Мир вокруг вырос. Там, где раньше обитала неизвестность, приоткрылось окно в жизнь. Словно цветной телевизор, стекла показывали задний двор, спрятанный снегом.

Мальчик за письменным столом бросил непослушную авторучку, сполз со стула и, пошатываясь, побрёл к подоконнику вновь поглядеть на чудо. Пододвинул стул, ладошками ощутил разукрашенное морозом стекло. Так хотелось запечатлеть причудливый узор госпожи зимы навсегда. Снежинки, кто вы и почему падаете с неба? Не ответили, но продолжили неспешный вальс.

Максим негодовал. Злился на непослушные руки, на рот, издающий нечленораздельную речь. На устающую спину и текущие сопли. Обречённый не знал: всему виной генетические нарушения: энурез, анемия, иммунодефицит. Последствия задержки в развитии, отсрочившие взросление на годы.

Мальчишка с тревогой оглядывается на дверь. Если застанет нянечка: отлупит. Ей плевать, будет ли Максим полночи скулить от боли в пояснице. Жутко хочется на горшок. Загипнотизированная снежными вихрями голова закружилась. Щенок упал, обмочив штаны.

Послышались шаги. Нужно успеть! Максим прыгнул в кровать мокрый, укрылся простынёй. Противно, но это шанс избежать наказания.

Нянечка ворвалась спустя пару секунд. Как охотничья собака принюхалась, сморщилась. Сука учуяла мочевину:

– Опять обоссался? И чо ты улегся? Иди, меняй штаны, бестолочь! – беззубый рот брызнул слюной, – Потом возьмешь тряпку и вытрешь за собой!

Мальчик сжался, но с кровати встать не смог: парализовало. Нянечка рявкнула:

– Ты глупой? Чо лыбишься? Ты нахрена обоссался и лег в кровать?! Господи… Вставай я тебе, сказала!

Сильная рука схватила за ухо. Пальцы безжалостно скручивали мочки, и зубы сами сомкнулись на толстой неженской кисти. Мучительница заверещала и влепила по голове. Потом ещё раз и ещё, пока у ребёнка изо рта не пошла пена.

***

– Майор, ты, правда, считаешь меня психом? – внезапно ожил больной. Попытался встать, но хомуты удержали в каталке, – Сколько тебе заплатили? Хватит на пенсию?

Сморщенные губы распрямились. Стеклянные глаза помутнели, взгляд сфокусировался где-то в районе переносицы следователя. Широкая морщина, перечеркнувшая лоб, отражает внутреннюю борьбу.

Доктор нервно забарабанил костяшками. Поймав тяжелый взгляд, Антон потянулся к диктофону.

– Хотя… Нет. Ты слишком честный, а поэтому до конца жизни будешь марионеткой в руках тех, кто запер меня здесь, – рассудил пациент, пережевывая каждое слово, пробуя на вкус.

– И кто же, по-вашему, эти люди, Максим?

– Те, кому выгодно моё молчание. Зачем опускаться до банального убийства, если можно стереть человека, как назойливый спам. Отправить в чёрный список социума, – юноша плечом вытер слюну с подбородка, – лишить прав и с помощью транквилизаторов обратить адекватного человека в кочан капусты.

– Максим, мы с вами это уже обсуждали. Адекватность – лишь тщательно контролируемое безумие, – вмешался заведующий, – Вы пережили тяжелый стресс. Наша память – механизм способный стирать события, травмирующие психику. Вы больны и нуждаетесь в специальных препаратах.

Подозреваемый взглянул на доктора с ненавистью, выплюнул:

– Майор, поверь, мне есть что рассказать! Ты представитель декоративного правосудия, а я хреновый рыбак, но знаю координаты заводи, где водится червивая до каждой чешуйки рыба.

Эскулап хмурит лоб, информирует пустоту:

– Генетические мозговые травмы приводят к потери памяти и серьезным изменениям личности. Мозг обманывает нас. Возможны крайние степени возбуждения: ярость, ненависть. Вещество, содержащееся в седативных, угнетает центральную нервную систему. Своего рода наркотики для внутренних демонов.

«Да ему самому нужен психиатр» – подумал Антон. Вряд ли из старого добермана удастся выжать помощь. Подозреваемый не верит в снисхождение суда и спасательный круг утопающему в дерьме. Юноша знает: старикашку в белом халате манят образы собственного фото на обложках авторитетных журналов за новшества в познании психических патологий. Амплуа Христофора Колумба, плывущего к неизведанным берегам человеческого подсознания.

Раздражает, что врач вмешивается в процесс, но раздувать скандал Антон не решился.

– Я не псих… Выслушай меня, – прохрипел парень, словно заведующий не слышит, – Боюсь, пока дождусь суда, инквизиторы сделают из меня неразумное животное…

– Максим, вы сирота, не так ли?

