— Я не верю! — по вискам Хадижи тонкой струйкой стекали на подушку слезы. — Мы так хорошо жили, ты была такая веселая, так танцевала и улыбалась! Разве несчастные люди так себя ведут? Ты не могла быть несчастной с моим папой!

— Увы, Хадижа, улыбки не всегда означают счастье.

— Но папа тебя любил?

— Любил. Конечно, он любил меня. По-своему, — чуть погодя добавила Жади.

— И все-таки я не могу понять, как можно не полюбить того, кто так любит тебя, — недоумевала Хадижа. — Это несправедливо, папа не виноват в том, что ты его не любила!

— Нет, не виноват, — понуро согласилась Жади. — Но и я не виновата в том, что не имела к нему чувств. Чувства — особая вещь, они не возникают по заказу.

— А как они возникают?

— Когда-нибудь узнаешь, — загадочно улыбнулась Хадиже мать.

— Нет, — Хадижа тяжело вздохнула, — я не могу понять того, что ты говоришь. Я хочу спать, мама, на завтра задавали столько уроков…

Через некоторое время девочка заснула, но Жади после откровенного разговора с дочерью мучила бессонница. В темной комнате она аккуратно зажгла настольную лампу и, убедившись, что ее свет не мешает Хадиже, взялась за ручку с бумагой. Это было безумием с ее стороны, и она это понимала. Однако Жади ничего не могла поделать с непреодолимым желанием поделиться переживаниями с таинственным гостем, незнакомцем, как он сам себя называл, этим необычным египтянином по имени Зейн. В нем было что-то манкое, загадочное. Он был похож на мужчину, имеющего твердую опору под ногами, всем своим видом он излучал внутреннюю уверенность и гармонию. Возможно, Жади только так казалось, но это было именно то, чего ей самой так не хватало.

В каком-то лихорадочном бреду, будто это она была больна, а не Таис, Жади принялась писать, многократно зачеркивая слова, фразы и исправляя их поверх написанного. Лист выглядел до того неаккуратно, что марокканка решила переписать письмо на чистовик — она не любила неопрятности. В результате кропотливого труда вышло следующее:

«Уважаемый сеньор! Простите, что не обращаюсь к Вам по имени — для меня это непривычно. Тем более, Вы сами просили меня воспринимать Вас как незнакомца, а у незнакомцев нет имен. Сейчас мне жизненно необходимо поговорить с кем-то, кто мог бы меня выслушать и понять, но, боюсь, здесь никто не сможет уяснить сути моих тревог.

Мы с Вами похожи — я, как и Вы, арабка, но я не принадлежу всецело арабскому миру. Так вышло, что полжизни я провела в Бразилии, а вторую половину, даже больше — в восточной стране, где была замужем за человеком, которого мне в мужья определили родственники. Я пыталась полюбить его, но не смогла, и теперь мы с дочерью живем здесь, в уединенной деревне.

Моя дочь — дитя Востока. Она кровь от моей крови, но она совсем не похожа на меня. Ей чужды те ценности, которые близки мне, она смотрит на мир иначе, чем я. Это заставляет меня теряться, я не знаю, как объяснить ей, почему вдруг ушла от ее отца, почему я его не полюбила. Иногда я и сама задаю себе этот вопрос: почему? Там, на моей исторической родине, я видела, как женщины выходят замуж по договоренности и затем счастливо живут с мужьями. Моя кузина, например, хотя она и жила потом в Бразилии. Время от времени я думала, что со мной что-то не так. Я никогда не была своей в родной стране.

Но и здесь я чужая. Со своими представлениями о жизни, о любви я жестоко обжигалась, и не раз. Я не могу понять, кто я — арабка или же бразильянка? В каком мире мне жить, как строить свою судьбу, на что опираться?

Вы, сеньор, научились сочетать в себе оба начала. Если бы Вы только могли научить этому и меня! Я каждый раз прихожу в такое отчаяние, когда вижу непонимание и осуждение в глазах дочери! Не сочтите это письмо и мою просьбу за дерзость. Если бы Вы сами не дали мне свой адрес, я ни за что бы не побеспокоила Вас. Ответа не требую — мне всего лишь нужно было рассказать кому-то о том, что накопилось у меня на душе.

