь на заднее сиденье и заплетающимся языком роняю:

— Поехали!

Оставив в покое сумку, он закрывает багажник и садится за руль. Спокойно заводит машину и выруливает на дорогу. Включает радио, ворчит, что задолбала его одна и та же музыка, говорит, что бензин отстой, и спрашивает, не хочу ли я пиццу на ужин.

— Или какой-нибудь фильмец посмотрим? — Вопросительно глядит на меня в зеркало заднего вида.

Какой же гондон! Меня только что трахнул другой мужик, а его волнует музыка, бензин, жратва и кино!

Я отворачиваюсь к окну, где мелькают неоновые вывески, и категорично отвечаю:

— С сегодняшнего дня ты спишь на диване.

Спала ли я ночью? Если дрему с беспокойными вздрагиваниями можно так назвать. На рассвете выпив таблетку от невыносимой головной боли, залезла обратно в постель, и теперь слушаю, как шкварчат на кухне яйца с беконом.

Ден редко готовит завтрак. В основном, когда у меня ПМС, или на выходных. В остальное время он на моей совести. Я встаю на работу, принимаю душ и, пока варю себе кофе, готовлю завтрак любимому, но все еще храпящему мужу. Сегодня ни на какую работу я не собираюсь. Отправила кадровичке сообщение, что я на больничном, и отключила звук уведомлений в рабочем чате.

— Рит, стол накрыт. — Голова Дена просовывается в приоткрытую дверь. Улыбается как ни в чем не бывало. — Яйца всмятку, как ты любишь.

— В задницу засунь, — отвечаю, отвернувшись от него.

— Ри-и-ит…

— Пошел вон, Ден! — рявкаю и морщусь от пульсации в висках. — Минералку мне принеси. Холодную.

Похмелье — это ад. А у меня оно во всех смыслах. Не представляю, как я переживу эту неделю. Наверное, сопьюсь.

Муж пулей мотается на кухню, тихонько входит в комнату и ставит бутылку у кровати.

— Что-нибудь еще хочешь?

— Да, я была бы рада узнать, что сегодня Богатырев трахнет тебя.

Наконец-то поняв, что разговаривать с ним я не желаю, он уходит и даже прикрывает за собой дверь. Но я все равно слышу, как он завтракает, слушая спортивные новости, как загружает стиралку, как играет в приставку и хрустит попкорном, смеясь при просмотре тупой комедии.

Медленно опустошая бутылку, по стенкам которой стекают капельки конденсата, я наблюдаю за тем, как поднимается и разворачивается солнце, заполняя теплом, а потом и жаром спальню. Сколько живу здесь, не задавалась вопросом, в какое время в комнате становится пекло. Оказалось, в два двадцать.

Задернув шторы, беру телефон и, сев в постели, залезаю в интернет. Надо отвлечься, но пальцы сами набирают «Платон Богатырев». Профиль в инстаграме закрыт. У него лишь одна подписка и один подписчик, зато больше тысячи публикаций. Но увидеть я могу только фото профиля. Он в солидном костюме и черных очках, за рулем крутой тачки. Пафосно? Нет, скорее авторитетно.