– Причём здесь это? Вы что-то узнали об отце? – заволновался больной, – Я не знаю, что натворил мой родитель! Я другой человек!

Доктор, бесячий подонок, не упустил возможность потянуть время:

– Отчасти верно. Дети и внуки убийц не обязательно пойдут по стопам. Для этого придумана мораль. Общество пишет роман на чистом листе сознания. Но у каждого на задворках сознания в генетической памяти останется жажда крови. Помести человека в стрессовые условия, и инстинкт хищника возьмёт своё.

Цирк. То, что парень в психиатрической больнице равносильно линчеванию. Его никогда не выпустят из цепких лап системы здравоохранения. Пора прекращать бесцельные дебаты:

– Максим, хотите, зачитаю выдержки из результатов экспертизы?

Панфилов демонстративно зашуршал бумагами и оборвал:

– «…Социопатия, шизофрения. Расстройство личности, характеризующееся игнорированием социальных норм, импульсивностью и ограниченной способностью формировать привязанности…» Продолжать?

– Да…

– «Примечание. Черты личности антисоциальных психопатов часто приводят к совершению преступлений. Могут самореализовываться в качестве лидеров сект и преступных групп. Нередко становятся наркоманами или злоупотребляют алкоголем из-за потворства желаниям…»

Вы больны, Максим.

***

«Нет в мире ничего более интересного, чем звёзды в небе и всякие странности в человеческом мозге».

Иммануил Кант

Хлипкий замок покидает петли и, жалобно лягнув, скрывается в темноте подъезда. Раскрошенный кирпич останется здесь. Путь на крышу свободен.

Одиннадцать шагов…

Тогда казалось, что ещё не поздно…

Дети инкубаторов. Стероидные коровы. Их доят, качают прозрачно-белесое молоко, вскармливая чужих детёнышей. Жаль, но дойдя до конца, эмоциональные калеки узнают, что потратили жизнь, прорываясь сквозь шелковые тернии к гаснущим звездам.

Десять…

Грёбаных десять шагов к бездне, синусоида жизненного пути…

Вспомнят ли меня? Я уйду призраком, stories в инстаграме дьявола. Скомканной копиркой посмертного эпикриза.

Девять.

А ты, ублюдок, подумал, что провалишься под землю и продолжишь путь? Может и принцесса тебя в конце ждёт? Супер Марио, блять!

Я не увижу её слез. Ветер времени закружит траурное платье, занесёт песком лучшее, что было между нами.

Восемь.

Всё это неважно. Они не увидят моего конца, моей слабости. Пусть я девиант, но смог дотянуться кончиками пальцев до сверхновой.

Семь!

Нужно было сделать это тогда! Но ты, сосунок, зассал! Отсталый мальчишка по-прежнему внутри, это он тебя отговорил!

Покончить с этим, остановить монстра! Шаг в пропасть – добровольная эвтаназия, посмертная ода погибшим по моей вине.

***

Я повертела листы-отшельники в руках, словно непослушный кубик-рубик. Тщетно пыталась найти на обгоревших страничках дату: не было. Автор боялся спешно бегущих дней календаря. Километровая прямая, ведущая к кончине. Но эти строчки, как плоды с верхушки фруктового дерева. Спелые, сочные упали первыми, чтобы сгнить. Эти слова – что-то более взрослое, мысли пригубившего жизнь человека. Я вкусила их, насладилась.

Город накрыли сумерки. Холодно… После усыпляющего тепла порывы шквального ветра, как ледяные щупальца, терзают незащищённые участки тела. Шея покрылась мурашками, руки инстинктивно спрятались в лоно карманов.

Октябрь в этом году непривычно холодный. Виноват ветер, мертворождённый сын Таганрогского залива, стонущий по ночам в подворотнях. Чёртов шквал, кара безбожникам-жителям, не стихающий четвёртые сутки. Прогнозы синоптиков оптимистичны: до понедельника температура не упадёт ниже четырёх-пяти градусов тепла даже ночью. Днём облачно, возможны кратковременные осадки. Смертным остается слепо верить метеожрецам и молиться, чтобы отметка на термометре не перешагнула нуль по Цельсию, пока не включат отопление. В противном случае обыватели впадут в массовый анабиоз. «Холодная неделя» неспешно прошлась по жилым массивам, но батареи едва тёплые. Слезы не растопят стены администрации. Деньги, деньги, деньги, кризис. Управленцам не удалось опробовать НЛП, гипноз и магию. Город сам раздвинул ноги, подставив девственную плеву во влагалище бюджета. На дворе цивилизованный двадцать первый век. Костяк революции не успеет построить баррикады: дадут отопление и недовольство, разогнанное холодом до жажды крови, испарится с миллионами ненужных калориферов.