С глубоким почтением, Жади»

Жади еще раз перечитала письмо и сложила его вдвое. Отправлять ли? Она выговорилась, ей стало легче. Возможно, не стоит компрометировать себя лишний раз…

Жади решила, что письмо может спокойно долежать в ящике письменного стола до утра, погасила свет, легла на кровать и погрузилась в долгожданный сон.

========== Часть 55 ==========

Мел все реже и реже заходила домой. Ей понравилось жить отдельно от семьи, тем более что Леонидас брал на себя все расходы внучки, как было условлено. Пытался он и найти для нее прислугу или хотя бы регулярно присылать Далву, но Мел вежливо отказалась, сказав, что неплохо справляется сама.

Однако в последнее время дедушка почти не контролировал Мел, что явилось для нее неожиданностью, а однажды позвонил и официозным тоном попросил срочно приехать. На встревоженные расспросы внучки он лишь ответил, что это не телефонный разговор. Следом Мел позвонил отец и сказал примерно то же самое, но уже куда более тоскливым голосом. Мел была озадачена.

Еще больше она озадачилась по приезде домой. Далва встретила воспитанницу с таким выражением лица, словно она узрела Второе Пришествие.

— Мелзинья, только тебя-то нам и не хватало! — елейно проговорила служанка с благостной улыбкой.

— Далва, я начинаю бояться, — встревожилась Мел. — Что тут произошло, пока меня не было? Что-то с папой?

— Твой дядя, Мел!..

— Мой дядя?.. — тонкие брови девушки поползли вверх.

— Он вернулся, девочка моя! — светясь от счастья, сообщила Далва.

Мел понадобилось некоторое время, чтобы сориентироваться в услышанном. О каком дяде шла речь? Точно не о Диогу, ведь он мертв. Возможно, какой-то кузен отца, о котором она не знала? Вряд ли. У дедушки есть внебрачный сын? Тогда почему «вернулся»?

— Кто вернулся? — удивленно переспросила Мел.

— Говорю же, твой дядя Диогу вернулся к нам! Господь смилостивился над ним и послал его обратно на землю.

— Что?.. — брови наследницы Феррас уже не просто приподнялись, они едва не изогнулись зигзагом от изумления. — Я пойду поговорю с дедушкой.

Она стремительно вошла в дом и направилась к кабинету Леонидаса, откуда были слышны звуки ожесточенной ссоры.

— …Нет, сеньор Леонидас, я говорю: нет! — почти кричала Маиза. — Я не буду принимать участия в этом сумасшествии! Если вы и впрямь решили отпраздновать юбилей, гордо представив всем клона, то я даже не выйду к гостям вопреки своим принципам!

— Выйдешь, Маиза, выйдешь! — стоял на своем Леонидас. — Ты моя невестка, Лукас мой сын, вы оба будете присутствовать рядом со мной в этот день, как и Лео!

— Вы вспоминаете о родственных связях только тогда, когда вам это удобно, — хмыкнула Маиза. — Вы ни во что не ставите наше мнение и хотите, чтобы мы считались с вашим — как это называется?!

— Это называется так: я единственный здравомыслящий человек в этом доме, — без ложной скромности заявил сеньор Феррас и заметил потрясенную внучку, притаившуюся в дверном проеме. — А, Мел, очень хорошо, что ты пришла. Подойди сюда, дорогая.

Маиза обернулась и смерила дочь вопросительным взглядом. Та робко вышла из тени и подошла ближе к родным.

— Мел? — будто удивилась Маиза. — Здравствуй, дочка, я так давно тебя не видела! — последние слова были произнесены с явным упреком.

Мел неловко пожала плечами и посмотрела на мать.

— Здравствуй, мама. Здравствуй, дедушка. Что у вас случилось, почему вы так кричите?

Леонидас и Маиза наперебой бросились объяснять ей ситуацию, но чуть погодя пришли к выводу, что это должен сделать кто-то один или хотя бы следует соблюдать очередность.

— …Вот так, Мел, — с важностью поставил точку в своем рассказе Леонидас.

— Клон? — изумленно переспросила девушка. — Клон моего отца?

— Которого сеньор Леонидас хочет сделать членом нашей семьи, — укоризненно заметила Маиза. — Можешь ты себе это представить, Мел?

— Но как это возможно? — не переставала удивляться Мел.

— Все вопросы к Альбьери, — буркнул Леонидас и с недовольным видом уселся в кресло. — Но это уже свершившийся факт, и мы должны подстроить свою жизнь под новые реалии, учитывая существование этого человека.