– Но все-таки, для того, чтобы мехмера стала опасной, ее нужно либо написать такой, либо вывернуть. И хотя мы сейчас едем туда, где, по твоим словам, должна быть по крайней мере одна такая… мне все равно до конца не верится. Какой мехимерник станет так рисковать? И зачем? И… откуда в нашем уютном загончике взяться людям, которым интересно на это смотреть?

Брови Рура дергаются наверх:

– Внезапно! Эф_Имер… идеализирует окружающих? Но в какой-то очень парадоксальной манере. Через идеализацию – к расчеловечиванию… Видимо, так тоже можно.

Я ловлю себя на мимолетном желании все-таки подождать полчасика с доставкой его побитой тушки эскам… Терпеть не могу, когда меня вот так, в духе снисходительного всезнайства, «понимают» разные гармоники диванные.

Ответить я не успеваю, потому что мехимобиль останавливается. А пока мы выходим, желание развивать эту тему покидает меня окончательно. Пусть Рур думает, что хочет. Пусть все они «понимают» меня, как им вздумается. Какая мне разница?

Мы идем через ночную Чешую. Рур впереди, я – отстав на пару шагов. Как выяснилось, до самого места, где проводятся запретные игрища, доезжать на мехимобиле не положено. Но прогуляться по нуарному кварталу ночью мне только в удовольствие.

Серебристая подсветка красиво подчеркивает углы и плоскости, арки и дверные проемы, сложные, ломаные и вычурные геометрические формы, которые преобладают в Чешуе.

Арт-панели встречаются редко и показывают что-то неожиданное. На одной, например, я узнаю закольцованную сцену из парсоновских «Ноонавтов». Тех самых, которых в свое время очень неохотно разрешили к показу. И которых, я думаю, как раз поэтому посмотрели даже те, кто обычно не интересуется визновеллами. Ну а те, кто интересуется, быстренько разобрали «Ноонавтов» на цитаты, которые теперь используют для вычисления «своих». Пожалуй, лучшая судьба для визновеллы… Или наоборот – худшая? Надо будет как-нибудь подумать об этом. Но не сейчас. Сейчас интереснее рассматривать персонажей, которые попадаются навстречу.

Вот Рур едва не сталкивается с пареньком, обладателем ушей удивительной формы и размашистости. То ли крылья, то ли лепестки, по которым стекает бледный ночной свет, пару секунд сверкают перед нами – и пролетают мимо. А теперь впереди подпрыгивает корзинка, из которой выглядывают две упитанные щенячьи морды. Корзинка висит на широкой, упакованной в пуховик груди. Чьей – не успеваю разглядеть, потому что засматриваюсь уже на другую сторону улицы, где, среди веселого табунчика молодежи, кажется, мелькает кто-то в экзо-мехимере.

Скорее всего, именно кажется. Экзо-мехи встречаются очень редко, я и в Певне-то лишь однажды такую видел. А сутолока бликов и теней ночной Чешуи – самая благоприятная среда для фантазий и миражей.

Периодически я поглядываю на узкую, затянутую в бежевое пальто спину Рура, которая маячит впереди. Его руки то прячутся в карманы, то нервно из них выпрыгивают. Он ни разу не оборачивается, чтобы посмотреть, иду ли я за ним. Скорее всего, занят тем, что пытается договориться со своим страхом.

Во всяком случае, я на его месте занимался бы именно этим.

Когда Рур, наконец, останавливается перед простой коричневой дверью со слабо светящимся стилизованным котом, мне становится не по себе. Будто до шеи дотрагивается неприятный сырой сквознячок.

– Ты ведь не расскажешь, зачем в это влез? – на всякий случай уточняю я.

– Не-а.

– Жаль. Было бы интереснее наблюдать, зная, что ты это делаешь из-за какой-нибудь ерунды.

Рур не тратит силы на ответ. Вытягивает из кармана кубик, разблокирует грань вестника, с чем-то сверяется – и проводит пальцем по некоторым из светящихся линий, образующих контур кота. Дверь плавно отъезжает в сторону.

Чего я ожидал? Учитывая, что в детстве я поглощал архаику в огромных количествах, – чего-нибудь вроде круглой арены и клетки со следами предыдущих боев. Пристальных лучей света. Горящих глаз. Раздувающихся ноздрей. Невидимой, но явственно ощущаемой взвеси насилия в воздухе.

Вот насчет нее я угадал.

