Элинор решила, что об этом стоит рассказать Марианне, не дожидаясь, пока новости достигнут ее ушей из какого-либо иного источника. Правда, здесь, в Делафорде, Марианна жила почти затворницей, получая все известия о внешнем мире от Элинор и из бесед с полковником. Однако несправедливо было бы скрывать от нее то, о чем говорит весь свет и что касается их близкой родни.

Марианна была поражена и сперва не могла поверить: говорила, что, должно быть, миссис Дженнингс перепутала Эдварда с его братом Робертом или совершила еще какую-то подобную ошибку.

— Боюсь, что все это совершеннейшая правда, — с наружным спокойствием, которого вовсе не чувствовала, отвечала Элинор. Сестры сидели вдвоем в комнате Элинор — просторной светлой спальне с окнами на восток; по утрам, когда Элинор предпочитала писать письма, здесь всегда было солнечно. Однако сегодня здесь словно лежала какая-то мрачная тень — и едва ли из-за пасмурной погоды. — Люси говорила мне четко и ясно, что помолвлена с Эдвардом Феррарсом уже четыре года — теперь даже пять. Я так же в этом уверена, как если бы Эдвард сам сказал мне об этом.

— А я-то все это время мечтала, что вы поженитесь! — с негодованием воскликнула Марианна. — Почему ты ничего мне не рассказывала? И давно ли ты знаешь?

— Уже четыре месяца. Люси, едва познакомившись со мной, доверила мне свою тайну — хотя, видит Бог, я не просила и не желала ее откровенности! — отвечала Элинор все тем же твердым голосом, однако пряча взгляд от Марианны. Невыплаканные слезы щипали ей глаза, и она боялась разрыдаться, встретившись взглядом с сестрой. — Она взяла с меня слово молчать, я не могла нарушить свое обещание. Да и зачем тебе было об этом знать? Что ты смогла бы сделать?

— Я бы не поехала в Лондон, — нахмурившись, отвечала Марианна.

— И оказалась бы за много миль от полковника, и не нашла бы спасения от своей беды! Нет, Марианна. Хорошо, чтобы мы поехали в Лондон — хотя бы ради тебя. — Она попыталась улыбнуться, но губы ее задрожали. — Марианна, не сердись, что я скрыла от тебя эту тайну. Поверь, хранить ее мне было не легче, чем теперь о ней рассказывать.

При этих словах Марианна схватила Элинор за руку и прижала ее ладонь к своей щеке.

— Бедняжка Элинор! Я вовсе не сержусь! Но как же ты страдала все это время! Как ты это вынесла? Как удавалось тебе молчать, слушая невыносимые шуточки миссис Дженнингс?

— О, миссис Дженнингс с ее шутками я вполне могла перенести. Куда тяжелее было выслушивать непрошенные откровения Люси Стил о том, как они с Эдвардом любят друг друга. О, Марианна, — воскликнула она с глубоким чувством, — как я рада, что теперь тебе все известно, и я не обязана больше скрывать от тебя свое горе!

— Но, Элинор, он ее не любит! Конечно, нет! Как можно ее любить? Скажи мне, замечала ли ты в манерах Люси, в ее обращении хоть что-нибудь привлекательное? Пустая жеманница без чувства, без души! И даже если о ней я сужу превратно — Элинор, ведь Эдвард любит тебя! Нет, он не может на ней жениться!

— Что же, ты предпочтешь, чтобы Эдвард оказался бесчестным человеком? Чтобы бросил ее, как Уиллоуби бросил тебя?

— Элинор, это совсем другое дело! — с обидой ответила Марианна. — Конечно, я не хочу, чтобы Эдвард поступал против совести — но не хочу и чтобы он вступал в брак без любви. А он ее не любит! — повторила она.

— Возможно, — начала Элинор, чувствуя, что должна защитить Эдварда, — возможно, сейчас он… сожалеет об этой помолвке. Но, как бы там ни было, он дал обещание Люси задолго до того, как познакомился со мной. И тем, как он сдержал свое слово, можно лишь восхищаться. Ни разу он не попытался со мною сблизиться, ни разу не намекнул, что видит во мне нечто большее, чем друга. Несколько раз, кажется, даже пытался рассказать мне о Люси, но не находил слов. Он исполнил свой долг, сдержал слово — и, уверена, этим будет счастлив. В конце концов, — вздохнула она, — в конце концов, не глупо ли возлагать все надежды на одного-единственного человека? Не всем удается соединиться с теми, кого любишь, и обрести блаженство в браке. Но бывает и иное счастье, быть может, выше этого. Так что Эдвард женится на Люси, а я вернусь вместе с мамой домой.