Плотная, холодная и горячая одновременно атмосфера злого азарта наполняет неправильный четырехугольник комнаты.

В остальном же место, где передо мной вот-вот оживет городская страшилка, больше всего напоминает печальное междометие, зачастую более точное, чем предложение с пышным хвостом деепричастных оборотов.

Все здесь каких-то сумеречных, пыльных оттенков. И даже овалы гелевых кресел похожи на большие грязные булыжники. Кажется, что задница, вздумавшая искать на них комфорта, найдет только коллекцию неприятных ощущений. Впрочем, это впечатление явно не смутило тех, кто уже успел занять часть сидячих мест.

– Располагайся. Мне надо тут кое с кем…

Не договорив, Рур начинает пробираться между креслами-булыжниками куда-то вперед и вправо.

Я осматриваюсь, выбираю место, где можно встать – и наблюдать не только бой, но и лица большинства зрителей. Ведь мне, помнится, были обещаны «экземпляры пострашнее».

Что ж, Рур – болтун, но не лжец.

Не будь Стрелок так очевидно связан с Песочницей, было бы логично поискать его здесь, среди этих… скольки? Среди этих девяти человек.

Я на скорую руку придумываю им кодовые имена, поскольку настоящие мне узнать не светит. Итак, слева направо, сидят и стоят, ерзают, общаются, поправляют волосы, облизывают губы и распространяют вокруг себя атмосферу нетерпеливого ожидания Феечка, Котяра, Паучьи руки, Помидорка, Глубокая Заморозка, Мослы, Черствая Ватрушка и Пыльный Мешок.

Котяра и Помидорка мне уже знакомы – именно с ними я видел Рура на одной из улиц Чешуи.

Остальных я раньше никогда не встречал.

Сейчас рыцуцик говорит о чем-то с Черствой Ватрушкой. В общем фоновом гуле голосов я не могу выделить их реплики. Но вижу, как скользит вниз угол его рта, как взлетает вверх пухлая ручка его собеседницы – и быстрыми ласкающими движениями поправляет сдобный завиток прически. Рур упрямо встряхивает косой челкой – и отходит к Мослам.

Я с болезненным любопытством всматриваюсь в лица зрителей. Раньше я, скорее всего, не обратил бы внимания на проступающую иногда в самых краешках их губ улыбку – почти такую же, как у я-второго.

Теперь же я не могу заставить себя прекратить за ней охотиться.

За этим занятием я пропускаю момент, когда на Руре застегивают блестящие пластинчатые перчатки. Предназначенные, вероятно, для того, чтобы сделать его удары более ощутимыми для мехимеры.

Момент, когда все начинается, я тоже пропускаю.

Вроде бы никто ничего не говорил. Не давал никакого сигнала. Нет зычного комментатора, фанфар, даже какого-нибудь общего синхронного выдоха. Просто когда я в очередной раз бросаю взгляд на свободное пространство в центре комнаты – оно уже не свободно.

Там кружат рыцуцик и мехимера. Небольшая, малахитово-зеленая, похожая на улыбающегося кузнечика, только без крыльев и на задних лапах. Она двигается быстро и тихо. Только легкий шорох промхитина о промхитин.

Шаги Рура гораздо слышнее. Громче и тяжеловеснее.

Хотя он тоже перемещается быстро, ускользая от малахитовых лап.

Пока что – достаточно быстро.

Никогда его таким не видел – серьезным, резким и гибким. Даже на хомопластике. Если бы тут была ментор Виаль, она бы точно отсыпала ему баллов по максимуму.

Я ловлю себя на том, что пытаюсь двигаться вместе с ним.

Влево… вниз… Теперь удар… Надо же, дотянулся. Вскользь, но все же.

Не думал, что он так умеет, этот легкомысленный типчик, вечно голодный и вечно мелющий языком.

Все еще цел, как ни странно.

Хотя на самом деле, наверное, не так уж и странно. Если поразмыслить.

Это ведь не просто драка и не просто случайная вывернутая мехимера. Прежде всего, это – зрелище. А зрелище должно длиться дольше, чем несколько секунд. Поэтому, думаю, пока «кузнечик» скорее танцует. Не включается полностью. Позволяет Руру пометаться вокруг…

Тут мне на мгновение кажется, что эти метания… что рыцуцик не просто уворачивается от длинных малахитовых лап и пытается сам хоть куда-то дотянуться. Что у него есть цель. Что он пытается найти уязвимость. Ту самую, о которой я ему не сказал.