— Всегда одно и то же! — со слезами в голосе проговорила Марианна. — Честь, и долг, и покорность судьбе — и ничего более! Но, Элинор, — тут она обхватила ее лицо ладонями, — неужели сердце не твердит тебе совсем иное? Или, быть может, — заключила она со вздохом, словно надеялась в этой мысли найти утешение, — быть может, ты просто его не любила?

При этих словах Элинор вскочила, как подброшенная.

— Что ты знаешь о моем сердце? Много недель я носила на сердце и в душе эту тяжесть — и ни с кем, ни с кем не могла об этом поговорить! Ты рыдала и стенала из-за Уиллоуби, а я утешала тебя и хлопотала над тобой, не имея возможности облегчить душу! — Прижав руку к сердцу, словно боялась, что оно выскочит из груди, она продолжала дрожащим голосом: — Твое горе всегда было на первом месте. Тебе сочувствовали все — и миссис Дженнингс, и та самая особа, чье признание разбило мои надежды. А я должна была оставаться приветливой и заботливой, и не думать о себе, и молчать, молчать! Выслушивать восторги Люси, поддакивать ей и поздравлять, когда каждое ее слово кричало о том, что Эдвард для меня потерян навеки! — Дыхание ее пресеклось; она без сил опустилась в кресло. — Поверь, Марианна, не будь я принуждена к молчанию — даже ты не усомнилась бы, что сердце мое разбито!

— О Элинор! — вскричала Марианна и разразилась слезами.

Это заставило Элинор собраться с духом; привычная к заботам о других, и сейчас она овладела собой и, поднявшись с кресла, принялась обнимать и утешать рыдающую, сбивчиво просящую прощения сестру.

— Я только и делаю, что ошибаюсь в людях! — говорила сквозь слезы Марианна. — Я не понимала искренности полковника — и не поняла твоего сердца. Я страшная эгоистка: но, клянусь, я исправлюсь, я стану лучше! Но, Элинор, — продолжала она, утирая глаза, чтобы взглянуть на сестру, — все же мне больно слышать, как ты защищаешь Эдварда. Быть может, он поступил честно и исполнил свой долг: но справедливо ли это по отношению к его сердцу? Нет, — продолжала она, энергично качая головой, — я верю, что Эдвард тебя любил, что любит и сейчас! Как может быть иначе?

Глубоко тронутая словами Марианны, Элинор, однако, хотела прекратить этот разговор, понимая, что ничего доброго из него не выйдет.

— Милая, давай больше об этом не будем, — попросила она с усталым вздохом, утирая скопившиеся в уголках глаз слезы.

Марианна согласилась; сестры привели себя в порядок, скрыв следы слез, и остаток времени до ужина посвятили беседе о более приятных предметах.

Однако в тот же вечер, после ужина, Элинор пришлось вновь вернуться к этой болезненной теме. И заговорила об этом не мать, чего она опасалась — нет, миссис Дэшвуд по-прежнему пребывала в неведении. Заговорил об этом — разумеется, не подозревая о том, какую боль причиняет Элинор каждым своим словом — не кто иной, как полковник Брэндон.

Они, по обыкновению, сидели втроем в кабинете, говоря обо всем, что придет на ум. Миссис Дэшвуд и Маргарет уже ушли к себе; так же поступила бы и Элинор, но в эти последние оставшиеся дни ее визита ей не хотелось расставаться с Марианной. У ног полковника, повинуясь его приказу, растянулась Молли; однако сегодня он был с собакой ласковее обычного и принимал больше участия в беседе.

Когда Марианна закончила увлеченный рассказ об одном малоизвестном поэте, и на несколько секунд в кабинете воцарилась тишина, полковник воспользовался этой паузой, чтобы сообщить свою новость:

— Кстати, я получил от сэра Джона Миддлтона известие, что ваш друг Эдвард Феррарс женится на мисс Люси Стил.

Марианна метнула быстрый взгляд на Элинор. Негодующий ответ уже готов был сорваться с ее губ, но строгий взгляд сестры заставил ее умолкнуть.

— Верно, — спокойно ответила Элинор. — Я узнала о том же от миссис Дженнингс. В последнем своем письме она подробно об этом рассказывает.